Селия посмотрела на лошадь с особым интересом. Лошадь мистера Гамильтона. Лошадь. Берти ездил верхом только на ретивых жеребцах, даже если едва мог управлять ими. Он любил опасность. Очевидно, мистер Гамильтон ценит что-то другое, потому что его лошадь кажется самым вышколенным животным из всех, кого Селия когда-либо видела. Лошадь стояла совершенно неподвижно, хотя Молли постоянно крутилась вокруг нее.

Через некоторое время Молли все же согласилась покинуть конюшню, и они зашагали дальше. Прогулка получилась продолжительной, они бродили по лесным тропинкам, которые Селия исследовала в детстве, а Молли в настоящий момент, и к концу этой прогулки Селия знала о жизни Молли все – все радости и невзгоды девятилетней девочки. Она вспоминала себя в этом возрасте, все то, против чего бунтовала, о чем мечтала, чем восхищалась, и невольно улыбалась воспоминаниям. В некотором отношении Селия ничуть не изменилась, но многое безвозвратно осталось в прошлом.

Когда они поднялись на террасу, из дома вышел дворецкий.

– Вам письмо, миледи. – Он протянул конверт на подносе. Селия взяла его, посмотрела обратный адрес, и хорошее настроение мгновенно исчезло. От свекра лорда Лансборо.

Селия посмотрела на свою спутницу.

– Спасибо за чудесную прогулку, Молли.

Девочка просияла.

– Вам спасибо, тетя Селия. Я чувствую себя гораздо лучше.

Селия сжала ее ладошку.

– Я очень рада. Иди, скажи своей гувернантке, что ты вернулась.

Молли сделала книксен и побежала в дом.

Больше не улыбаясь, Селия направилась с письмом в тихий уголок сада, за восточную часть дома. Там находилась уединенная беседка, увитая зеленью, мирное место, где можно спрятаться. Какое-то время она просто сидела, держа конверт в руке и чувствуя, что ей нужно будет побыть одной после прочтения письма.

Лорд Лансборо писал Селии почти каждую неделю с тех пор, как она покинула Камберленд, и Селия со страхом ожидала этих посланий. За время своего замужества она искренне привязалась к старику, но смерть сына окончательно подкосила его. Никогда не отличавшийся особой жизнерадостностью, после смерти Берти лорд Лансборо и вовсе превратился в олицетворение трагической скорби и писал Селии в основном о том, как горюет о сыне, как скучает по ней самой, как что-то вдруг напомнило ему о Берти, как тихо стало в Кенлингтоне. Он был стар и одинок, ведь у него никого не осталось. Селия не хотела читать письмо, но не могла так поступить со свекром. Разве она может оставить его в такой ситуации? Вздохнув, Селия сломала печать и развернула письмо.


Энтони с большим трудом сосредоточился на работе.

Он сбежал в библиотеку сразу же, как только стало понятно, что остальные гости проведут день на улице. Гамильтон решил, что этот вариант устроит всех, и в целом так и получилось. Похоже, никто его не искал, и Энтони чувствовал себя вполне довольным.

В библиотеке было тихо и спокойно. Комната находилась в дальнем конце дома и в последние годы была значительно усовершенствована, включая высокие французские окна, из которых открывался восхитительный вид на сад и лужайки. Она напоминала ему светлую, полную воздуха библиотеку в собственном доме, и Гамильтон занял стол в самом солнечном углу. Некоторое время он прекрасно себя чувствовал, усердно читая письма от своих стряпчих, запросы от изобретателей, ищущих инвесторов, и прочую корреспонденцию, но затем Энтони краем глаза заметил за окном что-то голубое.

В окно ему был прекрасно виден угол сада. Большинство гостей на лужайке играли в крокет или что-то подобное, но только не Селия. Чуть повернув голову, Энтони мог видеть ее, тихонько сидящую на каменной скамье в увитой зеленью беседке. Он изо всех сил старался не обращать внимания на Селию, находящуюся в полном одиночестве в разгар приема, устроенного в честь нее. Энтони слегка запрокинул голову, и стали видны нежный изгиб ее скул и тонкие прядки золотистых волос, выбившихся из-под шляпки. Он долго рассматривал покатое плечо, воображая, как водит по нему пальцем до тех пор, пока она не запрокинет голову и не подставит ему губы…

Гамильтон резко отвернулся. Оставь леди в покое, решительно сказал он себе, собрав волю в кулак, сосредоточился на письме. Дописав, отложил перо и запечатал конверт, а затем краем глаза снова посмотрел на нее. Селия была неподвижна.

Энтони заметил, что барабанит пальцами по столу, и скрестил руки на груди. Он не станет вмешиваться. Нужно оставить ее в покое. И вообще, у него куча работы. Плечи Селии поднялись и опустились – она вздохнула, и Гамильтон снова резко отвернулся. С каких это пор он поступает так, как положено? Вздохнув, Энтони встал из-за стола, собрал бумаги, спрятал их, а затем вышел в сад.

Когда он приблизился, Селия посмотрела на него, не сумев как следует скрыть уныние во взгляде.

– Добый день, мистер Гамильтон.

– Добрый день, леди Бертрам. – Он помолчал; к этому взгляду Энтони не был готов. – Как славно на улице.

– Да.

– А вы выбрали самый тихий уголок в этом саду.

– Правда? – Она вздохнула и начала складывать письмо, которое перед этим читала. – Пожалуй, вы правы.

Гамильтон немного поколебался и устроился на противоположном конце скамьи. Несколько секунд оба молчали, Селия – опустив голову и погрузившись в мрачные размышления о прочитанном, Энтони – украдкой за ней наблюдая.

– Это от лорда Лансборо, – сказала она. – Моего свекра. Ему одиноко после моего отъезда из Кенлингтона.

– Я уверен, вы были для него большим утешением, – пробормотал Энтони.

– Он сокрушен смертью сына, – продолжила Селия, словно Гамильтон ничего не сказал. – Берти был единственным ребенком. Лорд Лансборо так хотел наследника, и я чувствую… боюсь, я его разочаровала.

Энтони немного поерзал на скамье.

– Если я не ошибаюсь, для появления наследника нужны двое.

– Но осталась только я, – прошептала Селия.

– Он вас упрекает? – спросил Гамильтон после небольшой паузы, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно. Как смеет старик Лансборо перекладывать вину на нее, тем более что сейчас уже ничего не исправить?

Она тихонько вздохнула.

– Нет. Но может быть… если бы я больше… – Селия замолчала и отвернулась, быстро моргая на ярком солнце.

– Может быть, – согласился Энтони. – А может быть, и нет. Не все должно подчиняться нашим желаниям.

Селия с любопытством посмотрела на него.

– Неужели так просто перестать желать?

Увы, Гамильтон слишком хорошо знал ответ на этот вопрос.

– Нет, – мягко произнес он. – Но иногда… утешает мысль, что исполнение желания было невозможно с самого начала.

Она слегка нахмурилась.

– Я не понимаю, как такое возможно.

– Ну. – Он прокашлялся. – Если вы хотите чего-то неосуществимого, это смягчает боль от неудачи. Слишком часто мы сожалеем о том, что могли бы сделать, но не сделали, об упущенной возможности, которая могла бы привести к успеху. Боль вызвана чувством вины, ощущением, что если бы не собственная нерадивость, то цель была бы достигнута. А вот если любые действия безрезультатны, значит, цель в принципе недостижима. – Он поднял руку. – Я хоть что-нибудь объяснил внятно?

Селия вздохнула, но выражение ее лица стало менее встревоженным.

– Да. У вас всегда хорошо получается. И что же вы предлагаете?

Энтони запрокинул голову, рассматривая увитую зеленью арку.

– Если вы чего-то хотите, делайте всё, что в ваших силах, чтобы добиться желаемого. Не оставляйте пространства для сожалений. Но если все-таки потерпите поражение, утешайтесь тем, что это не ваша вина и что вам обязательно представится более удачная возможность.

– А если уже слишком поздно?

Он какое-то время молчал, а затем ответил:

– В таком случае идите рыбачить.

Ее глаза распахнулись от удивления, затем Селия рассмеялась, но тут же осеклась и тревожно огляделась.

– Чем же поможет рыбалка?

– Может, и ничем, – признал Гамильтон, печально улыбнувшись, – но это гораздо приятнее, чем смаковать собственные несчастья.

Энтони видел, что ей снова хочется рассмеяться. Селия прикусила изнутри щеку, чтобы удержаться от смеха, но ее губы все равно растянулись в улыбке. И он с удивлением обнаружил, что доволен собой, доволен тем, что может ее рассмешить.

Но через некоторое время улыбка исчезла, и Селия устремила взгляд на лужайку, где гости играли в шары. На таком расстоянии были почти не слышны смех и ликующие возгласы.

– Моя мать думает, что я в унынии, – внезапно произнесла она. – Полагает, что я все еще горюю по мужу и что мне давно пора перестать скорбеть и вернуться в общество. Все эти игры и развлечения должны поднять мне настроение и отвлечь от горя.

– И как, успешно? – спустя несколько секунд решился спросить Гамильтон.

Селия покачала головой.

– Она ошибается. Дело совсем не в скорби. Я не думаю, что загородный прием – удачное решение. – Селия вздохнула. – Для меня не существует удачного решения. Ощущение такое, будто все, во что я верила, – ложно. Я выходила замуж не ради выгоды, денег или связей, а по любви, и мой выбор оказался ужасен. Я всегда думала, что если выйти замуж по любви, счастье будет вечным. Это такая чудесная история – девушка встречает джентльмена, они безумно влюбляются и до конца своих дней остаются верны друг другу. Но так получается не всегда, правда?

У Гамильтона не было на это ответа, поэтому он промолчал.

Голос Селии стал звучать напряженнее.

– И где же здесь искать виноватых? Если они не счастливы вместе, значит ли это, что они никогда по-настоящему не любили друг друга? Или любили, но любовь быстро угасла? Или, может быть, любви вообще не существует?

– Любовь существует, – сказал Энтони. – Я никогда не видел более влюбленного человека, чем ваш брат.

Она невесело рассмеялась.

– Который из них?

– Вообще-то оба.

– Это верно. – Селия вздохнула. – Хотя они оба далеко не сразу все осознали. Не особенно утешает мысль, что настоящая любовь может находиться прямо перед глазами, а ты об этом даже не догадываешься.