Игорь Хорр - Праведник

— Виталик, перестань! Мы ведь обо всем договорились! Отцепись, люди смотрят! Отпусти, слышишь, или я не приду больше!

— Аллочка! Я только хотел сказать тебе… Я только хотел сказать… — голос его задрожал.

— Пусти, дурак, синяки останутся.

Сцена была явно не для посторонних глаз. Они стояли на тротуаре, и проходившие мимо люди с удивлением смотрели и оборачивались на них. Какой-то высокий молодой человек с бородой остановился рядом.

— Есть трудности? — смело глядя на Аллочку и улыбаясь, спросил он.

Виталик на мгновение перевел взгляд на этого сующегося не в свое дело бородача. Аллочка в ту же секунду рванулась, высвободила руку и, пробежав несколько шагов, пошла к автобусной остановке, где собралась в ожидании транспорта огромная толпа.

Бородатый молодой человек, досмотрев финал вышеописанной сцены, пошел своей дорогой.

«Ну вот, не сдержался, — подумал Виталик. — Не следовало, ни за что не следовало так себя вести. После этого она, может быть, даже в кино не захочет со мной пойти. Этот ублюдок с бородой еще влез. Хотя, скорее, к лучшему, что он вмешался. А то бы…»

Он уже почти успокоился и теперь в полной растерянности зашагал по тротуару.

«Конечно, мне не следовало этого делать, — продолжал размышлять он. — Она наверняка не захочет больше со мной встречаться. Теперь она стала для меня еще более недосягаемой, моя милая, любимая Аллочка… А может быть, все не так? Может, просто я все это сам себе выдумал? И нет в ней ничего такого особенного? И она такая же, как все? И заслуживает того же, что и все?..»

Он прошел так шагов пятьдесят, но вдруг остановился и смачно плюнул на асфальт.

«Дрянь! Сволочь! Дура!.. Кого она найдет лучше меня? Я — Виталий Урманчеев, граф! Потомок знатного рода! Со мной все у нее будет! Все! Другая даже и мечтать о таком не может! А эта? Дешевка! Да и что в ней такого? Да в Москве не один десяток лучше нее найдется! И умнее, это уж точно! Да вот, хотя бы вот эта с книжками… Все при ней. Высокая, стройненькая, смазливая. Одета, правда, как монашка. Но ведь это как раз не главное. Главное…» — увлеченный высокой девушкой в длинном темного цвета платье с книгами в руках граф Урманчеев последовал за ней в сторону Боровицких ворот.

Москва. Мещанская улица. Около двух часов пополудни. Наш главный герой, писатель Алексей Борисович Борин, возвращается с очередной из своих ежедневных лекций. Он одет в строгий черный костюм, белую рубашку с высоким отглаженным воротничком, при галстуке и в слегка забрызганных московской грязью черных старомодных ботинках. Руки его все еще забинтованы. В одной он держит неизменный свой чемоданчик, в другой — огромный черный зонт, почти весь купол которого нависает над аккуратненькой головкой спутницы писателя, девушки по имени Даша, поэтессы из клуба «Возрожденный Пегас», той самой, что навещала Алексея Борисовича в больнице.

Недавно прошел сильный ливень, но теперь прохладный весенний ветер отогнал тяжелые грозовые тучи к северу. Воздух свеж и чист, хотя мелкий дождик еще барабанит по лужам и тротуарам, по непокрытым головам и шляпам беспечных москвичей и многочисленных гостей огромного города.

— Главное, Дашенька, — говорит на ходу Алексей Борисович, — осознать свое бессмертие. Ощутить нематериальную, духовную сущность своего существования. Главное — почувствовать в себе частицу некоего возвышенного, неповторимого, божественного.

— А вы, вы, Алексей Борисович, всегда уверены в своем бессмертии?

— Это очень важный вопрос, Дашенька. Нет, честно говоря, не всегда. Бывает, что и меня посещают сомнения.

— И что же тогда?

— И тогда мир становится мрачным и пустым, и я ощущаю совершенно несчастным себя и все человечество. Но этакое уныние мое никогда не бывает долгим. Свои сомнения я очень скоро рассеиваю. Читаю Библию, жития святых, труды мудрых и глубоко верующих людей. Признаюсь вам в нескромности, иногда перечитываю в том числе и свои книги, написанные в периоды великих душевных подъемов… А бывает, что в пору тоски и сомнений я просто смотрю в окно.

— Просто в окно?

— Да, Дашенька. Осторожней!

Поливальная машина старого образца промчалась по самому краю проезжей части, забрызгав водой пешеходов.

— Хулиган! — крикнула ей вслед пожилая женщина, которая оказалась ближе других и которую окатило с ног до головы. Некоторые прохожие засмеялись.

— Так о чем мы беседовали, Дашенька? — снова заговорил отвлеченный сценой писатель.

— Вы говорили, что, когда у вас возникают сомнения в собственном бессмертии, вы иногда просто глядите в окно.

— Ах да! У меня из окна дивный вид. Особенно летом или в конце сентября. Роща. Глядя в окно, я как бы гуляю по ней и ощущаю всю прелесть мироздания, всю его сверхразумность. Я чувствую могущество и разум Творца и уже не могу поверить тому, что величайшее, высшее его творение — душа человеческая — не вечно. Ведь согласитесь, разумно ли было создавать человека смертным? Не тело, конечно, но душу, сознание его. Зачем нам тогда вся эта красота. Зачем нам все наши страдания, все радости и горести, зачем накопленные нами знания, если в конечном счете все это, как и все тленное, превратится в прах?

Алексей Борисович замолчал. Дашенька задумалась. Они перешли проспект и остановились, ожидая, когда сигнал светофора позволит им перейти Сущевский вал. Дождик совсем закончился. Алексей Борисович сложил зонт.

— Смотрите! Смотрите, какая красивая карета! — вдруг восторженно воскликнула Даша. — Наверное, очень дорогая. Смотрите, какие кони! Какая резьба! Какой герб!

— Да. Настоящее произведение искусства, — произнес Алексей Борисович.

Запряженная тройкой черная карета с гербом и кучером в зеленой ливрее медленно прокатила мимо. Сквозь затуманенное от дождя стекло дверцы писатель разглядел женское лицо, черты которого показались ему знакомыми. Дама тоже посмотрела на него, и несколько мгновений сквозь полупрозрачную пелену мокрого стекла они смотрели друг на друга. Узнать он ее не смог, но вдруг почувствовал очень странное, не понятно чем вызванное беспокойство. Рука его невольно потянулась к боковому карману, где лежали очки, но доставать их ему не пришлось: роскошная карета с загадочной незнакомкой уже проехала мимо, вниз по Сущевскому валу.

— Алексей Борисович! — воскликнула Даша. — Зеленый свет! Пойдемте же!

— Да, да, Дашенька, пойдем… Я, знаете, в последние годы очень редко бываю в Москве и никак не могу привыкнуть к каретам на улицах города.

— А мне кажется, они были всегда. Я вижу, вам эта карета необычайно понравилась.

— Да, она великолепна.

— Как бы я хотела хоть раз в жизни прокатиться в такой карете!

— Что же, ваша мечта вполне осуществима. Вот издадим вашу книгу, она разойдется большим тиражом, это принесет вам немалые деньги. Купите себе карету и будете разъезжать, улыбаясь поклонникам.

— Это невероятно! Впрочем, я ведь пишу не из-за денег.

— Разумеется, не из-за денег, — сказал Алексей Борисович. — Такие прекрасные стихи ни за какие деньги написать нельзя.

Дашенька смутилась и опустила глаза.

Мимо пробежал мальчик с сумкой, полной газет:

— Господа, купите газету! — громко кричал он. — Последние новости. Новая жертва маньяка! Оппозиция требует отставки генерал-губернатора! Государь-император возвращается из Америки! В Плещеевом озере поймали щуку, которой больше трехсот лет! Господа, купите газету! Новая жертва маньяка!..

— Какой ужас! — прошептала Даша. — Он снова кого-то убил.

— Да, ужасный злодей! Жестокий и хитрый. Всю Москву в страхе держит.

Даша вдруг остановилась и оглянулась назад.

— Что с вами, Дашенька? — спросил Алексей Борисович.

— Со мной? Ничего.

— Вы побледнели, — заметил писатель.

— Побледнела?.. Возможно… Вы правы. Как неприятно, как скверно, что я снова об этом вспомнила, — произнесла Даша отрешенно.

— Я не понимаю. О чем вы?

— Мне кажется, он преследует меня.

— Маньяк?

— Да, Алексей Борисович. Наверное, я поддаюсь панике, но последние три дня мне кажется, что кто-то следует за мной по пятам.

— Ничего удивительного, — спокойно сказал писатель. — Когда в городе орудует этакое чудовище, когда почти каждую неделю сообщают о новой жертве, да еще все это так подогревается прессой… Вы живете совсем одна, Дашенька?

— Да, — ответила девушка. — Я совсем одна в этом огромном городе. Два года назад я уехала из своего маленького городка. С тех пор как умерли мои родители, я стала там никому не нужна.

— А братья, сестры?

— Есть. Но все они не особенно любят меня. Им отчего-то очень не нравится мое увлечение поэзией.

— Такое случается часто. Это потому, что вас не печатали. Вот издадим вашу книгу, и тогда, увидите, все станет по-другому. А здесь? Здесь разве у вас нет друзей?

— Скорее всего нет. Есть, правда, ребята из клуба, но у них своя жизнь, свои друзья, семьи. К тому же сама я не очень общительная. Застенчива что ли. Душа моя стремится к одиночеству. Я подолгу люблю быть одна. Размышлять, читать, сочинять. Но только не сейчас. Сейчас мне страшно. Я сама не пойму, что происходит со мной.

— И у вас нет поклонников? Ведь вы очень красивая девушка.

— Спасибо… Ухаживания мужчин не радуют меня отчего-то. Порой даже раздражают. Не знаю почему. Очевидно, еще не нашелся тот человек, который бы до конца понял меня.

— Но он обязательно найдется! Вот увидите! Издадим, Дашенька, вашу книгу, и у вас сразу появятся друзья. А маньяка бояться совершенно не стоит. Москва — очень большой город. Вероятность того, что он нападет именно на вас, слишком мала.