Оксана Алексеева - Практическая романтика

Я его обняла, но в такой момент, когда это не имело никакого значения. Или значение было, если я в тот же момент ощутила, будто вырвалась из какой-то эмоциональной петли?

В последующие дни я сосредоточилась на том, чтобы выровнять отношение к Юре. В конце концов, Герман был прав — у Юры просто обнаружился недостаток, но он все равно оставался из них лучшим. И ведь прикрывал меня — продолжал, хотя в том не было нужды. А вот когда он снова позовет на ужин с родственничками, тогда я и подумаю, способна ли продолжать сама. В итоге наши и без того развалившиеся отношения окончательно потускнели, а для выхода на новый уровень требуется время. И все же изменение наших отношений не осталось незамеченным.

Оказалось, Герман знал о том, что Юра забрал из института документы. Остальные же, когда об этом услышали, возмущались стройным хором, но переубедить его даже им было не под силу. Я в эти разговоры вообще не вмешивалась. А на самом-то деле, какая разница — получит он диплом или бросит за год до окончания? Все равно станет владельцем отелей, а уж в его уме я не сомневалась, — если он только сам захочет прилагать свой ум в это русло.

Я лежала на пляже в позе морской звезды и пялилась в лазоревое небо. Любое движение казалось преступлением против смысла бытия. Думала, что это первое лето, которое я полностью провела на море, в следующем году и не захочется лететь в Москву. Да уж, и сравнивать нечего, как там — я скривилась, и как тут — растянула все лицо в улыбающееся солнце. Не пора ли уже в свой грандиозный план по строительству грандиозного будущего включить переезд сюда и мамы? Чтобы больше никогда не пришлось оказаться даже в двух сотнях километров к северу. Итак, заканчиваю институт, устраиваюсь к Кернам, если Марк Александрович меня вспомнит, рву по карьере так, как никогда не рвала даже по учебе, через два года оформляю ипотеку…

— Юр, Ульян, — вырвал голос Кристины из моей самой романтической фантазии, — а вы все еще вместе?

Я вздрогнула. Но подумала, что вопрос назрел только потому, что Юра морской звездой лежит аж в двух метрах от меня. Отвечать не хотелось — осточертело врать. Но и правду я говорить не собиралась, потому что только эта правда оставалась последней границей между мной и Германом. Кстати, морская звезда последнего и ответила, пока друг его соображал:

— Поссорились голубки наши. Раевские приняли Ульяну как… Раевские.

— Из-за этого? Тю-ю, — протянул Мишель на неестественно высокой ноте, выражая пренебрежение к такой мелкой проблеме.

Снова помолчали, но обратно в фантазии погрузиться не дали.

— Мириться-то собираетесь? — спросила одна из близняшек, которая лежала ко мне ближе.

Я повернула голову в ее сторону.

— А что зависит от моего ответа, Ангелина? Ты сразу бросишься рвать мои вещи?

— Я твои вещи и не рвала, — легко и без паузы ответила она. — Просто будет странно, я как-то уже свыклась с мыслью, что ты постоянно вертишься рядом. Как и Вера.

Мне были очень приятны ее слова, хотя, честно говоря, я уже давно убедилась в ее лояльности. За ней привычно подхватила Анжела:

— Вера, а ты что думаешь? Пусть мирятся или не пусть?

Двоюродная сестра смешно фыркнула:

— Мне-то какое дело? Хотя если Ульяна упустит Юру, я окончательно удостоверюсь в отсутствии у нее разума. До сих пор так считала, а это бы стало окончательным подтверждением.

Мишель вновь подал голос:

— Когда там следующий выходной? Предлагаю всей толпой рвануть в город. Анатоль вчера звонил, хитро сообщал, что новый клуб открыли, а нас там еще не было. В клубе быстро помирятся.

— Рванем, — согласилась и разморенная негой Кристина. — Если разбитую чашку и можно склеить, то только новым клубом.

— Рванем, — поддакнул Кеша. — Пьет — значит, любит!

Мне так отчаянно улыбалось от этой странной поддержки, что даже позабылось на минуту, что они не в курсе нашего расставания. Что нет и никогда не было чашки, которую они хотят склеивать.

— Так это их обоих упоить надо, — задумалась Анжела. — А это задача! Мы же говорим о самых занудных занудах…

— Справимся, — ответил ей Кеша. — Раз для дела надо. Что у пьяного на уме, то у зануды на языке.

— Да-да, — включился Мишель. — Напоим всех до полной невменяемости, чтобы и имена родителей забыли. Нашли, из-за чего ссориться, ей-богу.

Мы с Юрой уже давно смотрели друг на друга и тихо ухохатывались. Как же все-таки славно они нас обсуждают, даже не замечая, что мы не участвуем. Может, подольше стоит держаться отстраненно, чтобы сплоченная команда стала еще сплоченнее? И хоть бы кому в голову пришло вспомнить, что еще недавно все были против моей кандидатуры. Или Юра тоже думает, что если нас с ним напоить до невменяемости, то мы сразу забудем о фальшивости наших отношений? Легче себе представить, что если у всех откажет разум, то мы скорее с Германом потеряемся в направлениях и очень сильно удивим этих сводников.

Германа, похоже, такая боязнь не одолевала. Он включился в разговор лениво:

— Хороший план, друзья мои, я начинаю в вас верить. Потом у меня переночуем, чтобы под утро сюда не возвращаться. Когда там уже выходные? Дожили! Жизнь превратилась в череду рабочих недель, а с завтрашнего дня станет еще хуже.

— Чего ты там наработал? — засмеялась Верочка. — Это Юра у нас сегодня герой — девушку спас!

Мы, стоявшие за администраторской стойкой, сразу заинтересовались — никто нам о таком героизме поведать не успел. Но Юра уже смеялся в небо:

— Спас, ага. После того, как ее Герман чуть не утопил. Она сначала на него засмотрелась. А когда он заметил ее внимание, обратился в Германа и начал изображать у бортика… Как это называется, что ты изображал?

— Стриптиз, — подсказал Герман. — У меня, может, от одиночества уже трусы жмут. Я, может, так обрадовался очарованной мною красотке, что решил бить козырями.

— Во-во, — продолжал смеяться Юра. — Представляете себе стриптиз, когда на нем одни трусы и были? Ну вот, у девицы глаза на лоб, от такой неожиданности она под воду и ушла. Скорее всего, она там спрятаться просто пыталась. Ну, а я спас, раз нам такие задачи нарезали.

Близняшки хохотали звонко, да и мне было смешно. Один Герман грустил:

— Карина Петровна вообще приколов не понимает. В общем, меня обратно в прачечную отправили. Там, говорит, моя харизма не так разит случайных жертв. Это она ревнует, просто прямо сказать не может.

— Бе-едненький! — протянула Кристина сквозь смех. — Чувствую, после нашей практики Карина Петровна на пенсию будет проситься! Марк Александрович просто обязан засчитать ей эти два месяца в трудовой стаж как двести лет.

В клуб мы так и не съездили, а Карина Петровна не попросилась на пенсию.

Через пару дней я вылетела из комнаты, услышав шум за дверью. До завтрака оставалось еще полчаса, потому и заинтересовалась. Сразу же столкнулась в коридоре с Кристиной, которая что-то объясняла Мишелю с таким лицом, что мой интерес мгновенно перерос в тревогу:

— Мои десять минут назад позвонили, уже истерят, типа не туда увезли. Хорошо еще, что повар шум услышал и решил проверить…

— Моя мать в больнице уже, но дальше приемника не прошла, — отозвался Мишель.

— Что случилось? — вклинилась я, нервничая все сильнее.

Кристина открыла рот, чтобы ответить, но почти сразу перевела взгляд мне за спину и спросила:

— Юр, можно с вами поехать?

— Нет, Кристин, — тот ответил сухо. — Сейчас все равно не пускают.

Теперь я разглядела и остальных — бледные какие-то, взвинченные.

— Что случилось? — теперь я спросила сразу у всех.

Мне объяснил Юра:

— У Марка Александровича инфаркт. Прогнозы… да никаких пока прогнозов.

И только тогда я разглядела Германа в дверном проеме. Просто одеревенела от его вида: посеревший, ничуть не напоминающий живого человека, не то что себя самого, смотрит на свою руку с ключами, застыв в этой точке. Юра тут же развернулся к нему:

— Нет-нет, я поведу, — он мягко подхватил Германа под локоть и снова обратился ко всем: — Ребята, я позвоню, как будут новости. Своих тоже успокойте, там и без их истерик шума достаточно.

Все закивали, но что-то еще уточняли. И только я не могла оторвать взгляда от Германа. Передо мной стоял не он — не самоуверенный чурбан, которому море по колено. Передо мной был маленький сломанный мальчик, который никак не мог понять, что происходит. Шатался, удерживаемый только рукой друга, а расфокусированный взгляд отдавал неестественным удивлением. Не знаю, о чем он думал, и думал ли вообще. Я лишь надеялась, не о том, что следующий же звонок может сделать его владельцем сети отелей. И каждый из присутствующих определенно хотел сказать что-то такое, отчего он хотя бы глянет осмысленно. Но никто не говорил — нет такого слова, чтобы сейчас его выдернуть из этой непроходимой мути.

Я сорвалась с места и обняла. Прижала к себе так сильно, чтобы расслышал, как колотится сердце. Герман почти не отреагировал, дернулся как-то болезненно и снова затих. Вокруг оглушала тишина, а мне так хотелось придумать хоть какое-то слово. Герман будто сдался и обмяк, уткнувшись лицом мне в волосы. Секунда, две, три…

— Мне ехать надо, — произнес пьяно, едва можно разобрать. — Юра… поведет. У меня руки дрожат. Я никогда тебе не говорил, но у меня иногда дрожат руки… когда за руль. Почему я этого тебе не говорил?

Новостей мы дождались только к вечеру. Марк Александрович в сознании, но очень плох. Герман на работу не вернется, Юра — через несколько дней, а пока побудет там. Ему на саму практику плевать, раз он в институт все равно возвращаться не собирается. Мол, Герман в порядке, но пока ему не до встреч, много дел навалилось.