Вторая голова высовывается из песка, пока первый черепашонок пробирается к входу в траншею.

Это только начало. Должен признать – мне хочется поднять маленького гада и самому отнести его к воде.

– А что происходит, когда они добираются до океана? – спрашиваю я. – Там ведь их встретит новый набор хищников, с которыми мы ничего не сможем сделать.

Она смеется.

– Звучит так, словно ты и в самом деле переживаешь.

– Думаешь, я бы стал сидеть на пляже посреди ночи, если бы мне было безразлично?

Харпер отпускает мою руку. Выражение ее лица невозможно прочитать. Она расстегивает свой рюкзак (звук кажется гораздо громче в тишине), достает папку-планшет.

– Я должна вести учет. 

Первый черепашонок пробирается по траншее. Ничего не могу с собой поделать, но мне нравится этот мелкий чувак. Или девчонка. Интересно, как их различают?

– Ты даешь им имена?

Харпер не отрывает взгляда от своих записей.

– Слишком много имен пришлось бы придумать.

Я подталкиваю ее локтем.

– Но ты все равно придумываешь, верно?

– Нет. – Уголок ее рта дергается, и я знаю, что она врет.

– Да, придумываешь. Сознайся.

– Трэвис?

 – Что?

– Заткнись.

Я оборачиваюсь, чтобы возразить, но Харпер поднимает руку и касается пальцами моих губ. Не знаю, что происходит, поэтому замолкаю. Ее ладонь перемещается на заднюю поверхность моей шеи, она притягивает меня ближе, пока между нашими лицами не остаются считанные сантиметры.

– Это, вероятно, будет ошибкой, – шепчет Харпер, прежде чем ее рот накрывает мой. 

Поцелуй с ней отличается от поцелуя с Пэйдж. Начнем с того, что от Харпер не несет Мальборо Лайтс. Мне не приходится сильно сгибаться. Она мне лучше подходит. И, Боже, как же хорошо она целуется. Настолько хорошо, что мне хочется избить к чертям того, кто ее научил.  

Скорее всего, Харпер права насчет того, что это будет ошибкой… но сейчас? Мне плевать.

– Мы… эм… мы должны следить за черепахами. – Она не может отдышаться, и слова ее звучат не очень убедительно. Я бросаю взгляд под полиэтиленовый тент. Первые два черепашонка покинули гнездо; третий… нет, третий и четвертый пробиваются через гущу песка.  

– Должны. – Яблочный аромат ее волос путает мои мысли; я касаюсь губами ее шеи. Харпер вздрагивает, только температура воздуха тут совсем ни при чем. Я несказанно доволен, и не могу себе этого объяснить. На сей раз сам ее целую.

– Трэвис. – Она приподнимает папку между нами, убивая момент. Я не хочу, но отпускаю Харпер.

– Знаю. – Легко стукаю пальцем по ее носу. – Пойду, проверю, как там Альфа.

– Альфа?

– Первая черепашка. Так его зовут.

Не знаю, что страшнее: тригонометрия или ситуация у меня в штанах. Но Харпер лучезарно улыбается мне, и этого практически достаточно, чтобы меня утешить. Практически.

6

Утро уже в полном разгаре, когда Харпер привозит меня домой. Гораздо позже того времени, в которое я обычно возвращаюсь с ночных вылазок, позже завтрака, и восемьдесят семь черепашек спустя. Мы завязали с именами, остановившись на Зулу. 

– Надеюсь, та, которую мы назвали Джульеттой, действительно девочка, – говорю я. – Иначе ему придется в течение следующих ста пятидесяти лет терпеть насмешки других черепах.

Она улыбается.

– Заткнись.

Я целую Харпер в первый раз после первого раза. Мне не кажется странным, что мы не потратили всю ночь на это дело. И сейчас в нашем поцелуе нет пошлости, от которой бы хотелось затащить ее на заднее сиденье машины. Он просто… приятный. Очень, очень приятный.

– Еще увидимся, Чарли Харпер.

Я не обещаю позвонить ей – чересчур банально. Но точно знаю, что позвоню.

– Трэвис? Это ты? – мамин голос доносится со второго этажа, когда вхожу через парадную дверь. Я нахожу ее у себя в комнате; она достает темно-синюю термофутболку из бумажного пакета с эмблемой брендового магазина. Кровать заставлена такими же пакетами, даже плед не разглядеть между ними. 

– Откуда столько вещей?

– Ну, наш шопинг так и не состоялся, поэтому я решила сама подобрать тебе одежду. Размер брала такой же, как на твоей униформе. – Мама нервно лепечет, опасаясь, что мне не понравятся купленные вещи. Ее страх вполне обоснован. Прецеденты имели место в прошлом. – Если что-то не подойдет, я могу вернуть. Об обуви я тоже позаботилась.

– Спасибо. – Заглядываю в пакет, полный клетчатых рубашек из какого-то пафосного бутика. Такие рубашки носит Райан. Я тоже могу надеть, и они будут смотреться нормально, но подобная псевдовинтажная одежда не для меня. В последний раз, когда мама приобретала мне вещи в этом магазине, я принципиально отказался их носить, пожаловавшись, что продукцию данной фирмы производят на фабриках каторжного труда. Таким уж я был в ту пору – цитировал статистику, вычитанную в интернете, и думал, будто меняю мир к лучшему. – Ты скупила весь торговый центр?

Облегченное выражение появляется у нее на лице; она смеется.

– Я немного перестаралась, но… не знаю. Мне казалось, ты не станешь возражать.

– Я не возражаю. Но если мы вернем кое-что, ты сможешь передать оставшиеся деньги тому фонду, про который рассказывала.

Я не превратился в ярого бойскаута-добродетеля, однако после семи месяцев, проведенных среди людей, живущих в саманных хижинах без водопровода, мои взгляды слегка поменялись. Мне не нужно столько барахла. Особенно с учетом того, что через несколько недель я вернусь в Лежен, а потом в Афганистан следующей весной.

– Отличная идея. – Мама приподнимает синюю футболку, словно спрашивая "как-насчет-этой?". Я киваю. Она срывает этикетки. – Ты опять целую ночь гулял?

– Да, я был на пляже с… эээ… с Харпер Грэй.

– Она такая милая девочка, – говорит мама. – Я отказываюсь верить в сплетни, которые слышала о ней в школе.

– Какие сплетни?

– Скверные, вульгарные заявления, которые даже повторять не хочу. – Она складывает футболку, убирает ее в комод. – Знаю, она водится с Лэйси Эллисон и Эмбер Рейнолдс, но… Харпер Грэй не Ш-Л-Ю-Х-А. – Мама произносит слово по буквам, будто ей даже вслух его произнести оскорбительно. – Что за человек способен распространять подобные сплетни?

Если бы она только знала.

– Идиот.

– Вы всю ночь провели на пляже?

– Она работает волонтером в организации по защите морских черепах, поэтому мы наблюдали за тем, как новое потомство покидало гнездо.   

Мама удивленно моргает. Уверен, в ее мыслях моя школьная карьера казалась более скандальной, чем в действительности.

– Серьезно?

– Ага. – Я достаю из пакета белую футболку и вполне нормальные на вид шорты "карго". – Ты не возражаешь, если я опять позаимствую твою машину? У меня дело есть.

Она роется у себя в сумке.

– Ты вернешься к ужину? Будем только ты, я и Рай.

Я улыбаюсь.

– Конечно, если мне готовить не придется.

Мама смеется, бросая мне ключи.

Быстро приняв душ и переодевшись, отправляюсь в противоположную часть города.

Прошлой ночью я хорошо провел время с Харпер, но от галлюцинаций и воспоминаний у меня начинает ехать крыша. Кошмары – тоже хреновое дело, однако они, по крайней мере, случаются, когда я сплю и не представляю опасности для окружающих. Пока. А что, если у меня начнется галлюцинация, когда я буду за рулем? Что, если в результате нанесу вред себе, или того хуже – кому-то другому?

Мой телефон звонит. Это Эдди.

– Чувак, я купил АК-47, – говорит он. – Я, Михальски и Рай собираемся пострелять завтра. Хочешь присоединиться?

Раньше, раз в несколько недель мы всей компанией забивались в чью-нибудь машину и ехали на стрельбище Tucker’s Grade, чтобы выпустить пар, побаловаться с 9-миллиметровыми, поиграть в Грязного Гарри с Глоками, дробовиками и револьвером 38 калибра, принадлежавшим отцу Эдди. Для моего друга АК – серьезная штука, но в Афганистане он есть практически у каждого. У солдатов Афганской национальной армии. Даже у фермеров, большинство из которых, так или иначе, имеет отношение к Талибану. Новизна выветривается после того, как в тебя выстрелят пару раз, поэтому я не особо впечатлен. Но какого черта. Мне нравится стрелять.

– Да, я с вами.

– Ты сейчас где? – спрашивает Эдди.

– На пути к доктору.

– Все в порядке?

– Да, – вру я. – Плановый осмотр.

– Приезжай позже.

– Постараюсь, – отвечаю я, сворачивая на стоянку перед клиникой для ветеранов. Чувствую себя виновато, но сегодня мне не хочется встречаться с Эдди.

***

Пишу свое имя на регистрационной форме. Заметив, что я – случайный пациент, администратор машет у меня перед лицом пальцем с длинным ногтем, покрытым блестящим фиолетовым лаком.

– Лучше заранее записываться на прием. – Судя по акценту, она с Ямайки, а может, с Гаити. – Но присаживайтесь… – женщина смотрит в мою анкету. – Трэвис Стефенсон, я вызову вас, как только кто-либо из докторов освободится.

Я сажусь на красный пластиковый стул в комнате ожидания, забитой людьми, совершенно непохожими на меня. Тут присутствует пара обычных с виду мужчин, но им лет под тридцать-сорок. У одного вместо ноги протез. В другом конце прохода пожилой морщинистый ветеран с металлической тростью, в штормовке и бейсболке с эмблемой авианосца "Саратога", листает старый номер Ньюсуик. От него несет нафталином каждый раз, когда он кашляет. Через два сиденья – худой, подозрительной наружности парень, возможно, лет на пять старше меня. Он не может спокойно усидеть на месте, дергает коленом, раскачивая весь ряд стульев; у него не хватает нескольких зубов.