– Роза?

Квентин уже пожалел о своих словах.

– Моя мать собрала достаточно информации, чтобы заинтересоваться тобой. Я подкинул ей имя, чтобы она могла это обсуждать. Извини.

– Ничего. Мне… оно мне нравится. Все в порядке.

Он снова принялся рассматривать наброски.

– Если хочешь, я могу сделать для тебя чертежи.

– Правда?

– Я же инженер по гражданскому строительству. Это архитектура без излишеств.

Однажды утром Квентин соберется, уедет в Нью-Йорк и ни разу не оглянется, но нам обоим нравилось делать вид, что мы будем поддерживать связь.

– Я подумаю над твоим предложением, – ответила я.

Он разломил веточку, которую крутил в пальцах, и зажал обе половинки в ладони.

– Тяни. Если вытянешь короткую, значит, мы оба получим то, чего хотим.

Я потянула. У него осталась вторая половинка.

– Короткая, – улыбнулся Квентин. – Мы выиграем.

Я отбросила обломок ветки в сторону.

– Никогда не верь в дерево. Оно гниет.

– Я верю в тебя. Ты знаешь, чего хочешь. Ты держишь в руках рай и знаешь об этом. Если тебе придется просить, одалживать деньги, убить, украсть, ты его не выпустишь из рук. Сегодня Лиза разрушила твое представление о доме, но это все-таки твой дом.

Холодный осенний воздух, лепет ручья, мох и опавшая листва, присутствие Квентина, его слова, вырвавшиеся из глубины души, наполнили меня надеждой.

– Иногда мне кажется, что тебе самому здесь нравится.

Какое-то время мы сидели молча, его серебристые глаза впились в мое лицо, но я не отвела взгляда.

– Ты веришь в это за нас обоих, – негромко произнес Квентин. – Мне нравится твоя вера.

* * *

– Пожалуйста, поговори со мной, – попросила Лиза, встретившая меня на крыльце.

Я повесила рюкзак на вешалку.

– Все в порядке. Вы просто застали меня врасплох. Мне жаль, если я обидела вас.

– Никто не может занять место твоей матери, Урсула. Твой отец знал об этом. Мы с ним никогда не заговаривали о браке. Я ни на что не претендую, но я любила его – и до сих пор люблю, – и верю, что он тоже любил меня. Теперь я тоже считаю эту ферму своим домом.

Я промолчала. Папе следовало включить Лизу в свое завещание, чтобы я знала, чего он от меня хочет.

Если бы отцы могли предусмотреть все, о чем их детям захочется узнать, услышать. “Дорогая дочь, здесь ты найдешь необходимые инструкции, которые я давно собирался передать тебе. Я также предусмотрел все ситуации, которые нам не удалось с тобой обсудить. Так что ты можешь жить дальше и не будешь больше сожалеть о том, что нам не удалось поговорить хотя бы еще один раз”.

Лиза с тревогой смотрела на меня.

– Томас так и не смог простить себя за то, что случилось с твоей матерью. Я не заняла ее место. Она была всегда здесь, с нами. Я знала это.

Я села на качели, висящие на крыльце, Лиза пристроилась рядом.

– Твой отец так любил тебя. Он понимал твои чувства.

– Я не могла изменить его. И мне не следовало даже пытаться. Если вы можете любить человека только после того, как он изменится в соответствии с вашими вкусами, то зачем вы вообще полюбили его?

– Этот вопрос всегда задаешь себе, правда? – Лиза запнулась. – Когда я встретила Томаса, я сразу поняла, что он честен с самим собой. Ни показной доброты, ни фальшивой гордости. Хочешь верь, хочешь нет, но он был самой чистой душой, которую мне довелось увидеть. Я так долго находилась рядом с огнем, что теперь боюсь и небольших ожогов. У меня есть свои шрамы. – На ее милом лице пролегли жесткие складки. – Томас был единственным мужчиной, который не оставлял после себя уродливые отметины.

– Ваш дом здесь, Лиза. И так будет всегда. Я уверена, что папа хотел именно этого. И я тоже этого хочу.

Слезы потекли по ее лицу. Она вытерла их и уставилась прямо перед собой, оперевшись руками о колени.

– Я должна рассказать тебе правду о себе.

– В этом нет никакой необходимости…

– Я приехала из Нового Орлеана. В молодости я развлекала гостей на вечеринках и принимала наркотики. Никто не назвал бы меня тогда хорошим человеком. Дважды я выходила замуж, и оба раза за богатых мужчин, которые плохо со мной обращались. И я позволяла им это. От второго мужа я родила ребенка, но во время беременности я пила и принимала наркотики, поэтому ребенок умер вскоре после рождения. Это изменило меня. Я бросила все. Даже имя изменила. Я пыталась стать другой.

После паузы я все же спросила:

– Как давно это было?

– Десять лет назад.

– А мой отец знал о вашем прошлом?

– Да, я ничего от него не скрыла. Томас сказал… – голос Лизы дрогнул и сорвался, – он сказал, что этот слой на холсте моей жизни я давно уже закрасила новыми красками. “Пережитое сделало тебя такой, какая ты сейчас, – эти слова я никогда не забуду, – и такую я тебя люблю”. – Лиза замялась. – Спасибо, что ты дала шанс мне, Освальду и Ледбеттерам.

Мы немного посидели молча, погружаясь в тишину. Я все еще думала о Квентине, и где-то в глубине души у меня зародилось неприятное ощущение. “Если бы мы только могли сказать людям, которые нам дороги, что в них привлекает нас и что они ошибаются, предполагая самое плохое. Если бы они только выслушали нас…”

– Ты рада, что я тебе все рассказала? – спросила Лиза. – Или ты бы предпочла и дальше теряться в догадках?

– Я уже все знала о вас.

– Что ты имеешь в виду? – На ее лице появилось встревоженное выражение.

Я встала.

– Вы вторая женщина, которую любил мой отец. Он был очень разборчивым человеком и нечасто дарил свою любовь. Только это и имеет значение.

Блаженное выражение на ее лице было красноречивее любого “спасибо”.

* * *

На следующий день я постучала в дверь квартиры Освальда, выкрашенную в ярко-розовый цвет. Пытаясь найти опору в окружающих людях, я рисковала.

Освальд держался столь же настороженно, как и я. Мы сели друг против друга на плоском лежбище, покрытом пестрым покрывалом под одной из его картин, огромной обнаженной женщиной на кукурузном поле. Кукурузные початки явно напоминали члены. Я сделала вид, что ничего не замечаю.

– У меня есть для вас рукопись, – обратилась я к Освальду, держа в руках аккуратно отпечатанные страницы с историями доктора Вашингтона, и объяснила, о чем идет речь. – Я хочу, чтобы вы прочитали это и сказали, сможете ли сделать иллюстрации. Вы можете начать с нескольких набросков, чтобы посмотреть, найдем ли мы общий язык.

Освальд как будто потерял дар речи.

– О черт, я попытаюсь, – наконец выпалил он.

Я предполагала, что он нарисует младенцев, бросающихся на монстров с острым распятием в руках. Но на следующий день Освальд принес мне стопку рисунков, на которых очаровательные темнокожие ребятишки играли на красивой ферме доктора Вашингтона. Когда я показала ему и квартирантам наброски, все переглянулись. Подобно прекрасной бабочке, вылупляющейся из невзрачного кокона, нам предстал новый, неожиданный Освальд.

Мир менялся у меня на глазах.

* * *

Артур решил, что пришла пора поделиться его секретом с Эсме и посмотреть, одобрит ли она. Был теплый день после Дня благодарения, и они сидели у ручья на толстом бревне, подбрасывая ногами опавшие листья. Между ними лежало старенькое кухонное полотенце, в которое Лиза завернула немного печенья для их прогулки в горах. Эсме игриво посматривала на Артура, понимая, что как только они оба протянут руку за последним печеньем, они обязательно коснутся друг друга.

Вдруг она услышала тяжелые ритмичные шаги и испуганно посмотрела на Артура.

– Это мое сердце бьется ради тебя, – произнес он с усердием плохого актера. Квентин говорил ему, что если он не может придумать, что сказать, то надо произнести эти слова. Возбужденный предстоящим признанием, Артур встал, не испытывая страха. Ни одно животное в этом лесу не могло его напугать или испугаться его. Он знал из легенд, кто населяет ущелье Медвежьего ручья.

Высокое вечнозеленое лавровое дерево отчаянно закачалось. И без всякого предупреждения на них вышли огромная черная медведица с медвежонком. Маленькие глазки обоих сверлили Артура. Он взял печенье из трясущейся руки Эсме, подошел к медведям без всякого страха, разломил лакомство пополам и положил перед ними на камень. Животные торопливо съели угощение. Медведица весила несколько сотен фунтов и легко могла искалечить Артура, но вместо этого она лизнула ему руку. Он почесал ее за ухом, а потом погладил и медвежонка.

Артур вернулся к изумленной Эсме и сел рядом с ней на бревно.

– Это бабушка Энни и ее малыш, – спокойно объяснил он. – Она его нашла. – Для него медведи-духи и настоящие медведи ничем не отличались друг от друга. Все были членами семьи Пауэллов. – Ты боишься? – спросил он Эсме.

Она доверчиво подняла на него глаза.

– Нет, если ты говоришь, что все в порядке.

Грудь Артура раздулась от гордости. Он опустился на подушку из листьев, и девушка села рядом с ним. Он обнял ее, и они поцеловались.

– Вот так прогоняют злых эльфов, – сказал Артур. – Плохие эльфы забрали маму-медведицу. Мы не можем отдать им бабушку Энни и ее сына.

Эсме посмотрела на медведицу и медвежонка.

– Что ты имеешь в виду? Что может с ними случиться?

– Я не знаю точно, но с медведями всегда случается что-то плохое, если они оказываются рядом с людьми. И с Железной Медведицей, и с обычными медведями тоже. Мы должны придумать, как их спасти.

Эсме радостно закивала.

– Я помогу. – И они склонили друг к другу головы.

* * *

Итак, медведи вернулись на Медвежий ручей или никогда не уходили оттуда. Осень сменила самая холодная зима в этих местах за последние десять лет, наполненная более серьезными переменами, чем обычные зимы. Я искала в ночном небе своих тезок – Большую и Малую Медведиц. Созвездия меняли местоположение, и столько дорог, позабытых или приснившихся в самом страшном сне, начали соединяться в одну.