Надпись под фотографией гласила: «За неоднократные крупные мошенничества разыскивается опасный преступник Тамеркаев Визирсолтан Асланович, 1960 года рождения. Рост ниже среднего, телосложения худощавого. Может проживать у одиноких женщин, а также у частных лиц под видом приезжего (последнее предложение Алеша прочитал дважды). Далее шли несколько номеров телефонов и убедительная просьба всех, кто видел или пострадал от этого человека, позвонить.

— Нет уж! Сами ищите! — вслух ответил Алеша на прозвучавшую с плаката просьбу. — А то вы его возьмете, а братья-чеченцы мне скоренько кишки выпустят…

— Здравствуй, Алеша, — послышался за спиной звонкий знакомый голос.

Алеша обернулся. Мошенник Тамеркаев вместе с прочими грустными мыслями тут же вылетел у него из головы…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

ПОЛИТИКА, ПОЭЗИЯ, ВЫСОКИЕ МАТЕРИИ

Часы только что пробили восемь. Вечеринка в самом начале. В комнате Алеши кроме самого хозяина, его новой знакомой, Гриши Круглова и сурового, молчаливого чеченца присутствует очень полная девушка по имени Нина — единственная представительница слабого пола на курсе, где учится наш герой, а также некий Прыгунов Вадик — бывший однокурсник, отчисленный из института в прошлом году за неуспеваемость и пьянство. Четвертый завсегдатай этой небольшой, но очень дружной компании — Миша Прошин — должен подойти с минуты на минуту.

Несмотря на пустые полки московских магазинов, меню скромного студенческого стола выглядит не таким уж скудным. Имеются здесь и искусно приготовленный Ниной салат, и наскоро срубленный Гришей Кругловым плов, и даже черная икра, правда ненатуральная, но все равно очень аппетитно выглядящая, с маслом и хлебом, купленная Алешей у каких-то спекулянтов на Ленинградском вокзале.

— Ну все! Семеро одного не ждут! Я голодный и очень хочу выпить! — воскликнул постоянный тамада этого стола Вадик и поднял давно налитую рюмку водки. — Вот мы все жалуемся, что плохо живем! Прибедняемся! А на самом деле?.. Взгляните на этот стол! Посмотрите внимательно и давайте же для начала, как всегда, выпьем за то, чтобы у нас все было и нам за это ничего не было!

— Не все, так хотя бы что-то! — дополнил Григорий. — Хотя бы не хуже, чем сейчас.

— Подожди, подожди еще, — не разделяя оптимизма друзей, сказала Нина. — Народ голодный и злой. Доживем еще.

— Да брось ты! Не такие уж мы, как видишь, голодные, а тем более злые. Ничего страшного с нами не происходит. Да, экономика в кризисе. Ну и что? Кризисы и в Европе, и в Америке были. Вот я недавно «Лунную долину» Джека Лондона прочитал. Так там такой кризис описывается — люди из-за работы друг друга убивали. И ничего — выжили. Все у них наладилось. И у нас со временем наладится. Только дай срок. Если уж американцы выжили, мы точно выживем, даже с меньшими потерями. Не сразу, конечно. Не за год и не за два все восстановится и наладится. Терпеть надо…

— Эй, Алеша! Я ведь тост сказал! Долго мне еще свою рюмку перед носом держать? Мы тебе дадим слово!

— Да, да. Извини, Вадим. Прошу прощения.

Алеша поднял вверх рюмку с белой прозрачной жидкостью и, запрокинув голову, выпил. Гриша и Вадим последовали его примеру. Девушки отпили по глотку и поставили рюмки на стол. Чеченец тоже сделал жест рукой, но к водке не притронулся.

— Эх! Хороша водочка! — заметил Вадик. — Ну, что еще человеку нужно? — Он энергично и с наслаждением принялся за салат.

— Все будет хорошо, Нина. Россия еще подымется и покажет себя. Я в этом уверен, — продолжал Алеша начатую дискуссию. Политика в те времена в любом обществе была главной темой разговора.

— А мне кажется, все-таки будет гражданская война. Смотри, что происходит кругом: Кавказ, Прибалтика…

— Нина, ну кто с кем будет у нас воевать? И за кого? За этих жалких политиканов? Вот ты: за кого и с кем ты собираешься воевать?

— Я ни за кого и ни с кем.

— Вот! И я ни с кем! И ты, Вадик, прав-да? О женщинах и говорить не приходится. — Алеша остановил взгляд на суровом и беспристрастном лице чеченца и продолжил, уже менее уверенно: — Мы — граждане! У нас нет противоречий, и большинство наших граждан такие же, как мы…

— Наивный ты парень, Лешка, — заметил Гриша. — Война — это политика. Здесь мало что зависит от простых граждан.

— Нет уж, извини…

— А мне кажется, друзья, в скором времени Россия снова станет монархией! — разделавшись с салатом, громко заявил Вадик.

— С чего ты взял?

— Так, жопой чувствую. Извините за грубое слово. Господа! Я хочу выпить за Россию! — Вадик встал и принялся по кругу наполнять рюмки водкой.

Круг замкнулся на полной рюмке чеченца. Тот молча поднял ладонь и, махнув ею, выразил категорический отказ.

— Ты чего? — недовольно спросил Вадим. — За Россию тоже не выпьешь?

— Ладно тебе, Вадим. Не приставай. Не хочет человек, пусть не пьет. У нас ведь демократия. Знаешь, что такое демократия?

— Знаю, знаю. Власть народа…

— Это в широком понимании. А в узком кругу, — Алеша обеими руками указал на стол, подразумевая, видимо, его под узким кругом: — Демократия — это когда кто хочет — пьет, кто не хочет — не пьет. И никаких принуждений.

— Правильно. Но при этом всегда должно быть, что выпить, — добавил Гриша Круглов.

— Черт с вами, демократами. Я пью за величие России! За Российскую Империю! За ее прошлое и будущее!

Снова все выпили, кроме чеченца.

— Тебе не скучно, Эльза? — тихо спросил Алексей.

— Нет-нет! Что ты! Мне интересно.

— Тебе нравятся мои друзья?

— Да, очень. Только Вадим все время как-то странно на меня смотрит.

— Наверное, он влюбился в тебя с первого взгляда. И это неудивительно…

— Эй вы! Хватит шептаться! Больше двух — говорят вслух. Успеете еще, — недовольно пробурчал Вадим.

В это время раздался звонок. Гриша пошел открыть дверь и через минуту вернулся вместе с Мишей Прошиным.

— Прошу прощения, я опоздал… — начал извиняться вновь прибывший, давно ожидаемый гость.

— Штрафную ему! — крикнул Вадик и сунул Мише под нос свою рюмку.

— Начальство задерживается, а не опаздывает, — заметила Нина.

Она поднялась и принесла еще одну чистую тарелку.

— Вадим, ты же знаешь, я сейчас не пью.

— Ах, он еще и не пьет? Спекулянт несчастный! Крутой стал? Друзьями пренебрегаешь?

Сопротивляться Вадику было бесполезно. Миша через силу выпил рюмку водки и сел к столу, кивнув при этом Солтану.

— Я вижу, у нас тут новые люди?

— Да, Миша. Знакомься. Это Солтан.

— Солтан.

— Михаил. Наслышан, наслышан.

Они обменялись рукопожатиями.

— А это — Эльза.

— Тот самый сюрприз?

— Тот самый.

— Михаил. У вас удивительное имя.

— Очень приятно. Спасибо.

— Между прочим, Миша у нас поэт.

— Да брось ты, Алешка. Какой я поэт?

— Был поэт — стал бизнесмен, — сказал Гриша. — Сейчас это актуальней.

— Он скромничает. Он настоящий поэт. Между прочим, я тут как-то разбирал свои старые бумаги и нашел тетрадь по физике еще аж за первый курс. Там на последней странице есть одно твое стихотворение. Хочешь послушать, что ты писал в семнадцать лет?

— Алексей, я тебя прошу…

— Читай, читай! — вновь наполняя свою опустошенную Прошиным рюмку, грозно потребовал Вадик. — Вот только выпьем сначала.

Они еще выпили. Прошин более не возражал. Алеша, взяв тетрадь, отыскал нужную страницу и начал читать:

Альберт Эйнштейн не был поэтом,

И не писал мемуары.

И не снимал кинофильмы,

И не играл на гитаре.

Альберт Эйнштейн не был артистом,

Художником и музыкантом,

Суфлером, жонглером, дантистом,

Охранником и арестантом.

Он в жизни не знал эту даму,

А дама не знала Эйнштейна,

Не знала о скорости света,

И Лоренцевом сокращеньи.

Он думал, что жизнь, как пространство,

А время во власти желаний,

И все относительно просто,

Для добрых и умных созданий.

И все относительно ясно,

А смерть — это сказки для взрослых,

И время застынет в тумане,

Для мудрых, великих и рослых.

Но все оказалось сложнее.

Секунды его обманули,

Они обернулись часами,

Десятками лет обернулись.

Они не сошлись в этом мире,

И встретились только посмертно,

Он думал, что жизнь бесконечна,

А жизнь пронеслась незаметно.

Альберт Эйнштейн не был поэтом,

И мог бы он быть им едва ли,

Они говорят, что он физик,

Не знаю, с чего они взяли.

Алеша умел читать стихи. Голос его звучал ровно и возвышенно. В комнате воцарилась полнейшая тишина. Когда он закончил, все присутствующие зааплодировали.

— По-моему, это очень хорошее стихотворение, — сказала Эльза.

— Я помню этот день. Мы изучали теорию относительности. Он написал этот стих в моей тетрадке ровно за пять минут. Прошин, ты зарываешь талант в землю!

— Нет у меня никакого таланта! Да и никому это сейчас не нужно.

— Поэзия нужна всегда! — философски заметил Вадик. — Только деньги за нее не всегда платят.

— Ну вот, опять о деньгах…

— Правильно, Алексей! Ну их к дьяволу! Лучше произнеси-ка нам что-нибудь этакое… Из высоких материй. Нам ведь давно пора добавить.