Игорь Хорр - Праведник

— Тебе не понять, Алексей… Впрочем, ты прав. Зачем мы ссоримся? Все это ерунда! Давайте выпьем лучше за нашу дружбу! Наливай, Сокольский, а то вон Михаил Андреевич загрустил совсем.

Они выпили за дружбу. Вернулись Виктория Сергеевна и Даша. Подали гуся. Разговор за едой принял другой, более мирный и спокойный характер. Прыгунов совсем опьянел, сыпал анекдотами, местами совсем даже неприличными, громко смеялся и постоянно делал комплименты дамам, восхваляя их божественную красоту и кулинарные способности. Он все время старался завести отдельную беседу с Дашенькой и даже раз пытался обнять ее за плечи, из чего ничего не получалось, ибо Дашенька очень стеснялась, говорила мало и, краснея, отстранялась от него. Было заметно, что Вадим Никитович этим своим незатейливым ухаживанием ставит девушку в весьма неудобное положение, в связи с чем мудрая Виктория Сергеевна отослала зачем-то Дашу на кухню, сама заняла ее место, а когда та вернулась, предложила ей сесть на другую сторону стола.

Князь Сокольский неожиданно заинтересовался новой книгой Борина, затем разговор у них зашел о смертной казни, о том проекте ее отмены, в разработке которого писатель принимал личное участие. Они попытались привлечь к своей дискуссии также и Прошина, но Михаил Андреевич за весь вечер так и не повеселел, сидел молча, погруженный в собственные размышления, и разговаривать не хотел.

Было начало одиннадцатого. Фонари во дворе дома не горели. За окном стало уже совсем темно.

— Пожалуй, пора подавать сладкое, — сказала Виктория Сергеевна. — Хотите чаю, господа?

— Хотим! Непременно хотим! — ответил за всех Прыгунов.

Виктория Сергеевна быстро собрала грязную посуду на большой цветастый поднос и прибрала стол.

— Я отнесу, — вызвалась Даша.

Хозяйка не возражала. Залившись отчего-то румянцем, Даша поднялась и взяла поднос.

— Я помогу вам! — воскликнул Вадим Никитович, вскочил, нагнулся через стол и перехватил поднос с другого конца.

Дашенька совсем потерялась, еще больше покраснела и опустила глаза. Несколько мгновений она стояла в нерешительности, затем, сказав Прыгунову «спасибо», отпустила-таки свой край подноса и с тем же растерянным выражением лица быстро вышла из комнаты. Вадим Никитович с подносом в руках, шатаясь, последовал за ней.

— Ну вот видишь, Григорий. А ты Прыгунова уже в старики записал, — с улыбкой тихо заметил писатель.

— Он пьян и ей неприятен, — фыркнул Сокольский. — Только такие за молодыми и бегают.

— О чем вы говорите, господа? — улыбнулась Виктория Сергеевна. — Человек поступил благородно, вызвался помочь девушке.

— Благородно? Думаешь Прыгунову это определение подходит? Впрочем, конечно, конечно, — поспешно согласился князь. — Помочь и только помочь… Но мы отвлекаемся, Алексей. Значит, ты считаешь, что смертную казнь нужно отменить для всех преступников без исключения?

Писатель кивнул:

— Да, никаких исключений быть не может и не должно. Высшая мера наказания должна быть отменена.

— И для маньяков-насильников? И для убийц-рецидивистов?

— Для всех! Пойми ты, дело не в том, какое преступление человек совершил, а в том, что смертная казнь — убийство и сама по себе является преступлением. Это же обыкновенная месть, месть общества преступнику. Мы же живем в цивилизованной христианской стране. Вспомни первые страницы Библии: «За то всякому, кто убьет Каина, отомстится в семеро».

Если Бог есть, если мы в него верим, значит, должны верить и в суд Божий и не должны брать на себя то, что позволено лишь одному Ему. Если преступник, каким бы ужасным ни было его преступление, еще ходит по земле, если в него не бьет молния, не разверзнется земля под его ногами, значит, так и должно быть, такова воля Божья, и не нам решать, жить ему или нет.

— Ну-у, думаю, что наивно здесь ссылаться на Библию. Я недавно перечитывал эту книгу и могу привести пример совершенно противоположный. Вспомни, что сделали с Божьей помощью сыновья почтенного Иакова в Сихеме, когда сын князя Еммора, любя, изнасиловал их сестру Дину. Помнишь, как они заставили всех мужчин города сделать себе обрезание, а когда те послушались их и заболели от этого, ворвались в город и перебили всех до одного?

— Да при чем здесь это?

— При том. И того маньяка, который душит ни в чем не повинных женщин, тоже, по-твоему, нужно оставить в живых? Вот спроси у своей жены, должен ли жить такой человек, даже не человек, а зверь, хуже зверя, после всех его злодеяний? Скажи ему, Виктория.

— Нет! — твердо ответила госпожа Борина.

— Вот видишь. Пойди скажи то же самое Прыгунову. Что он тебе ответит? Спроси об этом любого прохожего на улице…

— Нам нужно научиться подавлять в себе ненависть, — произнес писатель, но Сокольский говорил, не слушая его:

— Конечно, ты теоретик, и теория твоя безупречна. Но ты отдалился от реальной жизни. Мы еще далеко не цивилизованная страна в том смысле, о котором ты говоришь. И сейчас твоя теория не ко времени. Но когда мы приведем Россию к такому уровню цивилизации, когда у нас не будет ни насильников, ни убийц, тогда смертная казнь отменится сама собой, ибо станет не нужна. Конечно, и я наивен в своих рассуждениях и здорово выпил, но…

Звук хлопнувшей двери оборвал речь Григория Андреевича.

— Кто-то пришел, — сказал он.

— Кто мог прийти, Виктория? — тревожно спросил писатель. — Уйти?.. Я пойду посмотрю.

Алексей Борисович вышел из комнаты. В коридоре он увидел Прыгунова, который, привалившись к косяку двери и одной рукой пытаясь надеть собственный плащ, другой интенсивно крутил ручку захлопнувшегося английского замка.

— Что случилось, Вадим? — спросил писатель. — Где Даша?

— Слушай, ты не поверишь, но я вовсе не хотел ее обидеть. Я даже не сделал ничего слишком… слишком… Черт! Как открывается этот проклятый замок! Слушай, она убежала, но я сейчас верну ее. Вот увидишь, извинюсь и верну.

— Ладно, Вадим, сиди уж, я сам.

— Честное слово, Алексей, я не сделал ей ничего плохого. А она рванулась и побежала вон…

Не отвечая больше Прыгунову, Алексей Борисович с пол-оборота открыл замок и выскочил на лестничную площадку. Он сбежал вниз, вышел во двор и прислушался.

«Темно, хоть глаз выколи, — подумал писатель. — Шагов не слышно… Черт побери, чем он мог ее обидеть? Связался тоже с младенцем… Нельзя было давать Вадиму столько пить. И она тоже хороша. Зачем же вот так убегать?»

Алексей Борисович выбежал на улицу. Фонари горели через один, однако света было достаточно. Ни в одной, ни в другой стороне Даши не было видно. Господи, неужели успела убежать так далеко?

Внезапно странный звук привлек его внимание. Кажется, в соседнем дворе кто-то вскрикнул, но это был явно не Дашин голос. Звук повторился. Алексей бросился в соседний, темный, как у него, двор. Все же он разглядел: в самой глубине двора, у старого забора что-то шевелилось, издавая эти странные, очень неприятные, хрипящие звуки.

Страшная мысль пришла ему в голову. Что есть мочи он побежал вперед, споткнулся обо что-то, упал, снова поднялся на ноги и тут же увидел, как в двух шагах от него выросла очень высокая человеческая фигура. Ноги его окаменели. Его прошиб холодный пот и градом покатился по спине. Несколько секунд они смотрели друг на друга сквозь почти непроницаемую темноту, но вдруг высокий силуэт незнакомца отскочил в сторону и моментально исчез в черном мраке между двух домов.

Сильная дрожь охватила все тело писателя. Хотелось, очень хотелось развернуться и побежать обратно. Ноги едва передвигались. Невероятных усилий стоило ему сделать эти несколько шагов…

Она лежала на спине на досках старой детской горки, с широко раскрытыми, полными ужаса и нестерпимой боли глазами. Алексею Борисовичу пришлось опуститься на колени и низко наклониться к ее лицу, чтобы увидеть эти глаза. Платье ее было до пояса разодрано. По ногам ручьем текла кровь. Она еще дышала. Грудь ее поднималась, вздрагивая. Раздавленные губы жадно хватали воздух.

— Даша… Дашенька, ты слышишь меня?

Она молчала. Черные кружки зрачков застыли в неподвижности. Она не слышала и не видела его.

— Люди! Кто-нибудь! Миша! Вадим! — кричать было тяжело, казалось, толстый канат перетягивает горло. — Господи! Помогите же кто-нибудь!

«Он, наверное, еще далеко не ушел. Наверное, его еще можно задержать. Доколе же…»

— Алексей, где ты? Что случилось?

— Это Вадим. Это мой друг, Даша. Он поможет тебе. Вадим! Вадим!.. Скорее! Сюда! Сюда!

— Что случилось? — голос Прыгунова звучал уже совсем близко.

— Вадим, сюда! Здесь Даша! Сделай что-нибудь, помоги ей!

— Алексей, подожди, куда ты? Что с ней произошло?

Но писатель уже не слушал его. Он уже бежал по тому проулку, где всего несколько минут назад исчез во мраке силуэт убийцы.

Бежать было легко. Переполнившая душу ненависть придавала силы, будоражила кровь и стучала в висках. Все смешалось в сознании.

«Грех! Тяжкий грех — ненависть! Не дай ей разгореться в сердце твоем! Потуши это пламя внутри себя! Возлюби врага своего! Не противься злу?.. Невозможно!.. Когда она там, во дворе! Слабое, безобидное создание с живой душой и величайшим интеллектом!.. Она там!.. Глаза! Сколько страдания в этих ее глазах! Подавить в себе ненависть? Невозможно!

Бежать почти бессмысленно. Сколько закоулков и подворотен в Марьиной Роще? Обильная пища для детективных сюжетов. Что же делать? Бежать бессмысленно, возвращаться страшно. Страшно снова увидеть ее. Но тихо! Что это? Шаги? Быть может, это его шаги?»