Разумеется, нельзя просто велеть мистеру Гамильтону держаться подальше от Селии. Розалинда не знала, какие планы он строит в отношении ее дочери, но твердо решила, что не допустит осуществления никаких.

При помощи нескольких хитрых манипуляций герцогине удалось удерживать его подальше от Селии. Она пересадила мистера Гамильтона на другой конец стола, а дочь каждый вечер сажала с разными джентльменами. Розалинда ежедневно благодарила Бога, что догадалась пригласить всеми любимого мистера Чилдресса, который уж точно способен очаровать любую женщину, кроме того, он всегда охотно сопровождает Селию куда угодно. Вечерами Розалинда проявляла особую бдительность и придумывала только такие развлечения, при которых вообще невозможно было уединиться. Герцогиня даже сама играла в шары. Поначалу она держалась в стороне, но затем обнаружила, что друг Дэвида бездельник и плут Эдвард Перси подтолкнул всех джентльменов делать ставки на результат. В общем, по нескольким причинам Розалинда решила приглядывать за всем сама.

И это работало. Она все еще замечала, что мистер Гамильтон наблюдает за Селией, но, по мере того как настроение дочери улучшалось, совершенствовался и круг ее общения. А поскольку Селия больше не уходила от гостей, то у мистера Гамильтона не оставалось возможностей застать ее в одиночестве. В общем и целом герцогиня считала, что теперь все идет довольно неплохо.

Розалинда сидела за бюро в гостиной, составляя меню на следующий день и размышляя о том, как успешны ее старания. Вдруг дверь у нее за спиной резко распахнулась, а потом с грохотом захлопнулась.

– Мадам, вы совершаете ошибку! – послышался чей-то сердитый голос.

Она резко повернулась, а затем открыла от удивления рот. Перед ней, сжав кулаки, стоял граф Уорфилд с мрачным лицом, словно грозовая туча. Высокий и рыжеволосый шотландский граф не сразу появился в списке гостей. Маркус добавил его в последний момент, потому что они вместе занимались проектом какого-то канала, и до сих пор граф в основном сидел в кабинете у Маркуса.

Это вполне устраивало герцогиню. Вероятно, лорд Уорфилд был человеком добродушным, но при этом, выражаясь повежливее, грубоватым. Его раскатистый смех гремел в доме слишком часто. Ему не хватало деликатности – Розалинда своими ушами слышала, как он отозвался о ней как о соблазнительной девчонке, как будто можно назвать вдовствующую герцогиню, женщину, у которой есть взрослая дочь, девчонкой! И что хуже всего, лорд Уорфилд был дядей мистера Гамильтона. Почему-то это казалось ей странным: грубоватый, добродушный граф и распутник с холодным сердцем, но герцогиня не питала приязни ни к одному из них.

Розалинда взяла себя в руки.

– Как вы смеете?

– Как я смею? – Уорфилд надвигался на нее. Герцогиня встала, выпрямилась в полный рост, и на ее лице появилось ледяное выражение. Как смеет этот мужлан, этот неотесанный шотландец, бранить ее, как ребенка? – Как смеете вы унижать порядочного человека!

Она ахнула.

– Что? Сэр, вы переходите все границы!

Уорфилд резко вскинул руку.

– Кто-то должен, раз уж вы продолжаете делать из Гамильтона изгоя.

Розалинда вскинула бровь.

– Святые небеса, я и не догадывалась, что обладаю подобной властью. Умоляю, скажите, как мне удалось сделать из него или из любого другого гостя изгоя?

– Вы знаете, о чем я, – прорычал граф. – За обедом вы нарочно сажаете каждого холостого джентльмена рядом со своей дочерью. Кроме Гамильтона! Вы просили каждого холостого джентльмена читать вечером вслух. Кроме Гамильтона! Вы из кожи вон лезете, чтобы убедить каждого холостого джентльмена спеть с леди Бертрам. Кроме Гамильтона! Ради бога, женщина, вы что думаете, люди слепые?

– Моя дочь, – произнесла герцогиня с ледяной, сдержанной яростью, – в настоящий момент очень уязвима. Я предпочитаю избавить ее от любых неудобств. У нее только-только закончился траур по умершему мужу и…

– У вас странная манера проявлять сочувствие, – перебил лорд Уорфилд. – Любой, у кого есть глаза, заметит, что леди Бертрам молчалива и замкнута, но есть один человек, с которым она разговаривает, и чаще всего только с ним одним. Это молодой Гамильтон! Думаю, вы это знаете и не одобряете, поэтому любым способом пытаетесь их разлучить. Зачем?

Розалинда какое-то время молча смотрела на графа. Разумеется, он прав; каждое сказанное им слово – правда. Но это совершенно не его дело.

– Если я повела себя неучтиво как хозяйка, приношу свои извинения, – наконец произнесла герцогиня ледяным тоном. – Пожалуйста, передайте мои извинения мистеру Гамильтону, раз уж вы оказываете ему посредничество в этом вопросе.

– Бред собачий, – грубо ответил граф. Розалинда ахнула. – Мне вовсе не это от вас нужно, даже если извинения искренни. Я хочу знать причину. Если вы так рьяно пытаетесь избегать его, зачем вообще пригласили?

– Я не приглашала мистера Гамильтона, – огрызнулась герцогиня. – Дэвид пригласил. Удовлетворены?

Выражение его лица стало менее озлобленным. Он, казалось, был озадачен.

– А что вы имеете против него?

Розалинда сжала губы.

– Не больше, чем будет иметь любая другая мать в Англии против повесы, который, скорее всего, рассматривает ее несчастную, скорбящую дочь в качестве богатой вдовы, созревшей для развлечений.

– Он вовсе не такой плохой, каким хотят его видеть сплетники, – сказал Уорфилд, становясь при этом все более и более озадаченным. – Я-то думал, вы более проницательны. Разве Гамильтон когда-нибудь поступал плохо по отношению к леди Бертрам?

– Нет, – вынуждена была признать Розалинда.

– Она хоть раз говорила вам, что он должен держаться от нее подальше?

Герцогиня вздернула подбородок. Ответ на этот вопрос ничем не отличался от предыдущего, но озвучивать его она не собиралась.

– Я не выдаю секреты своей дочери, сэр.

– Хорошо. – Он скрестил на груди руки и, наклонившись к собеседнице, стал изучать ее лицо своими проницательными зелеными глазами. – Так почему вы его недолюбливаете?

– Я вряд ли обязана объяснять вам это.

– Но почему? – спросил граф более мягким голосом. – Если вы искренни в своих суждениях, нет никаких причин для скрытности.

Герцогиня посмотрела ему прямо в глаза.

– Его репутация возмутительна. Само присутствие мистера Гамильтона уже намекает на скандал. Мне непонятно, почему я, а не он, должна терпеть ваши насмешки и презрение. Если бы вы посоветовали ему исправиться, женщины вроде меня перестали бы его сторониться. Вы считаете меня лицемеркой и сплетницей, но ошибаетесь: я всего лишь мать. Я сделаю все, чтобы уберечь свою дочь от любых потрясений, и если ради этого придется оскорбить величайшего в христианском мире распутника, не попросив его прочесть вслух стихи после обеда, то я сделаю это без колебаний и сожалений. Я достаточно ясно выразила вам свое мнение?

На лице графа Уорфилда внезапно появились глубокие морщины.

– Да, – тихо произнес он. – Вы выразились достаточно ясно. – Герцогиня слегка склонила голову. – Однако вы ошибаетесь, оценивая Гамильтона подобным образом.

– Возможно. – Ответ прозвучал сухо и с сомнением.

Граф покачал головой.

– Однажды вы это поймете. Надеюсь, в тот день я окажусь рядом. – Уорфилд развернулся, чтобы уйти, но задержался в дверях. – И тогда я буду рад принять ваши извинения.

– Доброго дня, лорд Уорфилд, – холодно произнесла Розалинда, взбешенная тем, что уголок его рта презрительно приподнялся. Уж если кто и ошибается в своих оценках, так это всепрощающий дядюшка Гамильтона.

Кроме того, она знает свою дочь куда лучше, чем лорд Уорфилд, и не сомневается, что Селия не хочет иметь ничего общего с этим джентльменом. Мистер Гамильтон – последний человек, который способен сделать Селию счастливой. Мужчина вроде него только ранит ее нежное сердце, соблазнит и бросит, как уже бросал многих женщин, опозоренных и сломленных. Гнев герцогини слегка остыл, сменившись решимостью. Настроение Селии заметно улучшилось, но если бы за этим стоял джентльмен, Розалинда давно бы об этом узнала. В конце концов, она мать, и ее долг – быть в курсе подобных вещей.

Если у дочери есть ухажер, она должна знать, кто это, чтобы решить, насколько он подходящий. Если ухажера нет, она все равно должна знать, чтобы придумать, каким образом избавить Селию от хандры.

Герцогиня нашла дочь в саду. Селия бесцельно брела по дорожке, на ее губах играла легкая улыбка. Розалинда внезапно поняла, что дочь впервые после своего возвращения выглядит по-настоящему счастливой. Материнское сердце затрепетало от восторга; она знала, что поступила правильно, забрав Селию из Камберленда! Все равно что вытащила ее из могилы.

Розалинда решительно направилась навстречу дочери, благодаря небеса за то, что застала ее одну.

– Вот ты где, моя дорогая! – окликнула она Селию.

Услышав голос матери, Селия подняла взгляд.

– Да, мама?

Она укрылась в саду, чтобы прочесть последнее письмо от своего тайного поклонника, и к этому времени уже успела перечитать его несколько раз.

Герцогиня взяла дочь за подбородок и внимательно всмотрелась в ее лицо.

– Так приятно снова видеть твою улыбку. – Ее голос слегка дрогнул.

Селия немного покраснела.

– Так приятно снова улыбаться.

Герцогиня просияла и отпустила дочь.

– Хорошо вернуться домой, правда?

– Вернуться хорошо, но это уже не мой дом, – сухо произнесла Селия. Как бы сильно она ни любила Эйнсли-Парк, он и в самом деле больше не является ее домом.

– Чепуха! – воскликнула Розалинда. – Даже когда у тебя появится другой дом, тебе всегда будут рады в Эйнсли-Парке.

– Знаю, – заверила ее Селия. – Я всего лишь хотела сказать, что мне кажется, будто я приехала сюда в гости, а не вернулась навсегда.

– И правда. – Герцогиня взяла дочь под руку, дальше они пошли вместе. – У тебя есть основания думать, что скоро ты уедешь от нас?