И вдруг он перестал меня целовать. Я открыла глаза.

— Прости, — сказал Михаил Юрьевич мягко, — я не должен был этого делать. Глупая мужская слабость.

Я смотрела на него во все глаза.

— Я никогда не целовалась…

— Я знаю, девочка моя. Это видно по твоему взгляду, по твоим губам. За этот год я полюбил тебя, как родную дочь. У меня ведь была дочь, и её тоже звали Наташей. Она умерла через пару недель после своего восемнадцатилетия.

— От чего? — вырвалось у меня.

— От лейкемии. Если бы у меня не было ещё сына, которому тогда только исполнилось пятнадцать, я бы сошёл с ума, наверное.

Я хотела сказать Михаилу Юрьевичу что-то ободряющее, но не могла — не было слов. А он поднял руку и прикоснулся к моим губам.

— Я буду искренним с тобой. Ничего я не желаю больше, чем сделать тебя своей. Но я всё-таки человек, а не свинья, и я слишком люблю тебя для этого.

Михаил Юрьевич взял меня за руку и спросил:

— Простишь?

— Мне не за что прощать, — я улыбнулась. — Вы мне сегодня очень помогли.

В тот момент шофёр объявил, что мы приехали к моему дому. Михаил Юрьевич ещё раз обнял меня и сказал:

— А теперь иди, отдыхай. Воспитывай в себе умение думать о хорошем. Спокойной ночи, девочка моя.

Когда я вошла в тот вечер домой, на меня вновь навалилась боль от потери родителей, но тем не менее я почувствовала, что мне стало чуточку легче.

После случившегося наши отношения с Михаилом Юрьевичем изменились, но в лучшую сторону — он стал для меня вторым отцом. Я ни капли не сердилась на него за то, что произошло в машине. Как говорила моя мама: «Все люди ошибаются в меру своих способностей». И Михаил Юрьевич удержал себя от главной ошибки.

Через какое-то время по издательству пошёл слух, что я — любовница главного редактора. Кто-то услышал, как он ласково назвал меня «моя девочка». Но мне было всё равно — те, чьим мнением я дорожила, в это не верили. Светочка сама при мне сказала одной редакторше, что «за грязные намёки можно и уши оторвать».


Итак, новое начальство поднималось по лестнице. Всё издательство срочно согнали в наш большой конференц-зал. Там было душно и тесно, и все желающие стоять на двух ногах, а не на одной, наступали друг другу на пятки.

— Где Наталья Владимировна? — услышала я вдруг громогласный голос Ивана Фёдоровича, нашего технического директора. Иван Фёдорович — начальник над всеми техническими службами издательства — то есть, над редакцией, вёрсткой, художниками, дизайнерами, корректорами и производственным отделом, и один из немногих приличных людей среди нашего руководства.

— Я здесь, Иван Фёдорович! — я даже подпрыгнула — мой маленький рост не позволял ему разглядеть меня в этой дикой толпе.

— Идите сюда, — махнул мне Иван Фёдорович. Когда я подошла, он сказал:

— Должен же кто-то помочь мне в общении с этим новым главным редактором… Я только знаю, что его зовут Максим Петрович.

— А откуда он?

— Его наш генеральный перетащил из издательства «Ямб».

Я подняла брови. «Ямб» — издательский монстр, выпускающий сорок процентов всей литературы в нашей стране. Издание книг, книжечек и брошюрок поставлено там на широкую ногу — то есть, на конвейер. Наша «Радуга» хоть и входила в пятёрку крупнейших издательств России, но всё-таки по выпуску книг с «Ямбом» даже рядом не стояла.

— Тише, тише! — вдруг закричал кто-то. Народ постепенно замолкал. И вот, наконец, вошёл генеральный вместе с незнакомым мужчиной.

— Прошу любить и жаловать, — сказал генеральный. — Максим Петрович Громов, наш новый главный редактор.

— Здравствуйте, — грянули несколько сотен голосов. Я посмотрела на Громова. Лицо у него было довольно приятное, короткие тёмно-русые волосы, глаза светлые — то ли серые, то ли голубые. Он улыбнулся, и на одной его щеке появилась ямочка.

Дальше начался какой-то хаос. Говорил сначала генеральный — какой-то бред о наших целях и задачах, — потом заставили выступить Ивана Фёдоровича, затем болтала Марина Ивановна, директор по маркетингу, и наконец предоставили слово Громову.

К тому времени вид у него был уже немного уставший.

— Не буду вас томить долгими речами, — сказал он, — и надеюсь, что оправдаю все ожидания.

После небольшой паузы — наверное, все думали, что он тоже будет говорить длинную речь, — Иван Фёдорович вдруг воскликнул:

— Позвольте представить вам, Максим Петрович, Наталью Владимировну Зотову, вашего личного помощника! — Иван Фёдорович так толкнул меня в спину, что я чуть не упала. — Наталья Владимировна, скажите и вы что-нибудь!

Все рассмеялись. Я посмотрела на Громова. Он с интересом глядел на меня.

— Ну что ж, я только хотела бы пожелать Максиму Петровичу успехов на новом месте. А ещё поздравить всех женщин с восьмым марта и выразить надежду, что пока они на работе, их мужья приготовят замечательный ужин и вымоют всю посуду, — закончила я вкрадчивым голосом.

Раздался взрыв хохота, а потом аплодисменты женской половины нашего коллектива. Краем глаза я увидела, как скривилась Марина Ивановна — с самого начала она меня терпеть не могла.

— Да, прошу прощения! — засмеялся Громов. — Сегодня всё-таки праздник, поэтому, я думаю, после этого приветствия мы можем отпустить всех домой, верно ведь?

— Да, верно, — кивнул генеральный, и ликующая толпа помчалась к выходу. Я направилась вместе со всеми, но вдруг почувствовала, что кто-то взял меня под локоть.

— Простите, Наталья Владимировна, — обернувшись, я увидела лицо Громова. — Я вас ненадолго задержу…

— Сколько угодно, — улыбнулась я.


В начале Громов попросил показать его рабочее место. Когда мы спустились вниз и вошли в кабинет, Светочка как раз убегала.

— Ты идёшь, Наташ? — спросила она.

— Нет, я чуть-чуть задержусь, ты беги, — сказала я.

Как только Светочка ушла, Громов повернулся ко мне. В его глазах я вдруг заметила сталь.

— Простите меня, Наталья Владимировна, но я бы хотел сразу расставить все точки над «и». Не успел я зайти в это здание, как на меня обрушились слухи о вашей связи с Михаилом Юрьевичем.

Меньше всего я ожидала таких слов. Я подняла на него удивлённые глаза.

— И я хотел спросить вас о достоверности этих слухов. Дело в том, что я не терплю никаких связей на работе…

Я почувствовала, как во мне вспыхивает ярость. Давно уже я так не злилась.

— Максим Петрович, — как только я заговорила, то сама почувствовала, сколько злости в моём голосе, — даже если бы я спала с Михаилом Юрьевичем, вы могли бы сначала оценить качество моей работы, а не поспешно прислушиваться к глупым сплетням Марины Ивановны. Я не желаю отвечать на этот вопрос. Вы можете увольнять меня хоть сейчас.

— Я не собираюсь вас увольнять. Я просто подумал…

— Честно говоря, мне безразлично, что вы подумали. Всего хорошего.

Я схватила свою сумку и пальто и вышла из комнаты. Я уже успела решить, что это наверняка будет мой последний рабочий день — всё-таки хамить начальству нельзя ни при каких условиях — но через несколько мгновений меня догнал Громов.

— Наталья Владимировна, вы меня не так поняли… На прошлой работе меня просто осаждали секретарши, а я этого очень не люблю — работа должна оставаться работой… Я не хотел вас обидеть…

Я остановилась и посмотрела Громову в лицо.

— Я любила его, — сказала я громко. Максим Петрович вздрогнул. — Я любила его, как отца. Я могу прокричать это на всё издательство, но боюсь, что часть нашего коллектива уже поставила на меня совсем другое клеймо. А теперь, пожалуйста, я бы хотела пойти домой.

— Да-да, конечно… Извините…

— Ничего страшного.

«Ох, Михаил Юрьевич, — подумала я, выходя из здания издательства, — что же теперь будет с вашей девочкой?..»


Когда я открыла входную дверь своей квартиры, Алиса встретила меня громким мяуканьем.

— Да-а-а, Алис, — вздохнула я, разуваясь и проходя на кухню. — Всё это напоминает мне какой-то паршивый любовный роман.

Алиса громко мяукнула, требуя еду. И только я положила ей полную миску корма, в дверь позвонили.

На пороге стоял молодой человек с огромным букетом белых роз. Меня сразу замутило — точно такой же букет был на похоронах моих родителей.

— Наталья Зотова? Это для вас, — он улыбнулся и протянул мне букет.

— А от кого?

— Там в карточке должно быть написано!

Я захлопнула дверь и заглянула в карточку.

«Наталья Владимировна!

Ещё раз прошу прощения. Я совершил большую ошибку. И мне бы не хотелось, чтобы этот случай отразился на наших рабочих отношениях.

С 8 марта Вас!

Максим Громов

P.S. Ваш адрес я узнал в отделе кадров».

Я вздохнула. Этот человек меня плохо знал. Я совершенно на него не сердилась, меня гораздо больше заботили эти дурацкие слухи и то, что последует теперь за ними. Кроме того, я не любила цветы. Эта фобия пришла ко мне три года назад, и с тех пор я никак не могла от неё отделаться.

Именно поэтому я выставила розы на лестничную площадку, прикрепив к ним листок из блокнота с надписью «Берите, кто хотите». Потом убралась, приняла ванну, поела и легла спать.

Ничего особенного, правда ведь? 8 марта теряет смысл, когда нет мамы, которой можно сказать, как ты её любишь.


Я проснулась от звонка мобильного телефона. На часах было четыре утра. Даже Бобик с Алисой ещё спали.

Звонок был от Антона.

— Послушай, — сказала я, сняв трубку, — ты совсем с ума сошел? Сейчас ведь четыре утра.