Я наклоняюсь вбок, вынуждая ее посмотреть на меня.

– Что это должно означать?

– Ничего, – ее румянец усиливается. – Пожалуйста, можем мы прекратить говорить об этом? Винтер уже заставила меня сегодня говорить с ней на очень неудобную тему.

– О сексе? – я делаю паузу, напряжение разрывает мое тело, когда кое–что приходит мне на ум. – Подожди. Возможно, у тебя... был с кем–то секс?

– Я так не могу разговаривать об этом, – она кладет руку мне на грудь и нежно отталкивает, но я перехватываю ее руку и удерживаю прямо над своим сердцем.

Тот факт, что она не дает мне прямой ответ, заставляет мой пульс зашкаливать от нервозной энергии, которую, я уверен, она может чувствовать. Мне не все равно. Я немного паникую. Я имею в виду, конечно, у меня раньше был секс, но не в последнее время, и не после того, как понял, что она мне сильно нравится. Насколько я знаю, Виллоу до сих пор девственница. Если это изменилось, то случилось недавно.

Она кого–то встретила?

– Почему ты не можешь поговорить со мной об этом? – я стараюсь, чтобы мой голос казался ровным. – Мы говорили раньше о такого рода вещах.

Она качает головой.

– Мы этого не делали.

Я поднимаю палец.

– В прошлом году, после того, как мы играли в пиво–понг на одной из моих вечеринок, мы пошли в спальню, и ты призналась мне, что все еще девственница. А я признался тебе, что спал с двумя девушками.

– Тебе не нужно мне об этом напоминать. Я очень хорошо это запомнила, – ее щеки загораются ярко–красным пламенем, и она отстраняет свою руку от моей груди. – Я также помню, что не могла смотреть тебе в глаза, примерно две недели, потому что ты...  – она смотрит на все, кроме меня. – Но если тебе действительно нужно знать, то ответ – нет. У меня не было... с кем–то секса.

Прямо сейчас есть миллион вещей, которые я хочу сказать ей, большинство из них включает в себя слова «секс», «прикосновение» и «поцелуй», но я отстраняюсь, вспоминая последний раз, когда ее поцеловал. После этого наша дружба была похожа на шаткий канат, пока она не создала из этого правило не целоваться. Именно тогда я понял, насколько она хрупкая, как легко я могу ее потерять.

Я не хочу потерять ее.

Также я не знаю, сколько еще времени смогу следовать правилу – не целоваться... особенно после прошлой ночи.

– Ну все, прекращаем  эту неловкость, – я вырываю коробку бекона из ее рук и бросаю на стол. – Иди, одевай свою хорошенькую попку, чтобы мы могли отбуксировать машину домой, а затем добудем  тебе что–то приличное поесть.

Она благодарно мне улыбается.

–  Звучит хорошо. Но тебе не нужно меня кормить. Я могу съесть бекон, – она ступает к столу, чтобы взять коробку, но я обхожу ее сбоку, блокируя путь.

– Тебе  стоит съесть больше, чем это, – я следую своими костяшками вниз по ее боку, сдерживая стон, когда она вздрагивает. Боже, черт побери, я люблю, когда она так делает. Почему мы просто не можем делать это постоянно? –  Ты уже слишком худая, – потому что ее чертова мать позволяет своим друзьям съедать всю пищу.

– Бек, ты, правда, не должен заботиться обо мне, –  настаивает она, но вижу, как надламывается ее сила воли.

Я просто хочу, чтобы она полностью ослабила ее, полностью впустила меня. Прекратила бороться с совершенством.

– Знаю, что не должен, но я хочу,  – говорю ей. – И прошлым вечером мы оба согласились, что должны позволить мне делать то, что я хочу.

–  Мы никогда с этим не соглашались.

– Ну, тогда нам стоит это сделать, потому что это звучит, как очень хорошее согласие.

Она борется с улыбкой.

– Для тебя.

– Ни в коем случае, – я прижимаю руку к своей груди. – Ты однозначно извлечешь выгоду из этого соглашения.

Она поднимает брови.

– Как ты себе это представляешь?

Я ухмыляюсь.

– Потому что все, что я хочу делать, касается тебя.

Она затихает, глядя на меня с беспокойством, чувством вины, и немного со стыдом. Я ненавижу то, что она чувствует стыд за то, что принимает мою помощь. Я ненавижу, что она думает, будто сама должна заботиться о своих проблемах. Я ненавижу, что ее мать трахает ее голову.

Боже, я ненавижу ее гребаную мать. Единственная хорошая вещь, которую она когда–либо совершала – принесла  в этот мир  Виллоу.

– Хорошо, я пойду оденусь, – смягчается она. – И тогда мы сможем остановиться по дороге в каком–нибудь месте,  где я куплю себе гамбургер. И я хочу, возместить тебе бензин за то, что ты два  раза ездил отсюда.

– Звучит хорошо, – Нет. Если она попытается дать мне денег, я украдкой верну их обратно в ее сумочку, когда она не будет смотреть, как я поступал и раньше.

– Я именно это и имею в виду, – она пятится, направляя на меня свой палец. – Однажды, я отплачу тебе за все, что ты сделал.

– Окей, – я не говорю то, что она уже заплатила мне, впуская меня в свою жизнь...всегда говорит мне, какой я великолепный…никогда не дает мне сломаться из–за негатива моего отца…постоянно находится рядом со мной...дает себя обнимать...обманывает, чтобы всегда вызволить меня из беды.

За ... все.

После того, как Виллоу выходит из комнаты, я хватаю мешок для мусора из выдвижного ящика и начинаю собирать, казалось бы, бесконечное количество мусора. В действительности я никогда раньше  не убирался, так как у меня есть горничная, это то, за что я очень благодарен, когда нахожу использованный презерватив и старую пару нижнего белья зажатую между стеной и холодильником.

Блять, гадость. Мне действительно нужно убедить ее покинуть эту дыру.

Как только большинство пивных бутылок и окурков убраны, я направляюсь в гостиную, чтобы поставить мебель в вертикальное положение, но меняю направление в сторону двери, так как кто–то стучится.

Я смотрю в глазок, чтобы узнать, кто это, но прихожу в замешательство.

– Что за черт? – я открываю дверь и выхожу на пустое крыльцо. – Я знаю, что слышал стук, – мой внимательный взгляд скользит по машинам на стоянке, группа людей слоняется у ржавой мебели  для патио через несколько дверей в сторону, а затем попадает на мотель через дорогу, где припаркован Мерседес. Тот же, который я видел прошлой ночью.

Что, черт возьми, происходит?

–  Что ты делаешь? – озабоченный голос Виллоу слышится за моим плечом.

Я разворачиваюсь и осматриваю ее. Она переоделась в обтягивающие джинсы и узкую черную рубашку, которая выставляет кусочек кожи, и большие сапоги, которые зашнурованы до колен. Ее волосы влажные, кожа чистая и безупречная, а блестящие губы умоляют, чтобы их облизали.

Я отрываю взгляд от ее рта и сосредотачиваюсь на глазах.

– Мне показалось, что я услышал, как кто–то стучит, но полагаю, что схожу с ума или что–то в  этом роде, потому что здесь никого не было, – когда ее плечи опускаются, у меня сразу же начинает возрастать беспокойство. – Что не так?

– Ничего, – она накручивает на палец прядь волос, покусывая нижнюю губу.

– Очевидно, тебя что–то беспокоит, – я медленно двигаюсь к ней и легонько стучу по ее носу. – Иначе ты бы не выглядела такой взволнованной.

–  Ты слишком хорошо меня знаешь, – она распутывает волосы со своего пальца. – Прямо перед тем, как ты появился, я заметила этого человека, стоящего через дорогу, и казалось, что он смотрел на мой дом.

Напряжение растекается  по моим венам.

–  Ты знаешь, кто это был?

– У него на голове была толстовка, поэтому я не разглядела, как он выглядел, – она наклоняется к  дверному проему, выпуская напряженный вдох. – Возможно, я просто принимаю слишком близко к сердцу... Я просто была так расстроена, когда моя мать устроила вечеринку и приняла так много, – она понижает свой голос до смущенного шепота, – наркотиков...От них она совершает много поверхностного дерьма и выводит многих людей из себя, – ее глаза вспыхивают страхом, когда она тяжело сглатывает. – Иногда не тех людей.

– Раньше что–то случалось, да? – спрашиваю я. – Я могу сказать это  по выражению в твоих глазах.

Она трет пальцами под глазами, будто пытается стереть этот взгляд.

– Пару раз случалось, когда она обманывала некоторых торговцев наркотиками, и они приходили  и стучали в дверь, требуя денег.

– Что! – слишком громко восклицаю я, привлекая внимание со стороны соседей. Чтоб их. Это не их дело. Дело касается того, что Виллоу подвергает себя опасности, находясь здесь. – Почему ты не сказала мне об этом?

Она вдруг глубоко поглощена проверкой своих ногтей.

– Потому что знала, что ты будешь беспокоиться, а я не люблю тебя беспокоить... Это даже не твоя проблема. Ты не должен находиться здесь, убирая мой дом, и быть моим таксистом... Ты ведь даже ничего не получаешь взамен, – она опускает руку на бок, но удерживает свой взгляд, приклеенным к земле.  –  Это не правильно. И мне действительно следует прекратить так много полагаться на тебя.

Я кладу свой палец под ее подбородок и подниаю ее голову.

– Прежде всего, я делаю все это, потому что хочу, потому что ты – мой лучший друг. Не потому, что я должен. И во–вторых, я получаю кое–что от этого.

Ее брови сходятся, снова доказывая, какой невежественной она иногда может быть.

– Что ты получаешь?

– Тебя, – говорю я смело. Прежде, чем она может отреагировать, я говорю: – И как твой лучший друг, я не могу позволить тебе здесь больше оставаться. Не тогда, когда я узнал, что рядом с вами ошиваются разозленные торговцы наркотиками. Это не безопасно, Виллс.

– Больше ничто не будет в безопасности в моей жизни, –  бормочет она, пялясь вниз на свои ступни.

–  Тогда пришло время исправить это. Переезжай ко мне.

Она хлопает широко раскрытыми глазами и быстро качает головой.

– Я не могу этого сделать... Это слишком.