– Эти дикие горы легко полюбить. Я только не знаю, что может заставить их приехать.

– Я понимаю, что вам одиноко на вашей ферме. Мистер Фред тоже скучал.

Он вздохнул:

– Вот почему мне так нравится, когда Артур бывает у меня. Он стал для меня источником вдохновения, говоря высокопарным слогом. А ты знаешь, что я делал, начиная с прошлой зимы? Я рассказывал ему истории, которые слушали еще мои дети, когда были маленькими. Это были истории о моем детстве в этих краях. Артуру очень понравилось. Он замечательно умеет слушать.

– Истории для детей?

– Просто непритязательные маленькие сказки. – Доктор Вашингтон постучал тростью по рюкзаку. – Я рассказывал об этом Квентину, и он уговорил меня записать мои истории на магнитофонные кассеты. Вот они, все здесь. Я надеюсь, что ты послушаешь некоторые из них и скажешь, можно ли их напечатать.

Теперь я смотрела на рюкзак с жадностью охотника за сокровищами. Господи помоги, я смогу выйти на рынок, найду свою нишу. Я уже видела заголовки в “Нью-Йорк таймс” и “Паблишер уикли”: “Известный историк берется за перо ради юных читателей”, “Профессор на пенсии стал звездой среди авторов книг для детей”, “Издательство “Пауэлл пресс” выпустило миллионный экземпляр “Историй “Медвежьего Ручья”.

– “Истории “Медвежьего Ручья”, – вслух произнесла я.

Глаза доктора Вашингтона сверкнули.

– Ты предлагаешь такое название? Но ты даже не знаешь, годятся ли мои маленькие забавные истории для печати.

– Держу пари, что годятся. – Я жестикулировала, излагая свою программу по пунктам. – Во-первых, я их запишу. Во-вторых, я пошлю их продавцу книг, который специализируется на изданиях для детей. Эта леди подскажет мне, как лучше все сделать. И еще я знаю одного талантливого иллюстратора из Атланты, который как раз ищет проект… – Реальность дохнула на меня холодом, и мои руки бессильно упали на колени. – Доктор Вашингтон, если ваши истории в самом деле хороши, я непременно порекомендую их самым лучшим издательским домам. Вы заслуживаете того, чтобы ваш труд был должным образом представлен. У меня на это нет денег. Если я возьмусь издавать такую книгу, то это будет нечестно по отношению к вам и вашим историям.

Он нахмурился.

– Но я хочу, чтобы именно ты издала их. Если потребуется, я сам найду деньги.

– Нет, прошу вас, не делайте этого. Вы даже не представляете, какая сумма потребуется на издание вашей книги и на ее рекламу. Не будем говорить об этом. Вам нужен богатый издатель, который может вложить в этот проект солидные инвестиции.

– Я гарантирую, что деньги не станут для тебя проблемой. Разве ты не собираешься продать Квентину Железную Медведицу?

Я сидела и тупо молчала. Потом наконец сказала:

– Я сомневаюсь, что его план сработает.

– Пожалуйста, объясни мне еще раз условия сделки.

– Артур говорит, что не может отпустить Медведицу в Нью-Йорк до тех пор, пока не будет убежден в том, что ей здесь одиноко. Он считает, что если у нее появится друг, возможно, она захочет остаться. Если мама-медведица не будет счастлива, когда “друг” будет создан, то она может уехать с Квентином. Так что все мои возможные прибыли зависят от Артура. Я предполагаю, что Квентин сделает еще одного медведя, а мой брат заявит: “Да, именно этого мама-медведица и хотела. Теперь она счастлива и может остаться здесь”. И никакая сделка не состоится.

– А тебе самой хочется, чтобы скульптуру увезли отсюда?

Мои плечи поникли.

– Нет.

– Хорошо, тогда я могу признаться тебе. Когда Квентин уговаривал меня заняться моими сказками, – Вашингтон указал на рюкзак, – мы с ним сошлись на том, что книгу издаст “Пауэлл пресс”. Урсула, мы с тобой в каком-то смысле почти семья. Мы никогда не узнаем, что стало с Натаном и Бетиной Грейс, но они соединили Пауэллов и Вашингтонов навеки.

Я кивнула и сказала:

– Горжусь этим.

– Я тоже горжусь.

Молчаливое признание друг другу после ста пятидесяти лет умолчания. Мы оба отвернулись, заморгали, откашлялись.

– Если мои истории можно напечатать, то сделать это должна ты. Я сочту это за честь.

– Я была бы счастлива опубликовать их, если бы у меня были деньги.

– Что ж, пока на том и порешим. – Доктор Вашингтон встал, попрощался и вышел.

* * *

Вечером того же дня я пришла в лагерь Квентина и принесла с собой пленки.

– Я начала их слушать, – объявила я.

Квентин посмотрел на меня сквозь дымок, поднимающийся от жаровни, где он жарил четыре куска мяса, два для себя, два для Хаммера.

– Насколько хороши его истории? – спросил он.

– Они великолепны. Я знаю, что именно ты предложил доктору Вашингтону опубликовать их. Спасибо тебе.

– У тебя будут деньги, чтобы опубликовать их. Ты сможешь напечатать те книги, которые захочешь. Даю тебе слово.

Последняя одинокая бабочка, уцелевшая, несмотря на погоду и заморозки, подлетела к Железной Медведице и забилась о ее ребра.

“Что за странная щедрость?” – задала я вопрос про себя.

“Легко давать, когда не можешь улететь прочь”, – ответила мне скульптура.

* * *

“Квентин Рикони, сын скульптора Ричарда Рикони, эту осень проводит на ферме “Медвежий Ручей”, создавая парную скульптуру к уже существующей! Мы надеемся взять у него интервью”. Эта заметка появилась в нашей местной газете, издатели которой считали себя выразителями чаяний местных художников и радетелями непризнанного искусства. Папа помогал создавать ее.

Когда Квентин прочитал это, то понял, что его считают коллегой, но очень спокойно сказал мне, что не желает больше видеть ни единой строчки ни о себе самом, ни о его планах. Я позвонила издателю, который был ближайшим другом моего отца, и, как могла, объяснила ситуацию.

– Он что, стесняется? – спросил мистер Смит.

– Нет, просто Квентин Рикони не художник и не скульптор. Он инженер. Ему не хотелось бы вводить людей в заблуждение.

– Как же тогда он намерен создать скульптуру, подобную той, что создал его отец?

– Не знаю, – призналась я.

“Как эти люди могут даже на миг предположить, что я знаю, что делаю?” – гадал про себя Квентин. Наследие его отца обладало такой невероятной силой, Медведица оказывала такое сильное влияние, что даже посторонние готовы были принять его попытки как должное. Он боялся, что публикации в местной прессе привлекут к нему ненужное внимание и слухи докатятся до Нью-Йорка.

Когда Квентин приезжал в город, незнакомые ему люди оставляли на его ветровом стекле приятные, нарисованные от руки, открытки и собственные фотографии на фоне Медведицы. “Да благословит господь вас и Урсулу за то, что вы делаете доброе дело”, – писали жители Тайбервилла.

Почитатели его “таланта” стали приезжать на ферму так часто, что Квентин теперь скрывался в лесу, стоило ему только заслышать шум мотора. Артур следовал за ним по пятам. Посетители оставляли ему записки, прикалывая их к брезенту армейской палатки. А затем старые друзья и соседи Пауэллов потянулись на ферму с металлом для новой скульптуры. Они несли старые оси от машин, сломанные инструменты, проржавевшую кухонную утварь. Каждый подарок сопровождался какой-нибудь занимательной историей.

Артур и Эсме долго разглядывали растущую на пастбище груду железа, иногда часами сидя перед ней по-турецки. Квентин смотрел на все это со все нарастающей тревогой. Ему становилось не по себе. Когда он изучал скульптуру, созданную отцом, он, разумеется, видел, что ребра собраны из старого железа. Но все же каждое ребро было вырезано, ему была придана форма, и все составные части создавали уникальный ансамбль. В металлической конструкции жила душа.

“Как папе удалось создать из таких разных вещей столь однородное целое?”

Квентин разложил все принесенные вещи вокруг Медведицы и своей палатки. Он что-то откладывал, что-то разрезал, потом раскладывал по кучкам, потом снова перекладывал. Словно ученый, колдующий над созданием Франкенштейна, или палеонтолог, воссоздающий скелет животного, которого никто из живущих ныне никогда не видел, Квентин пытался найти среди лома фрагменты будущего “друга” для мамы-медведицы. Он даже притащил на площадку мой разбитый во время урагана автомобиль.

Затем он принялся делать наброски. Квентин все время что-то рисовал в большом блокноте, но никому не показывал. Оказываясь поблизости от него, я изо всех сил старалась удержаться и не подсмотреть. Так как он редко теперь заходил в дом, а то, что я приносила, ел стоя, моя гордость не слишком часто подвергалась испытаниям.

* * *

– Мы должны отправиться на охоту за другими частями медведя, – объявил Артур. Он взял Эсме за руку, и они отправились через лес к доктору Вашингтону. Час спустя я последовала за ними. Меня мучило любопытство.

– Они сидят в амбаре и рассматривают ящик с гвоздями, – торжественно сообщил мне доктор Вашингтон.

– Может быть, Квентин сможет сделать дикобраза.

Старик рассмеялся. Я заглянула в амбар и увидела Артура и Эсме, склонившихся над ржавыми гвоздями.

– Позже я зайду еще и проверю, чем они заняты, – сказала я. – Вы так добры к моему брату, и я очень ценю все то, что вы для него сделали.

– Артур пытается найти свою дорогу в этом мире без отца, медленно, но верно, как Квентин и как ты. С ним все будет в порядке.

Но я сомневалась.

* * *

Квентин вскочил среди ночи. Ему приснился отец с окровавленными руками. Он решил встать и развести костер, надеясь, что его свет и тепло прогонят воспоминания о прошлом, но этого не произошло. Железная Медведица, освещенная красноватым огнем, отбрасывала длинные тени на траву. “Я окружен призраками”, – думал Квентин, глядя на груды старого железа, заполонившие его лагерь, на них играли отблески пламени. Казалось, некоторые вещи шевелятся или смотрят на него пустыми глазницами, как всегда это делала Железная Медведица. “Чего ты ждешь? Я тебя знаю, – говорила она ему. – Ты принадлежишь мне. Пока во мне ты видишь себя, будет так”.