– Да ничего, аллергия прошла, только на шее пятнышко, как будто меня вампир укусил, – горько пошутила Алина.

– Может, забежишь на минутку? – спросила мама. – Я тебе еще пиявочку поставлю.

– Мам!

Обе помолчали, ожидая, что разговор оборвется сам собой.

– Ты не переживай, я приду после дежурства, – пробормотала Алина, изнывая от необходимости что-то говорить. Она не знала, что сказать родной матери. Слов не было.

– И ты не переживай! – рубанула мама. – Работай. Обо мне не думай. Я к соседке пойду. Кстати, она тебя видела с каким-то парнем. Спрашивает, не жених ли…

– А что, у нас соседка есть? – удивилась Алина. Она никогда не видела соседей. Ни разу. Никто и никогда к ним не заходил, не спрашивал соли, лука или пары яиц. Мама никогда не говорила о соседях.

– А как же без них? Соседи у всех есть. Без них никакой жизни нет. Они все знают. Во сколько ты ушла, когда вернулась, во что одета, где пропадала. На то они и соседи.

– А как звать-то? – В голове крутилась какая-то мысль, еще не сформировавшаяся, не ясная, но приближающая Алину к разгадке.

– Кого?

Кузина разозлилась. Они разговаривают, как чужие. Обе не понимают друг друга. Нет связующей нити. Это дежурный звонок в пустоту.

– Да эту, соседку! Как ее зовут? – она почти кричала.

– А-а… – протянула мать, – Татьяна Павловна. Она бывшая учительница. Когда-то красавицей была. А сейчас… Сейчас карга старая. Злая, как тысяча некормленых псов.

– Удивительно!

– Что в этом удивительного? Все стареют. И дурнушки, и красавицы. В старости все одинаковы.

– Мамочка, дорогая, любимая, прости меня за все, если можешь! – заволновалась Алина.

Она приблизилась к разгадке. Ей хотелось как-то отблагодарить мать, сказать спасибо за все – за то, что она у нее есть, за беспокойство, которое иногда причиняет маме.

– За что мне тебя прощать? – хмыкнула родительница. – Я люблю тебя. Молю Бога, чтобы у тебя все было хорошо. Ты моя единственная радость, и ты это знаешь. С Новым годом, доченька!

– Мам, я тебя еще поздравлю! Я побежала, мам?

– Беги, солнышко, беги! Позвони мне, когда сможешь…

Они почмокали в трубки, подождали, когда наступит тишина в эфире. Обе не любили отключать телефоны. Боялись обидеть друг друга.

Кузина бросила телефон на стол, но промахнулась, и он просвистел мимо, с громом бухнувшись на пол. Алина не стала его поднимать. Ее раздирали на части странные мысли, вихрем проносившиеся в голове. Алина что-то поняла, но мыслительный сумбур ни в какую не хотел выстраиваться в логический ряд. Она посмотрела на валявшийся на полу телефон, затем перевела взгляд на стационарный. Старенький аппарат ютился на краю стола. Кузина схватила трубку и услышала ноющий хрип эфира. Она набрала номер городского телефона матери Минаева.

На звонок не ответили. Кузина судорожно перелистала дело, на одной из страниц бросилась в глаза справка оперсостава из соседнего района. Обычная проверка адреса. Профилактическая работа с подучетным контингентом. В прошлое освобождение Минаева 133-й отдел просил проверить места концентрации преступного элемента, чтобы выявить факты нарушения режима. Фактов не выявили. Вдруг Алину озарило. Это же так просто. Нужно установить номера телефонов соседей матери Минаева. Кузина позвонила в справочно-информационный центр, ей выдали сразу пять номеров. Дом населен пенсионерами, а они любят вести долгие разговоры по городской телефонной сети. Несколько номеров мигом отпали. Два упорно молчали, третий проблеял что-то невразумительное и заткнулся. Зато пятый порадовал. На приветствие Алины ответила бодрая и жизнерадостная старушка.

– А я беспокоюсь, что-то Клавдия Михайловна не отвечает на мои звонки, – запричитала Алина, выдавливая слезу из собеседницы.

– В больнице она, в больнице, инсульт у нее, сын довел, – вздохнула соседка матери Минаева.

– Жанна Львовна, мне ваш телефон Клавдия Михайловна дала, давно, на всякий случай, – соврала Алина, впрочем, густо покраснев от своей невинной лжи.

В эту минуту она ощущала себя опытной аферисткой. Крупной мошенницей. В общем, прожженной кидальщицей и клофелинщицей, на которой клейма ставить негде.

– А ты, девушка, случайно, не Олежкина подружка? – вдруг забеспокоилась Жанна Львовна.

Алина на секунду затормозила. Признаваться или не признаваться? Скажешь, что Олежкина подружка, старушка трубкой шваркнет, если нет, тогда кто она? Племянница, внучка или дочь старого друга Клавдии Михайловны. Алина лихорадочно перелистала несколько страниц дела. Никаких старых друзей Клавдии Михайловны там не значилось. И племянниц там не было. Внучек и подавно.

– Да, – нехотя призналась Алина, – подружка. Мы в школе вместе учились.

– А-а, понятно, – обрадовалась Жанна Львовна, – пропал твой Олежка. По плохой дорожке пошел.

Соседка утратила подозрительность и полностью доверилась Алине Кузиной. Им было о чем поговорить. В женской беседе заключаются тридцать три удовольствия, и пунктом первым значится страсть, затем воодушевление, далее – по списку. Две женщины, пожилая и молодая, долго перемывали кости Олежке, его матери и еще двум дружкам, о которых в деле не упоминалось. На мытье костей Минаева и его окружения ушло ровно сорок минут. Алина наблюдала за секундной стрелкой, ведущей отсчет женской болтовне. Часы являлись сторонним наблюдателем. Анализировать тонкости женского общения не входило в их обязанности. Наконец, Жанна Львовна выдохлась:

– А сейчас Олежка живет у сожительницы, в Приморском районе. На Озерном проспекте. Все вещи Клавы вынес. Все. Ничего не оставил, наркоман проклятый! А эта, как ее, ну, его сожительница, Машка Перова, она ему помогала. Я сама видела!

Это знаменательное «я видела!» Жанна Львовна произнесла со вкусом, дескать, что было, то было, ни отнять, ни убавить.

Алина только кивала в такт желанным словам. Она боялась пропустить момент, когда нужно будет вставить всего один вопрос. Кажется, этот момент настал.

– Надо бы встретиться с Олежкой, сказать, что у Клавдии Михайловны инсульт, – доверительно зашелестела в трубку Алина, – вы не помните, где эта Машка живет? Вам Клавдия Михайловна не говорила?

– Говорила, как же не говорила, Клава – аккуратная женщины была, прости меня, Господи! Сейчас поищу, книжку, куда-то засунула…

Жанна Львовна исчезла из эфира. Алина прислушалась. Шаги медленно удалялись. Вскоре все стихло. Она, что, записную книжку в антресоли прячет?

– Пиши, Озерный проспект, дом 7, квартира 39. А вот и Олежкин телефон нашла, будешь записывать?

Алина не верила случайно привалившему счастью. Адрес, номер телефона, имя сожительницы, и все это богатство получено, не выходя из служебного кабинета.

– Девушка-девушка, а как тебя звать-то? – крикнула Жанна Львовна в глохнущую трубку.

– Алина Юрьевна! – крикнула Кузина, впрочем, понимая, что Жанна Львовна никогда не узнает ее имени, потому что не услышит, так как связь уже прервалась, а сама Алина бежит по коридору в поисках Батанова. В плохом варианте сойдет и Воронцов. О Славе Дорошенко она не хотела думать. Он был неприятен Алине. Было в нем что-то такое, мерзкое и пакостное, а что, Алина не могла объяснить. Она еще плохо разбиралась в человеческой психологии.

Батанова никто не видел. Кузина заглянула во все кабинеты и отделы, забежала даже в канцелярию, затем влетела в приемную, сбив по пути с ног парочку участковых и одного патрульного постового. Участковые и постовой удержались на ногах, но покрутили пальцами у виска, дескать, девушка с большим приветом, но Алине не до них было. Она вихрем носилась по отделу. Впрочем, ни Батанова, ни Воронцова, никого, даже мерзкого Дорошенко в отделе не было. Как будто все от нее попрятались.

* * *

Дорошенко осторожно повернул ключ. Оперативники сидели за столом, внимательно разглядывая измученного Батанова.

– Костян? Говори уже, у нас нервы сдают.

Оперативники загалдели. Каждый стремился высказать свою точку зрения, никто не слушал друг друга. В кабинете стоял монотонный гул, словно рядом работал горячий цех по переработке утильсырья.

– Товарищи офицеры! Отставить!

Константин Петрович медленно обвел взглядом личный состав угонной группы. Кузиной не было. Мужчины решили провести тайное совещание без нее. От Алины прятались, чтобы не натолкнуться на прямой вопрос. Все уже поняли, что Кузина из тех женщин, которые сначала говорят, а потом думают.

– В главке нашу группу поставили на контроль. В Новый год работают все!

– Как это – все? – хором выдохнули оперативники.

– Так! Все. Отменены отпуска, отгулы, с больничных всех вызвать. Таков приказ. Все работаем с Алиной Юрьевной.

Батанов не заметил, что впервые назвал Кузину по имени и отчеству. Оперативники молча переглянулись. Они не ожидали такого поворота событий.

– А как же Новый год?

Батанов стал меньше ростом. Прямо на глазах уменьшался в размерах.

– Отставить! Сам не ожидал, что придем к такому финалу. Не знаю, что делать…

– Петрович, мы задержим Минаева, но не сейчас! После Нового года.

– В главке просили передать, что Минаева нужно задержать до Нового года. Именно по этой причине Кузиной подписали рапорт. Вон оно, как все сложилось. Кто бы знал!

Воронцов не выдержал – встал и подошел к окну. Прохожие, согнувшиеся под тяжестью праздничных пакетов, подгоняемые морозцем, дружно трусили куда-то. Все по своим делам и норам. Сотрудники, сидевшие за столом, продолжали рассматривать Батанова. Все молчали.

– Я согласен работать, – сказал Воронцов, возвращаясь за стол. – Только без Кузиной. Это условие!

– Ты, Дима, поезжай в главк и ставь там свои условия! – вспылил Батанов. – У меня семья распадается. Жена уже два дня не разговаривает. Если я ей скажу, что меня не будет в новогоднюю ночь, я могу искать себе невесту.

– Костян, не дрейфь, жена уйдет, на Кузиной женишься. Она девушка свободная, без комплексов.