Оксана Алексеева - Практическая романтика

— Я Ульяна, — призналась обреченно. И совсем уж обреченно выдавила: — И я не справлюсь без твоей помощи.

— Та самая?

— Боюсь, что да, — я больше не могла смотреть ему в глаза, было очень стыдно. — И я не сталкерша. В смысле, сталкерша, как видишь, но со мной такое впервые.

— Лишь бы не вошло в привычку, — он, кажется, начал улыбаться.

— Лишь бы не вошло, — покорно согласилась я.

Он кивнул и направил меня к стоянке. Сначала дождался, пока усядусь в машину, затем внимательно выслушал всю историю. Я даже не утаила тот факт, что считаю себя обязанной родственникам, которые приютили меня. И о том, что семья Верочки, как и сама я, никогда не получит другого подобного шанса. В общем, была максимально искренна, надеясь именно этим до него достучаться. Хотя от стыда уже была вся красная, а смотреть предпочитала на свои руки.

Юра думал долго, а я тихо радовалась, что хотя бы не прогонял.

— То есть ты хочешь, чтобы я попытался уговорить Германа? — переспросил он, хотя уже и так все понял. — Это не слишком просто. Тебя, скорее всего, в хозчасть оформляют, там же все предельно на каждую штатную единицу подбито. А вас двоих если и пристроят, то… я даже не знаю кем.

— Да кем угодно. Я уже буду рада, если нам просто рядом с окнами разрешат постоять.

Я устала до такой степени, что сейчас обрадовалась бы даже отказу. Только бы завершить стыдный разговор, вернуться домой и забраться с головой под одеяло. И плевать, что под тем же одеялом со мной наверняка окажется и Верочка.

— В общем, я попробую, — вдруг сказал Юра и серьезно добавил: — Но только при одном условии. Сама понимаешь, услуга очень большая, грандиозная, бесплатно такие вещи не делаются.

Я от изумления глянула на него и удивилась — оказывается, он улыбался, глядя на меня. Про грандиозность услуги мог бы и не говорить, я и без того все понимала. Но теперь просто нахмурилась, ожидая продолжения. И Юра озвучил свое требование:

— Если у меня получится тебе помочь, Ульяна, то ты прямо сейчас обязуешься, что выполнишь любое мое желание. Без вопросов и обсуждений.

— А-а… — растерялась я. — Если только это желание не будет связано с чем-то вопиющим…

— Список вопиющего сейчас обсудим? — он явно иронизировал. — Нет, ничего такого, что ты сама ни при каких обстоятельствах бы не сделала. Просто мне нужно, чтобы в тот момент ты не задавала вопросов. Договорились?

— Договорились, — неуверенно ответила я, не совсем понимая, что он имеет в виду, но притом и не чувствуя угрозы. В конце концов, не кровью же контракт подписываю.

Его сотовый лежал на панели, подключенный зарядкой к подкуривателю. Юра медленно взял аппарат, включил. Я сразу же перестала переживать о его условии и затаила дыхание, наш договор будет иметь смысл только в том случае, если Юра каким-то образом сумеет договориться…

В салоне было тихо, я слышала все слова его собеседника, который взял трубку после первого сигнала. Они даже не поздоровались, Юра поразил меня отсутствием каких бы то ни было предисловий:

— Герман, в «Грёзы» надо студентку на лето пристроить, чтобы засчитали как стаж. Вера Васнецова, закончила второй курс, специальность «Туризм и отельный бизнес». Запиши хоть фамилию.

Голос Германа Керна не ассоциировался у меня ни с чем хорошим:

— Не грузи лишней инфой, пристроена твоя подружка. А если она там еще и работать будет, так меня папаша ваще в обе ягодицы расцелует.

— Спасибо.

— Да похрен, Юр. Но я против того, чтобы в Тулу со своими самоварами ездить. В смысле, на кой хрен тебе там подружка? Но дело твое. А этой Миле респект за наглость.

— Вере.

— Да похрен. До завтра.

— Давай.

Вот и весь разговор. После которого Юра завел машину и глянул иронично на меня. Я никак не могла поверить:

— И все? Я-то думала, что его придется… да хотя бы десять секунд уговаривать! И это та самая грандиозная услуга?

— Почему же? Я тебя еще и домой отвезу. Куда ехать? Ульяна, мы в институте ни разу, что ли, не пересекались? Хотя у меня же факультет другой…

Я назвала адрес, а сама не знала, как себя ощущаю: я добилась цели, но радость моя направилась совсем в другое русло. Мне почему-то очень понравилось ехать с Юрой в одной машине и обмениваться бессмысленными репликами. Все лучше, чем оказаться дома, а уже там быть задушенной от радости.

В день закрытия сессии я была довольна — все позади, Верочка с тетей Риммой перестали кушать мне мозги, даже Галина Петровна, с которой я пересеклась в коридоре, поперемигивалась со мной радостно. Я-то думала, что это она меня с безболезненным трудоустройством сестры поздравляет, но заведующая кафедрой потрясла свежей ведомостью с последнего экзамена, в которой у меня стояла пятерка — единственная из всей группы.

А вот по поводу трудоустройства она имела совсем другое мнение, никак не связанное с радостным перемигиванием. Галина Петровна посуровела, поджала губы и сообщила:

— Документы уже вчера отправила, завтра в девять утра вас там встретят. Поздравляю.

Я озвучила то, что не могла проигнорировать:

— Что-то вы так поздравляете, как будто осуждаете меня за такое решение.

— Ни в коем случае, Васнецова, — женщина подалась ко мне и, похлопывая по плечу, проникновенно добавила: — Вы мне все как дети, за каждого радуюсь! И никогда не делю детей на умниц и Верочек! — брякнула она и совсем-совсем тихо, я даже не могла быть уверенной, что мне не послышалось, добавила: — Лишь бы не было войны.

Суть последней пафосной фразы от меня напрочь ускользнула, но настроение мое зашкаливало, и я не собиралась чьим-то чужим странностям на него влиять.

В полседьмого утра мы уже стояли на автобусной остановке, чтобы отправиться в «Грезы русалки». Дядя Сережа предлагал подвезти нас, но Верочка отчего-то наотрез отказалась. Это было странно хотя бы потому, что багаж ее исчислялся тремя чемоданами, с которыми корячиться в такую даль на общественном транспорте, как минимум, несподручно.

Но я помалкивала, тетя Римма бесконечно обнимала дочь, впервые так надолго улетающую из-под материнского крыла, а я думала о машине дяди Сережи — старом жигуленке, который он выгонял из гаража лишь по большим праздникам. За несколько минут до выхода я все-таки поинтересовалась у двоюродной сестры, почему она отказалась от отцовской помощи, на что мне был дан ответ: «Ты совсем ничего в жизни не понимаешь, Ульяна. Лучше явиться на автобусе. А если придется объяснять заинтересованным, то отмахнуться — мол, папин мерседес как раз на ремонте, чем явиться сразу на жигулях, после которых никаких заинтересованных не останется. У нас с тобой имидж бедных, но благородных дев, а жигули — это уже за гранью бедности. Не благодари, сестренка, но за мной записывай».

И вот теперь, уже стоя в той точке отсчета, из которой назад дороги нет, я все думала о том, кто же такие — эти самые заинтересованные. И зачем нам с Верочкой какой-то имидж, если мы работать едем… Да перед кем она там вообще собралась из себя кого-то строить? Но даже до меня, в самом деле в жизни мало чего понимающей, постепенно доходило — перед кем. И как раз по мере того, как доходило, спина моя покрывалась неприятными холодными мурашками нарастающего ужаса. Теперь и слова Галины Петровны начали принимать пока размытый, но уже неприятный контекст. Я бросила еще один взгляд на три чемодана сестры и сильно вздрогнула, вдруг со всей очевидностью поняв важное: Верочка два года пассивно терпела свою влюбленность, ровным счетом ничего в этом направлении не предпринимала, потому что не видела ни единой перспективы, но именно сегодня начинается активный период ее биографии. Не знаю, кого мне будет меньше жаль в этой схватке — ее или Германа.

Но где-то неподалеку буду я.

Я, которая с Большой восьмеркой надеялась вообще никак не пересекаться.

Интересно, можно ли попросить поселить меня в отдельном от сестры корпусе?

Лишь бы не было войны. Допускаю только мелкую партизанщину против зажравшихся избалованных кретинов, но никаких открытых конфронтаций. Бли-и-ин, чем я думала, когда в свой партизанский отряд брала Верочку?

Как раз на этой пессимистичной мысли подошел автобус.

Лето в этих краях будто вообще никогда до конца не заканчивается — просто отступает на время, дает ветрам немного прогуляться и пробрать до костей прохожих, а потом снова накрывает землю теплым куполом. Я уже привычно отличала лето весеннее или лето осеннее, но, разумеется, самым жарким оставалось лето летнее — иногда настолько жгучее, что без привычки утомляло.

И все плохое, что я могла думать об этом климате, собралось в душном автобусе. Зато стоило его покинуть, как захотелось задрать лицо к небу, раскинуть руки и расхохотаться в лицо солнцу. Еще и девяти нет, а оно уже жарит, вот только море разбавляет это марево бризом. Как же хорошо! Как я могла родиться в тысяче километров к северу от самого лучшего места на земле? Верочка мою эйфорию никак не комментировала, она и раньше считала меня странной, одной нелепостью больше, одной меньше.

Нас встречала суховатая, поджарая, как гончая, женщина неопределенного возраста — таких никто не считает молодыми, но и старухами они не выглядят из-за подчеркнутой ухоженности. А редкие мелкие морщинки только сбивают с толку, то убавляя, то прибавляя им лет, в зависимости от текущей эмоции.

— Васнецовы? — издали окликнула она и замахала нам. Продолжила, когда подошли, но почти так же громко: — Меня зовут Карина Петровна! Я у вас буду самая-самая главная. Хорошо, девочки? Запомнили? Карина Петровна! — она говорила так, будто обращалась к умственно отсталым, но притом очень мягко улыбалась и покачивала головой вместе со всем телом. — Я здесь уже двадцать два года работаю, мне все как дети. А вы у нас, выходит, самые новенькие, потому будьте уверены, без внимания вас не оставлю!