Карина недоверчиво посмотрела на него. Ее никогда прежде не выгоняли из класса, а то, что при этом вот так накричали и забрали дневник, казалось совсем нереальным.

— А в дневнике что-нибудь напишет? — осторожно спросила она.

— Ага, — беспечно улыбнулся Рома, — фигню всякую, типа, мешала вести урок или даже сорвала урок… — Он задумчиво помолчал. — Наша Алка любит пафосно взывать к родителям. Да чего я рассказываю, урок закончится, сама посмотришь.

Сердце неприятно сжалось. В ее дневнике частыми гостями были пятерки и четверки, очень редкими — тройки, а замечаний вовсе не водилось.

— Ты чего такая убитая? — изумился парень. — Подумаешь, выгнали. Велика беда.

— Может, тебе и не велика…

Он не дослушал и кивком указал на лестничный проход.

— Пошли, на чердаке можно посидеть, здесь дежурные шныряют, а у нас нет пропусков.

Карина молча поплелась следом, разглядывая его взъерошенный затылок и раздумывая о красной записи в дневнике, которую сегодня вечером придется показать родителям.

«Ну и как это объяснить? Мама, просто одноклассник ткнул меня в спину, я повернулась к нему и…» — сваливать свою вину на кого-то ей не нравилось, маме бы это понравилось еще меньше. А папа любил говорить: «Сам пропадай, а товарища выручай». Дедушка был с ним полностью согласен, он наверняка бы вспомнил войну, когда солдаты плечом к плечу сражались за родину и на целый взвод делили одну папироску. Дед терпеть не мог малодушных людей, это только бабушка таких жалела и приговаривала: «Ну трусишка, что с нее взять? Зайчонок — ничего с этим теперь не поделать». И ее ласковое «зайчонок» звучало куда унизительнее, чем десяток обидных слов деда и отца, вместе взятых.

Рома взбежал по лестнице, остановился на самом верху и засунул руки в карманы темно-синих джинсов.

— Завтра попросим переписать проверочную, и все хоккей, — беспечно заявил он.

— Ты так уже делал? — полюбопытствовала Карина, осматривая разрисованные граффити стены и скамейку без спинки в углу, возле приоткрытой дверцы на чердак.

— Я всегда так и делаю, — заявил парень и уселся на скамейку, после чего похлопал рядом с собой, чтобы она тоже присела.

— А разве по технике безопасности дверь на чердак не должна быть закрыта? — удивилась она, опускаясь на скамейку.

— Да это мы с пацанами сломали замок! Хочешь, крышу покажу?

— Нет, спасибо.

— А чего так? — Рома насупился. — Вся такая правильная, я просто обалдеваю.

— На улице холодно, без куртки можно простыть.

— Болеть классно, — тут же возразил он, — сидишь себе за компом, играешь в игрухи, чатишься с девчонками, попиваешь куриный бульон. Эх, вот бы заболеть, надоела эта дурацкая школа!

— А мне нравится в школу ходить… — Подумав, она прибавила: — Иногда.

— Какая же ты скучная! — фыркнул Рома. — Ну никому, ваще никому эта школа на фиг не сдалась, уж поверь мне, а ты… вундеркинд, блин… правильно Галька про тебя сказала… — парень осекся.

— А что она сказала?

— Да ничего, забей.

Какое-то время они молчали, потом он неожиданно повернулся к ней и воскликнул, точно его осенило:

— Вот видишь?!

— Что? Где? — завертела она головой.

— А-ай! — Он безнадежно махнул рукой и передразнил: — Что, где — на бороде! Я про тебя говорю. Какая ты. Даже настаивать не умеешь!

— А зачем настаивать, если ты не хочешь говорить? — недоуменно вскинула брови Карина.

— Другая бы на твоем месте попыталась узнать, что же сказала Галька… вон Светка бы душу вынула, но выяснила, что ей нужно, а ты… ты со странностями!

— Аа-а-а, вот о чем ты. Так это не странности, просто передавать слова человека, с которым дружишь, кому-то еще некрасиво. Разве нет?

Рома досадливо скрипнул зубами.

— Некрасиво, скажешь тоже! На-армально, так все делают, не парься.

Она не стала спорить и попыталась перевести разговор на другую тему:

— Ты не знаешь, сколько осталось до конца урока?

Парень отодвинул рукав синего свитера и лениво протянул:

— Пять минут. А что, не терпится дневник получить?

Не терпелось ей другое, но она мудро решила об этом промолчать.

Они поднялись, постояли с минуту, рассматривая граффити на стене, а когда стали спускаться по лестнице, Рома неожиданно предложил:

— Слушай, давай поцелуемся?

Не уверенная до конца, что правильно его поняла, Карина обернулась.

— Не-ет, ты не думай ничего такого, — тряхнул он головой, — просто… так надо. — Его руки легли ей на плечи. — Мы быстренько, — заверил парень, — даже не заметишь.

Карина убрала его руки и поправила свой чуть перекосившийся серый бадлон[1].

— Зачем это еще?

Раздался звонок на перемену.

— Да какая разница? Просто так, раз — и все!

Она отодвинулась от него подальше к стене. Его предложение поставило ее в тупик, даже слов не находилось, чтобы ответить на него достойно и окончательно не покраснеть.

— А как же Света, разонравилась, что ли? — выдавила она наконец из себя.

— Ты не поняла, — поморщился парень, — просто мы чмокнемся у всех на виду, а Светка ревновать станет!

— Ах… вот как.

— Ну да! Чего тебе стоит подыграть мне? — Он самодовольно расплылся в улыбке. — Не каждый день небось такой шанс выпадает! Подумай!

Слово «шанс» неприятно резануло слух.

— Спасибо, нет, — твердо сказала она и, не дожидаясь, пока он станет дальше уговаривать, спрыгнула с последней ступеньки и направилась к проходу в рекреацию, где уже слышались голоса одноклассников.

— Эй, стой! — крикнул Рома. — Я все уже придумал… стой!

Он догнал ее у самого прохода и сжал в объятиях.

У нее перехватило дыхание, даже оттолкнуть его не было сил. Стало страшно и почему-то одновременно радостно. У него оказалось так много длинных ресниц, их кончики печально смотрели вниз, точь-в-точь как у хорошенького щенка. Она никогда прежде ни с кем не целовалась, только в щечку, и то в детском саду. Колени стали деревянными и не гнулись, она стояла, выпрямившись как палка, и пыталась вспомнить, что же нужно сделать, когда грудная клетка, точно мяч, накачана воздухом до предела.

— Мы быстренько, — шепнул он и прижался к ее губам.

Она сжала челюсти и почувствовала, как его скользкий язык уперся ей в зубы. Неожиданно стало очень смешно. От нехватки кислорода внутри образовался пузырь и неумолимо двинулся наружу. Карина дернулась в сторону как раз вовремя — из горла вырвался громкий хрюк.

Рома в ужасе отшатнулся, его обычно бледное лицо стало пунцовым от стыда. На них ошеломленно смотрели все одноклассники во главе с учительницей по литературе.

Первой опомнилась Света. Она резко развернулась и убежала назад в кабинет. Галя поспешила за подругой, но на полпути вернулась назад, взяла за руку Женю и потащила за собой. Прежде чем переступить порог кабинета, парень обернулся, посмотрел в упор на Рому и покрутил пальцем у виска.

Кто-то перешептывался, кто-то смеялся, некоторые просто смотрели с укором, а Алла Борисовна, прижимавшая к груди их дневники, была вне себя от гнева.

— Алмазова, — неожиданно сиплым голосом произнесла учительница, глядя вовсе не на нее, а на Рому, — за мной… оба!

Опустив глаза, Карина посеменила за учительницей. Спрашивать, куда их ведут, не имело смысла, ответ выбивал монотонный стук учительских каблуков: к директору, к директору, к директору…

«Какой странный день, — подумалось ей, — сколько всего случилось в первый раз. Первое замечание, первый серьезный разговор с мальчиком, первый поцелуй… меня впервые все без исключения заметили… но как ужасно!»

— Это ты виновата! — зло прищуриваясь, пихнул ее плечом Рома. — Даже целоваться толком не умеешь! Деревенщина!

— Ну и нечего было меня целовать, — буркнула Карина. Ей порядком надоело терпеть его пренебрежение и вздорный нрав, пусть даже она подозревала, что вздорность больше показная, чем настоящая. Менее обидно от этого почему-то не становилось.

«Уж лучше как раньше, — промелькнуло в голове, — кому надо обижать невидимку, с невидимками и не разговаривают толком… зато проблем меньше».

Алла Борисовна завела их в уютный, но мрачноватый кабинет директора и сразу же объявила:

— Вот, Михаил Гаврилович, полюбуйтесь! Сорвали урок, выгнала их, а они развратничают в стенах школы вместо того, чтобы посидеть и подумать о своем поведении!

Директор повел из стороны в сторону короткими черными усиками, огорченно отодвинул кружку чая с блюдечком ароматных пышек и уставился на них.

— Разврат — это очень плохо, — печально изрек он, — объяснитесь, будьте любезны, молодые люди.

Было непонятно, серьезен он или шутит, но на всякий случай Карина решила предоставить возможность объясниться Роме, а он не заставил себя долго ждать:

— Михал Гаврилыч, — парень внезапно взял ее за руку, — простите нас, пожалуйста, мы с девушкой влюбились тут. — Он с неподдельным страданием опустил глаза и смущенно прибавил: — Увлеклись немножко, с кем не бывает!

Директор добродушно улыбнулся и посмотрел поверх очков на учительницу по литературе.

— Алла Борисовна, ну что скажете, простим их?

Алла Борисовна прощать никого не планировала, но спорить с директором не стала, вытолкала ребят из кабинета и сердито сказала:

— Я это так не оставлю! Будете мне класс драить! — Она помахала в воздухе их дневниками. — И родителям сообщим, чем вы занимаетесь в учебные часы!

— Ой, да сообщайте, — передернул плечами Рома, — по барабану!

Учительница плотно сжала губы.

— Алмазова, свой дневник заберешь в конце дня, когда придешь мыть класс, а ваш дневник, уважаемый Грачев, я отдам лично в руки родителям. Жду их завтра, ровно в два часа!