От выражения облегчения на лицах своих друзей, уверенность Клэр укрепилась. Видимо, её маска по-прежнему неплохо сохранилась.

Глава 32

- Если нас уколоть – разве не течёт кровь? Если нас пощекотать –

разве мы не смеемся? Если нас отравить – разве мы не умираем? А если нас оскорбляют –

разве мы не должны мстить?

Уильям Шекспир

Осень 1985…

- Так хорошо видеть твою улыбку.

Его глубокий хриплый голос поднял ее дух так же, как его мужское тело заполнило её. Мария усмехнулась в лицо в дюйме от её, обнаружив себя полностью растворившейся в сверкающей глубине его тёмных ирисов цвета красного дерева.

Наблюдая за красивой женщиной под ним, Натаниэль чувствовал себя на седьмом небе от выражения мягкого блаженства на её лице, пока их тела двигались в одном ритме. Он мог бы потерять себя в серых глазах, что были прикрыты её длинными ресницами. Её негромкие стоны удовольствия звучали как музыка для его ушей, пока он сопровождал её сквозь их собственный мир.

Её глаза распахнулись, когда её тело расслабилось под его весом. Ему хотелось, чтобы тепло и близость длились вечно. Её губы прошлись по его щеке, когда она произнесла:

- Так приятно улыбаться. Долгое время я просто не могла этого делать.

Натаниэль не хотел, чтобы Мари вступала на эту территорию. Она провела слишком много времени в темноте и отчаянье. Когда, наконец, она пришла в себя после своего падения, осознание того, что она пропустила момент ухода Шаррон, усугубилось знанием того, что их ребёнок не выжил.

Он обеспечил круглосуточное медицинское лечение. Её тело выздоровело, но разум отказался исцеляться. Она спала большую часть времени. Когда она ела, то только в той степени, чтобы угодить его мольбам. В крайне редких случаях он мог увлечь её разговорами, отрешённый внешний вид и постоянные слёзы разбивали его сердце. Это было даже слишком. Они только что похоронили любовь его жизни, и тут же он увидел ту же самую растерянность в глазах его единственного источника жизненных сил.

Натаниэль проводил свои дни на работе. Это было единственное место, где у него всё было под контролем. Он мог читать доклады, покупать компании, распродавать их по бросовой цене и грести миллионы лопатой. Его директор по финансовым вопросам, Джаред Клаусон, держал сделки на ходу, даже когда мысли Натаниэля отвлекались на размышления о его женщинах, Шаррон и Мари, которых он хотел радовать, но постоянно терпел неудачи.

Были сделки, акции и ценные бумаги… Самюэль не понимал. Он не понимал, что каждая победа, каждый доллар оправдывал существование Натаниэля. Иногда Натаниэль задавался вопросом, почему он всё ещё топчет эту землю, если всё, к чему он прикасался или любил – умирало, а потом он видел доходы, когда Клаусон и Метьюз отчитывались об очередной победе. Это наполняло его той же самой решительностью, которую он ощущал, когда предоставил Шаррон ту жизнь, которую, как полагал её отец, она никогда не получила бы. Ощущение удовлетворения не было существенным в сравнении с любовью, которую он видел в её глазах или глазах Мари, но его было достаточно, чтобы поддержать его и побуждать двигаться в направлении следующей сделки.

По мнению Натаниэля, у Самюэля была другая точка зрения. Он не познал суровой пустоты, которая идёт от бедности и уныния. Он всегда наслаждался нежностью своей матери и жизнеспособностью своей жены; как он мог прочувствовать, какого это, когда кто-то не одобряет тебя, как это делал отец Шаррон в случае с ним? По крайней мере, Натаниэль покончил с глупым намерением отослать Мари из дома.

О, это выражение лица сына, когда он узнал, что Мари беременна. Всепоглощающая враждебность Самюэля была вежливо усмирена от горя по поводу ещё одной утраты. И в то время , как Самюэль не разделял сострадания, это делала Аманда. В день, когда Шаррон ушла на небо, сопровождаемая Натаниэлем и не родившемся сыном Мари, Аманда поняла великое горе и мудро направила своего мужа в русло соответствующего поведения.

Слава Богу, что Антон был дома. После того, чему он стал свидетелем на лестнице, его соболезнования были единственными, от кого их принял Натаниэль. К тому же, Антон был тем, кто спас её. Натаниэль не имел ни малейшего представления о том, что бы он сделал, если бы потерял ещё и Мари.

Это заняло месяцы. И, в конце концов, Натаниэль прибег к психиатрической терапии. Мари не осознавала, что её лечат; она никогда бы этого не позволила. Её упрямство, невзирая на её отчаяние, заставляло Натаниэля улыбаться. Он нанял психотерапевта под видом её медсестры. Она поощряла, без давления, чтобы Мари выполняла ежедневные действия: поднималась с кровати, принимала душ, ела, совершала прогулки и так далее. Во время этих действий, медсестра вовлекала Мари в разговор. Со временем, с поддержкой, Мари вновь вернулся в мир живых.

Она не только перенесла потерю их ребёнка и Шаррон; Мари, наконец, заговорила о своём первом ребёнке, дочери, которую ей запретили обнять или прикоснуться. Она только увидела её малышку на долю секунды.

Когда она узнала, что беременна в восемнадцать, она, по понятным причинам возненавидела ребёнка. К тому же, это был результат инцеста, на который она не давала согласия. Дядя Мари приехал, чтобы жить с её семьёй в попытке преодолеть свою проблему с наркотиками. Он был своего рода мечтателем, который видел жизнь через призму музыки и искусства. Он заявлял, что наркотики усиливают его творческое начало.

Когда его заигрывания только начались, Мари рассказала своей матери. Конечно же, дядя отрицал все обвинения. После ответа от своего брата мать Мари предупредила её, чтобы она прекратила врать. Спустя несколько месяцев, когда Мари забеременела, её дядя обвинил её в том, что она сама приходила к нему. Находясь в беспомощном состоянии под действием кокаина, как он мог устоять?

Родители Мари не приняла во внимание её истории, свидетельствующие об обратном, или же не удосужились обсуждать с ней вариации. Её отослали до конца её выпускного класса. Этим же летом её малышку отдали в хороший дом с компетентной заботливой матерью.

Мари так и не вернулась домой, и не разговаривала ни с одним человеком из своей семьи за эти годы. Ей нужно было абсолютное избавление. После нескольких лет случайных заработков, она связалась с адвокатом, который занимался вопросами удочерения. Он знал о существующем рабочем месте. Мари приняла предложение о работе личным помощником.

Натаниэль уже слышал её историю раньше. Однако , когда Мари рассказала её медсестре, это помогло ей продвинуться в её бесконечном горе. Натаниэль радовался ежедневным успехам Мари, когда она сбрасывала слои тёмного завеса. Он не мог быть уверен, но надеялся, что терапия в сочетании с его поддержкой помогут его новой любви научиться жить заново.

Он не был в состоянии помочь Шаррон; он не смог вернуть её обратно. Поэтому для того, чтобы воскресить Мари, не существовало никаких препятствий. Конечно, у Натаниэля Роулза складывалась своя тенденция в демонстрации поддержки необычным способом. Он хотел, чтобы Мари знала, что не существовало ничего, чтобы он не сделал для того, чтобы помочь её выздоровлению. В то же время, он нанял детективов, которые работали над тем, чтобы отыскать её дочь. Источник её гнетущей тоски в прошлом было легко найти.

Отец Мари владел маленьким бизнесом в северной части штата Нью-Йорк - продажей автомашин. Натаниэлю было интересно, было ли это таким ужасным позором иметь незамужнюю дочь в 1981 или же всё дело было в обвинениях инцеста, которых опасалась её семья.

Когда он продумывал конец семейного бизнеса, Натаниэль воплотил самый большой страх отца Мари в жизнь. В тот день, когда Натаниэль показал Мари документы, которые, по сути, давали ей право на уже несуществующий автосалон, он не был уверен, как она на это отреагирует.

Мари не могла поверить в подарок Натаниэля. Прогуливаясь по мощеному камню, выложенному в садах поместья, она вслушивалась в его глубокий грудной голос и вдыхала пряный запах осени. Летние цветы засыпали, вытесняясь оранжевыми и жёлтыми хризантемами. Различные оттенки зелени вдалеке перетекали в яркие оттенки красного и коричневого. Создавалось впечатление, будто близлежащие склоны холмов были охвачены пламенем, оставляя за собой отходы в виде волновых следов.

И хотя мир устраивался в забытье зимы, Мари ощущала, что она возвращается к жизни, получая удовольствие от весеннего омоложения в середине осени. Путешествие было опустошающим, но, тем не менее, с каждым достижением она обретала силу. Понимая, что изолирующая депрессия подтачивала её энергию, она ежедневно трудилась над тем, чтобы оставить далеко позади тьму, наполняя себя возросшей энергией.

Мари никогда не считала себя злопамятной. Но каждый вечер, когда её заставляли ужинать за одним столом с Самюэлем Роулзом, она ощущала мурашки на коже, а мысли о мести всплывали из неизвестных ей глубин. Это была одна несправедливость, которую она заставляла себя терпеть из-за Натаниэля. Он хотел, чтобы его семья собиралась вместе.

Со временем до неё дошло, что то болезненное волнение, которое она ощущала во время напряжённых демонстраций сплочённости, заставляло Самюэля чувствовать себя ещё более неприятно. Особенно, каждый раз, когда она обращалась к нему или его жене по имени. Нередко Мари произносила их имена неоднократно, просто для того, чтобы наблюдать за тем, как каменеют мышцы на шее у Самюэля. Его неудобство приносило ей чувство удовлетворения. Казалось, что в ней уживалась горькая мстительная сторона, которую она никогда не анализировала. На удивление, каждая возможность причинить неудобство Самюэлю или Аманде подпитывала её выздоровление в такой же степени, что и поддержка, и любовь Натаниэля.

Сейчас, когда она держала документы на владение прикрытого обанкротившегося автосалона, Мари стояла ошарашенная:

- Я не знаю, что сказать. Зачем ты сделал это?

Его взгляд стал более напряжённым, чернота заволокла уже и без того тёмно-коричневый цвет: