Герман очень заметно изменился: притих и напрягся одновременно. Теперь он буквально замирал каждый раз, когда я открывала рот, — было похоже, что ждет любого сигнала. Сигнала к чему? Нет, он всерьез рассчитывал рассмотреть в моем поведении такой сигнал?

Мучилась я почти неделю. А потом резко успокоилась, будто сначала затопило, а потом отхлынуло. Успокоилась, потому что приняла решение, не слишком приятное, зато однозначное. К Герману мое решение вообще никак не относилось, он лишь поспособствовал процессу его принятия. Показал, что и я могу вот так, без оглядки, терять голову. Как дура, как… Верочка. Пусть, в отличие от Верочки, всего на несколько минут, но сам факт уже отвергал любые полумеры. Я больше не хочу поцелуев с полным осознанием дела — таких, когда в любой момент можешь отстраниться и спокойно улыбнуться, пошутить, вспомнить о погоде. Герман, чтоб ему пусто было, показал, как бывает по-другому. И уж теперь, когда я встречу своего человека, то по первому же поцелую пойму это: по трясучке в руках, по полному отключению сознания, по ощущению вакуума вокруг. Я не романтичная натура, потому спокойно признаю — незачем тратиться на меньшее, просто время терять.

Юру я обожала бесконечно, и именно поэтому отважилась на разговор. В последнюю очередь я бы хотела его обидеть, но чем дольше тяну, тем обиднее потом сделаю. Потому и потащила на пляж почти ночью. Задачу усложнял факт, что я собираюсь просить его о взаимоисключающих вещах, — вот к этому пункту подойти почти невозможно, я понадеялась, что как-нибудь вырулю.

— Юра, — я не отводила глаза, хотя очень хотелось уставиться в песок. Или на море — на море вообще было бы лучше всего. — Помнишь, ты в такси предлагал… в общем, я думаю, что нам больше не нужно встречаться.

Я хотела сказать «изображать пару», но это прозвучало бы еще грубее. Все-таки мы ее не только изображали.

Он не ожидал — по стекленеющим глазам было видно. Настроение в ноль, от недавней улыбки ни следа. Но вряд ли такие события вообще когда-то случаются под песни и пляски.

— Тебе кто-то нравится? — он спросил в лоб и очень сухо.

Я не ответила сразу, потому что не предполагала такого вопроса. Может, именно так и стоило соврать — мол, да, влюбилась, ничего с собой поделать не могу, и тем самым окончательно обрубить? Ведь мы с ним и раньше признавались друг другу, что не влюблены, просто нравимся. Но врать Юре не хотелось. Он же мое смятение расшифровал иначе:

— Герман?

— Нет, конечно! — я вскинулась.

— Мишель? — секундная задержка взгляда на моем лице. — Ульяна, это логичные вопросы, ты же в последнее время ни с кем больше не общаешься.

Вот в этом Юра и есть, за что я его и уважаю бесконечно: даже когда ему явно не по себе, он говорит спокойно и пытается разобраться. Логичные вопросы, да уж.

— Ничего такого, — я за это время выбрала. — Просто поняла, что дальше симпатии дело не пойдет, и голову тебе морочить не хочу. Ну, скажи сам, что думаешь иначе! — я перешла почти на вызов, хотя совсем не собиралась говорить в таком тоне. — Сколько мы встречаемся — месяц, больше? Я не права, что за это время мы бы уже оказались в другой точке плоскости, если бы хотели?

Юра чуть сузил глаза. Он злился, и я последняя, кто мог бы его за это винить.

— А, то есть я виноват в том, что уважал все это время твое личное пространство? Так видишь ли, Ульяна, я был уверен, что с тобой так нельзя. Почему-то именно такое у меня создалось впечатление — серьезная, ответственная, думающая об отношениях уже после того, как подумаешь о практике, например. А от других меня давно тошнит, потому тебя и разглядел, но боялся все испортить. Не знал, что именно это ты мне в упрек и поставишь.

Черт, совсем не туда пошел разговор. Конечно, он прав. Я и есть серьезная, и все остальное. Я умерила пыл, говоря теперь спокойнее — чтобы понял правильно и тоже попытался отстраниться от эмоций:

— Нет, ничего подобного. Если бы напирал, то все закончилось бы еще быстрее. Но разве ты сам не ощущаешь, что между нами вообще ничего не меняется? Мы как два пазла — склеились и лежим. Из нас вышли идеальные друзья, Юр. Разве нет?

Он отвернулся профилем и усмехнулся. Может, этим признавал мою правоту, а может, не хотел развивать эту тему.

— Не знаю, насколько ты права, Ульяна, — ответил после долго молчания. — Но мне все еще кажется, что требуется больше времени и другая обстановка. Здесь так шумно, постоянно какая-то движуха. На самом деле, у нас никогда с тобой не было возможности достаточно долго общаться, чтобы никто не дергал.

Я ничего не говорила. Но и не обдумывала его слова всерьез. Хотя легко представилось, как мы, уже в городе, гуляем в осеннем парке, держась за руки. Болтаем, болтаем — и врастаем друг в друга намертво. Потом уже так привыкаем к этому состоянию, что женимся, заводим детей и никогда не думаем о разводе. Мы даже ругаться не будем, нам будет не из-за чего ругаться. Мы подходим друг другу на уровне тонких вибраций. И когда нам будет по шестьдесят, обязательно купим одинаковые пижамы. Мне уже в тот момент не хотелось проживать такую жизнь, потому что я ее за две минуты в голове прожила. Потому и молчала.

Юра медленно кивнул.

— Ладно, раз так. В истерике биться не стану. Но если действительно никого на примете, то я все еще рядом.

Вот и разрешение. Ему неприятно, обидно, я ему нравлюсь, и он такого не ожидал, но от истерики еще дальше, чем я. Так зачем это все? Ради одинаковых пижам?

— Спасибо, — сказала искренне и вдохнула побольше воздуха, чтобы на весь порыв хватило: — Я еще хотела кое-что сказать. И это сложнее.

— Еще сложнее? — Юра даже смог улыбнуться.

— Да. Не сообщай о расставании друзьям.

Он нахмурился:

— Ты все еще боишься, что они вернутся к старой теме? Зря ты это, ты уже давно всем своя.

— На всякий случай.

Юра подумал и пожал плечами.

— Да это не проблема. Прикрою. Мы же теперь… друзья, — мне показалось, что это слово он произнес совсем без злорадства.

Разумеется, причина моей просьбы была в другом. Этих отморозков я уже даже мысленно отморозками разучилась называть; и раньше не боялась, а теперь уж и подавно. Но пусть Герман лучше не знает, а то понесется еще куда-нибудь, он же бешеный. И мне будет спокойнее, если Герман никуда не понесется.

Я себя еще долго хвалила за то, что все сделала правильно. А на душе все равно тлела тоска. Такого парня… своими же собственными руками… Эх, когда мне будет шестьдесят и я улягусь спать не в такой же пижаме, как у моего мужа, то обязательно перед сном буду привычно покусывать локти, вспоминая, как бросила Юрку Раевского.

Компания не усидела в комнатах — вывалила на аллею. Ну, хоть за нами не потоптались, с них бы сталось. Кристина оглянулась — махнула рукой, чтобы их в стороне разглядели. Надо же, это ведь самая натуральная приветливость. Уже не ревнует или смирилась? Времени было достаточно, чтобы смириться. Интересно, как бы она восприняла новости? Обрадовалась и рванула бы в бой, опять безрезультатно, потому что Юру «давно от таких тошнит»? Он ищет такую же, как сам, отражение его, серьезную и понятную. Но мне впервые показалось, что, быть может, именно он неправ — а вдруг именно с Кристиной или кем-то подобным он бы перевернулся с ног на голову? Вдруг если бы ему сегодня какая-то девушка, подобная ей, предложила расстаться, то он схватил бы ее за плечи и заорал в лицо, что не отпустит? И пусть она отшибленная на всю голову дура, и пусть злобная стерва, но он не отпустит, потому что с ней может становиться тоже немного отшибленным. А сама Кристина, интересно, так тянется к нему не потому ли, что лишь Юра ее «заземляет»? На уровне интуиции выбрала давным-давно человека, с которым потенциально смогла бы стать лучше? Версии этой не было никаких подтверждений, просто навеяло чем-то неосознанным.

Я начала бодро уже на подходе:

— Завтра вставать в полшестого, потому заседание будет кратким. Я хочу на ресепшен или хоть куда, осточертела эта глажка! Я тут, между прочим, карьеристка, если еще кто не в курсе!

Мишель и Кристина сразу ожили. Верочка с близняшками тоже начали переминаться — понятно им, кого из-за стойки двигать будут, если наша четверка туда рванет. Герман смотрел на меня, я смотрела куда угодно, только не на Германа, — но это в последнее время уже стало привычным. Он мне и ответил:

— Да без проблем. Было бы из-за чего так орать. Завтра Мишель обожжет руку, я тихо вякну, что лекция по технике безопасности была недостаточно подробной, после обморока Карина Петровна переведет нас куда угодно, хоть в административный блок. Карьеристка, ты это записывай, в будущем точно пригодится. Проверки техники безопасности любая организация боится во вторую очередь после СЭС.

— Чего? — Мишель сообразил, оценив план. — Почему именно я?

— Не, ну можем и жребий кинуть, — согласился Герман. — Только я, чур, не участвую. Сами понимаете, у командира задача вывести свой отряд из оцепления, а не фигней страдать.

Я все-таки скосила на него взгляд:

— Слышь, командир, а без обожженных конечностей никак не получится? И это твой единственный вариант?

Герман развел руками:

— Обижаешь. Это был вариант мгновенный и стопроцентный. Тогда обсуждаем второй. Я завтра звоню всем, кого знаю. Они приезжают в отель и доводят практиканток за стойкой, чтобы сорвались на крик. Мои доведут — я им сценарий накидаю. После этого практиканток убирают с глаз клиентов долой, и ненароком вспоминается, что в казематах тухнет целая команда спокойных сотрудников, которых глажка уже разморила до абсолютной вежливости. Нас меняют местами, что логично.

Кристина уже смеялась в полный голос:

— И я вам не завидую, если окажетесь там этой компанией — со скуки умрете!

Видимо, в том, что расписанный им сценарий сработает, никто не усомнился, поскольку близняшки в голос завопили: