Я обреченно посмотрела в окно. Так мы будем болтать, пока последний автобус в город не уйдет, а отчет не то что не двигается, ему все пути для движения перекрывают.

— Герман, я лучше завтра приеду и продолжу. Ты завтра здесь тоже на весь день?

— Теперь — да, — он улыбнулся шире, оценив выражение моего лица. — Дело в том, что «Грёзы» — самый крупный отель, тут мое присутствие требуется чаще, чем в других местах.

— Ты просто присутствуешь, чтобы штат не расслаблялся?

— Да брось. И бухгалтерию проверяю, и графики смен подписываю, и отчеты для инвесторов накидываю, и собеседования провожу — вчера посудомойку принял, но только потому, что у нее очень симпатичные тылы. Как увидел, так сразу и принял. Должно же во мне хоть что-то человеческое остаться, не вытравленное этой бухгалтерией.

— Докажи! Если ты хоть на пять процентов говоришь правду, то в этих папках ориентируешься в пять раз лучше меня!

— Разумеется. Так что там с Юрой? Как ты ему об этом сообщила?

— Герман! Последний автобус через полтора часа, а мы, по большому счету, даже не начинали!

— Отвезу я тебя, чего разоралась? А как с твоей родней дела?

— Отлично у меня все с родней!

— А, психуешь. Значит, плохо. Съезжать не собираешься?

— Уже написала в деканате заявление на комнату в общежитии.

— Там же вроде нехватка, с пригорода студота все разбирает. Рассматривают в первую очередь сирот и тех, у кого в городе вообще никакой родни. Это мне Мишель рассказывал, он одно время к одной в общагу наведывался, пока через неделю не понял, что она ему не по статусу.

— Именно потому мое заявление и лежит с начала второго курса!

— А, снова психуешь. Видимо, это означает, что денег на аренду квартиры у тебя нет? А гордость не позволяет выставлять Юрцу счет за каждую встречу с его родственниками?

Я испепелила его взглядом, но у Германа хватило наглости не испепелиться. Он даже продолжил тем же тоном:

— Здесь оставайся, уже свободные номера есть, а к зиме совсем пусто станет. На учебу будем вместе ездить. А счет за проживание я тебе потом выставлю, когда ты за Раевского или кого-то настолько же платежеспособного замуж выскочишь.

— Герман, — я зло сощурилась. — Ты чего хочешь вообще?

— В кино тебя пригласить, — он даже глазом не моргнул. — Но комплексую по поводу своей внешности и тормознутости.

Ай, вот улыбка полезла совсем некстати — она просто вылезла, вопреки всем законам здравого смысла! И чтобы обозначить, что улыбаюсь я шутке — шутку и продолжила:

— Как Кеша?

— Хуже. После нескольких очевидных отказов прямым и косвенным текстом это сделалось еще сложнее. Теперь просто уже так самооценка в задницу забита, что и слова выдавить не могу.

— Заметно. Ты, случайно, свой же собственный диплом писать не захотел?

— Очень. Останешься?

— Нет, конечно! Я бы еще к тебе на содержание не переходила!

— Услышал, — он подался вперед и все же взял подшивку за прошлый год. — Ладно, выписывай, я буду диктовать, потом посчитаем в Excel, это будет намного быстрее.

Я радостно пододвинула к себе листы и застыла в ожидании.

— Ура, наконец-то!

— Ты даже за январь не выписывала? Тогда давай с января начнем… Не знаешь, какой срок дают за похищение человека?

— Герман!

— Один миллион двести тринадцать, запятая, ноль три. Так что ты ему сказала? Что он целуется не так горячо, как некоторые?

— Герман!

— Февраль пиши. Один миллион семьсот сорок четыре… Ульяна, ты все еще дергаешься, если тебя внезапно обнять?

Я, наверное, не очень умная, если до меня только на августе дошло, что динамика выглядит странной, будто бы цифры откуда-то из головы придумываются. После небольшой драки я все-таки вырвала у него папку, заглянула и заверещала:

— Ты специально?! Я же на автобус опоздаю, целый день впустую потратила!

— Сказал же, что увезу.

— Ты много чего говорил! Как тебе верить?

— Вот тут ты права, Ульяна, мне верить вообще нельзя. Пойдем на пляж? Там сейчас круче, чем летом.

Карина Петровна сопроводила наш поход по коридору скептическим взглядом. Странно, наверное, выглядело, как Герман меня тащит за руку, я бурчу и отговариваюсь, но на самом деле не особенно пытаюсь вырваться. Ну, потому что тоже захотелось посмотреть на море в сентябре.

И там уже сразу забылись все отчеты. Теплый ветер, не особенно жарко, но купается столько людей, сколько я даже летом не всегда видела. Честное слово, если бы прихватила купальник, то не выдержала и залезла бы в воду.

Выдохнула искренне:

— Клянусь, что если бы мне пришлось провести на этом месте всю жизнь, то я бы ни секунды не жалела.

— Ты недавно отказалась от этого же предложения, — голос Германа раздался прямо за моей спиной. — Не поворачивайся, стой так, смотри на море, — он удержал меня за плечи. — Ульяна, я сейчас обниму. Готова?

Я готова не была, да он и не ждал ответа, просто обхватил меня руками за живот и притянул к себе, прижимаясь лицом к основанию шеи. И прошептал, не давая мне возможности опомниться:

— А я клянусь, что мое отдал бы только Юрке.

— Я не твоя, Герман, — вообще-то я хотела сказать это громко, но получилось тоже едва слышно.

— Знаю. Но ты, кажется, все-таки плохо поняла мой характер. Керны не сдаются, когда уже расписали прогнозы в своей бухгалтерской отчетности. Видишь ли, ты настолько боишься в меня влюбиться, что придется мне перестать быть уступчивым зайцем и начать напирать. Начну издалека — ты пойдешь со мной в кино.

— Ты забыл о вопросительной интонации, заяц уступчивый. Обычно об этом вкрадчиво спрашивают, надеясь на положительный ответ.

— В кино, — повторил он. — А сегодня здесь останешься. Позвонишь своей родне, предупредишь. И будем сидеть на берегу, пока снег не пойдет.

— Ни за что.

— Боишься влюбиться за один малюсенький вечерок?

Я медлила очень долго, а потом призналась:

— Боюсь.

Он же в этом услышал что-то свое, потому что прижал меня еще сильнее и рассмеялся громко, как будто напряжение отпустил. И меня после выпустил из рук, как если бы больше ни о чем не беспокоился.

Через час массированной психологической атаки, против которой никто бы не устоял, я кивнула:

— Ладно, останусь. Только при условии, что мы с самого утра засядем за отчет, а номер у меня будет одноместным!

— Легко. Поместимся.

— Тогда я уезжаю, — зашипела угрожающе.

— Ха! Интересно, на чем? — подмигнул он и потащил меня обратно к отелю. — Здесь тебе извозчиков нет.

Мы поужинали в ресторане на первом этаже — хорошем, кстати говоря. Улыбались бы нам так открыто официантки, если бы знали, что мы против них франшизу замышляем?

Гуляли потом полночи. По большей части молчали: Герман чем-то очень довольный, а я — ждущая в любой момент сложных вопросов, на которые пока не хотела отвечать. Но он словно расслабился. Вероятно, тот факт, что я готова плестись с ним вдоль берега молча часами, отвечал на все незаданные вопросы. И ведь так и было. Глупо спорить, что именно так оно и было. Сложно себе представить большую романтику, чем вот так ходить и время от времени замирать, но даже руки друг друга не касаться.

Я уж было подумала, что Герман решил со мной держаться немного отстраненно, чтобы не спугнуть удачу, — он даже в номере меня оставил без лишних намеков, пожелав доброй ночи. Вот только утром разбудил стуком в дверь.

— Студентка, отчет сам себя не напишет!

Я продрала глаза и, даже не взглянув на часы, побыстрее натянула джинсы. Открыла, приглаживая ладонью волосы, и, не сдержавшись, широко зевнула.

— Сейчас, пять минут. Я себя хоть немного в порядок приведу.

Но Германа мой вид так потряс, что он просто перехватил меня на развороте и вжал в дверной проем, сразу целуя. Я резко выдохнула, взвилась, но через пару секунд просто растворилась в его напоре. Приоткрыла рот, впуская настойчивый голод. Моей вины нет — мне ли не знать, как Герман целовать умеет: он сам мгновенно возбуждается и не оставляет возможности не реагировать в ответ.

Очнулась я, когда ощутила горячую ладонь уже под майкой.

— Герман… — мой голос прозвучал хрипло, странно, что он вообще еще пробился на каких-то остатках самообладания. — Мы же в кино… хотели… сначала…

Герман тут же перехватил руками мое лицо, зашептал в губы:

— Признайся, Ульяна. Скажи, что нравлюсь.

— Нравишься, — в этот момент я бы не могла ответить другого.

— Тогда я тебе прямо сейчас и устрою кино…

И, если быть с собой достаточно откровенной, он бы показал — больше у меня не было сил останавливать ни его, ни себя, а разобранная постель была всего в трех метрах от нас. Но пресек дальнейшее голос:

— А, вот ты где?

Герман отступил, а я начала судорожно поправлять футболку. К нам уже шел, немного прихрамывая, Марк Александрович. Его уж точно сегодня здесь увидеть не собирались.

— О, практикантка? — он окинул меня ледяным взглядом. — Подождите-ка, а разве ты не с Юрой на выставке была? Герман, — он перевел тот же взгляд на сына. — Намекни-ка, родной, ты увел девушку у лучшего друга или у Раевского? От ответа на этот вопрос зависит мое мнение о происходящем.

Герман не ответил, а подхватил его под локоть, вводя в комнату и поддерживая. Мне было так стыдно, что я бы тут же сбежала. Но Марк Александрович не выглядел здоровым — бледный, осунувшийся после болезни. И мы ему такое зрелище устроили! А если у него прямо сейчас сердце прихватит? Да ни я, ни Герман такого себе не простим. Я начала озираться в поисках кресла, куда его можно усадить.

— Васнецова! — он грянул громко, тем самым подтверждая, что выглядит чуть хуже, чем на самом деле себя чувствует. — А ты что устраиваешь?