Игорь Хорр - Праведник

С улицы на площадь бежал маленький человечек. Одежда его вся была выпачкана свежей кровью. Издали лицо его казалось ужасным. Оно выражало страдание и боль. Он бежал сквозь толпу к ступеням, и люди в ужасе расступались перед ним. Он громко, пронзительно и страшно кричал:

— Убили ироды! Доченьку мою единственную жиды убили! Кровиночку мою! Девочку! За что! За что! За что!

В другой, более спокойной ситуации, любой бы понял, что все это лишь очень плохой спектакль, что выражение боли и страдания на лице этого обросшего, грязного человека лишь клоунские ужимки, что крик его наигран и совершенно не похож на крик убитого горем человека. Одного более внимательного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что никакой маленькой дочки у него нет и отродясь не могло быть. Он был болезнен и стар и гораздо больше походил на разбойника и бродягу, нежели на отца маленькой девочки. Но люди на площади были очень возбуждены. Почти никто из них не видел этого оборванца (который, кстати, тоже находился в тот самый вечер в «Трех конях»). Люди на площади были напуганы его криком. Они лишь слышали его истерический вопль.

Через минуту возникли суета и давка. Банкир Супкин продолжал что-то кричать, но его уже не было слышно.

— Мерзавцы! Сволочи! — кричали вокруг. — Вон отсюда! Жиды проклятые! Бей их! Бей!

— Все за мной! За мной! — крикнул один из бродяг.

Толпа вся зашевелилась, заходила, загудела и вдруг ринулась прочь от дворца.

Отчего-то люди, увлекаемые зачинщиками, побежали не по центральной широкой улице, где были кордоны полиции, а один за другим рванулись в переулок, увлекая за собой идущих навстречу прохожих. На перекрестке обезумевшая, озверевшая толпа сбила девушку, которая оказалась невестой сына писателя Борина, Лизонькой Головановой. Огромный бородатый мужик налетел на нее. Она упала навзничь, сильно ударившись головой об асфальт. Когда толпа пробежала, один из отставших, какой-то грязный мужик, остановился возле бесчувственной, истекающей кровью девушки, нагнулся над ней, затем подхватил ее на руки и с далеко не добрым, но мерзким и похотливым выражением лица потащил в ближайший подъезд.

Беснующаяся толпа тем временем разделилась. Большая часть ее выбежала на широкую улицу и столкнулась с полицией. Человек двадцать других, во главе с испачканным кровью крикуном, ворвались в ресторан «Три коня». Бедный, перепуганный Абрам Шлаен выбежал к ним навстречу, и ему тут же пробили голову железным прутом.

Еще часть погромщиков в это время уже громила и грабила самый большой в городе магазин известного торговца Ивана Голованова, который ни к евреям, ни к каким-либо другим инородцам никакого отношения не имел.

В Большом театре давали «Иоланту». Алексей Борисович вошел в зал минут за десять до начала спектакля. Он знал, что женщина, которую он должен встретить, уже находится здесь: подойдя к театру, он заметил стоявшую неподалеку знакомую ему черную карету, и, хотя людей в зале было довольно много, его глаза отыскали ее сразу, как только он занял свое место в партере, надел очки и огляделся вокруг.

Графиня Урманчеева сидела слева от сцены, в ложе. Она также смотрела на него. Расстояние мешало ему разглядеть выражение ее лица, он даже не мог как следует различить ее черты, но, как только взгляды их встретились, они продолжали неотрывно смотреть друг на друга до тех пор, пока не зажглись огни рампы и в огромном зале не погас свет.

Актеры играли в этот вечер блестяще. Высокая чернокудрая Иоланта поражала своим голосом и красотой. Старый король был трагичен как никогда. Декорации смотрелись великолепно. Дворцовый сад был из настоящих цветов, источающих в зал сладкий розовый аромат. Все было прекрасно, но все это не радовало писателя Борина. Он постоянно отвлекался. Он думал совершенно о другом. Взгляд его все время устремлялся к ложе, туда, где в полной темноте сидела она, та женщина, с которой он так болезненно расстался двадцать лет назад, о которой почти забыл к которая теперь вдруг так неожиданно напомнила о себе. Наконец игра актеров стала раздражать писателя. Ему казалось, что и поют и двигаются они слишком медленно. Казалось, время остановилось в этом темном зале, и все, что здесь происходит, глупо и бессмысленно, и несчастная красавица Иоланта так навсегда и останется слепой, такой же слепой, каким он чувствовал себя, глядя в темноту. Когда действие подходило к концу, ему хотелось бежать, и он едва сдерживал нетерпение.

Когда объявили антракт и в зале снова зажегся свет, графини Урманчеевой уже не было в ложе.

Он нашел ее на лестнице. Она стояла, опираясь одной рукой о перила, в своем черном, сверкающем отделкой платье, в черных изящных туфлях на тоненьком каблучке. Ее прекрасные светлые волосы спадали на почти обнаженные плечи. В руке у нее был веер. Она стояла к нему спиной и не замечала его.

— Здравствуйте, — тихо произнес он.

Она повернула голову. Он увидел ее профиль и нашел его почти не постаревшим, таким же великолепным, как и двадцать лет назад.

— Здравствуйте, — ответила она.

Наступило молчание. Он почувствовал себя неловко, хотел сказать еще что-нибудь, но не мог найти слов.

— Вам нравится спектакль? — наконец спросила она.

— Спектакль? Да. Кажется, актеры играют неплохо…

— А мне нет… Я могу попросить вас об одном одолжении?

— Да. Конечно.

— Увезите меня отсюда. Я, видимо, нездорова. Эта духота на улице скверно действует на меня. И к тому же я не могу больше видеть страдания этой девушки.

— Но ведь все кончится хорошо. Иоланта прозреет и…

— Я знаю. И все-таки… Моя карета внизу. Если вам нетрудно, проводите меня домой.

— Конечно, конечно. Только…

— Что? — удивленно спросила она, обернулась и посмотрела ему в глаза.

— Ничего, — сказал он. — Пойдемте. Я готов вас проводить.

На улице было еще светло и по-прежнему пасмурно, хотя стало немного прохладнее. Когда они вышли из театра, графиня сказала, что теперь, на воздухе, она чувствует себя лучше. Она предложила покататься немного в карете, и писатель согласился, молча кивнув головой.

Карета стояла в сквере напротив. Старый кучер курил, сидя на скамейке. Увидев хозяйку, он немедленно затушил папиросу и быстро, по-военному встал.

— Прошу, господа, — распахнув резную дверцу кареты, сказал бородач.

Алексей Борисович подал графине руку, затем взошел по подножке сам.

Карета тронулась с места и покатила плавно и медленно. Писатель взглянул в окошко. По тротуарам мирно гуляли люди. Шоссе было почти свободно. Редкие автомобили на большой скорости уносились вперед.

— Странно, что до сих пор нет дождя, — тоже глядя в окно, негромко сказала графиня.

— Да, странно, — ответил писатель, — дождю давно пора уже быть.

— Какие огромные черные тучи. Они уже давно висят над городом. Когда я смотрю на них, мне становится страшно. Они такие тяжелые, словно отлитые из свинца. Мне кажется, это предвещает что-то ужасное.

— Не сегодня-завтра будет большая гроза. Ничего страшного, думаю, в этом нет.

— Да, конечно. Это только глупое суеверие. Страх пожилой одинокой женщины. — Она улыбнулась и задернула шторку.

В карете стало почти темно.

— Я не очень люблю весну, — помолчав немного, сказала она. — Мне теперь больше нравится зима или осень. Когда за окном идет проливной дождь или снег. Когда на улице холодно или морозно. В такие дни я люблю быть дома одна, лежать в теплой постели, о чем-нибудь думать или читать. Вы, наверное, тоже?

— Нет. Мне по-прежнему нравится лето — зелень, солнце, тепло…

— Вы еще долго пробудете в Москве?

— Думаю, нет. На днях выйдет моя новая книга. Мне захотелось дождаться первых откликов. Затем собираюсь вернуться домой.

— Я читала о вашей книге. Она еще не вышла, а о ней уже везде пишут. И о вас тоже. Наверное, вы самый популярный писатель нашего времени.

— Не знаю, — ответил он.

— Вам тяжело говорить со мной? — вздохнув, спросила она.

— Нет. Но все это так неожиданно. Мы очень давно не виделись. Прошло столько лет, и вот теперь эта встреча… Как вы жили все эти годы?

— Как жила? — Она снова улыбнулась и пожала плечами. — Хотите услышать мою историю? Хорошо. Я расскажу вам. Слава Богу, она не так уж и длинна…

…Чуть меньше двадцати лет назад, через несколько месяцев после того как мы расстались с вами, погиб мой второй муж. Он был журналистом — человеком весьма опасной профессии. Целые месяцы он проводил в командировках, а в последнее время постоянно работал в одной африканской стране. У власти там тогда находился просоветский режим. Затем началось восстание, которое переросло в гражданскую войну. Кажется, повстанцы захватили наше российское, советское тогда еще, посольство. Моего мужа и еще нескольких наших граждан объявили заложниками. Быть может, вы помните эту историю? Тогда об этом писали и говорили везде.

— Нет. К сожалению, нет.

— Неудивительно. Ведь прошло столько времени. Люди, захватившие моего мужа, ставили какие-то условия перед правительством нашей страны. Условия эти по каким-то причинам не выполнялись, и тогда, чтобы доказать серьезность своих намерений, террористы решили расстрелять одного из заложников. Этим человеком оказался мой муж. Наверное, по всем телеканалам мира было показано его изрешеченное пулями тело. Мера эта оказалась действенной. Наше правительство пошло на уступки, и заложников освободили. Через несколько дней они вернулись на родину. Коллеги моего мужа привезли в Москву цинковый гроб. Затем были пышные похороны, соболезнования, притворное сочувствие и скорбь и прочее, прочее. Я даже получала какие-то подарки, деньги от государства. Мой муж в заключение всей этой истории был посмертно награжден…