– Мистер Джон, – прошипела я сквозь стиснутые зубы, – полагаю, вам лучше присесть. У меня есть для вас новости. Теперь скульптуры Ричарда Рикони очень высоко ценятся. Железная Медведица стоит целое состояние.

Открыв рот, мистер Джон посмотрел сначала на меня, потом на Квентина.

– Я не верю, – наконец сумел выговорить он.

Квентин кивнул, подтверждая мои слова.

– Можете верить или не верить, это ваше дело. В извинениях я не нуждаюсь. Я приехал сюда, чтобы купить скульптуру и отвезти ее туда, где ей место. Это бизнес, а не эмоции. Я хочу лишь узнать правду.

Мистер Джон теперь сделался само внимание.

– Если скульптура стоит дорого, сэр, то именно моя семья заслуживает благодарности и денег, поверьте мне.

– Что? – Я медленно наступала на мистера Джона, не веря своим ушам. Он насупился. – Как вы можете так говорить, мистер Джон?

– Почему же мне так не говорить? Мисс Бетти оплатила работу Ричарда Рикони. Она заказала Железную Медведицу.

– Вы продали ее моему отцу!

– В лучшем случае, это можно назвать давней и неформальной сделкой. – Он повернулся к Квентину. – И сколько же скульптура теперь стоит?

Квентин посмотрел на него сверху вниз как на любопытное насекомое, настолько примитивное и ядовитое, что любой наблюдатель подумал бы об исходящей от него угрозе, прежде чем без сожаления раздавить его.

– Переговоры о цене я буду вести только с Пауэллами и без свидетелей.

– Понимаю. Но это вы так говорите, сэр.

– Я пытаюсь дать вам понять, что вы ни пенни не получите из этих денег. И проведете остаток жизни в суде, если будете оспаривать право Урсулы на Железную Медведицу. И сражаться вам придется против меня, потому что я найму адвокатов, чтобы защищать ее интересы.

Мистер Джон очень напоминал постаревшего бульдога, который, несмотря на возраст, еще не потерял хватку и никогда не отступит перед противником. Но на его лице появилось выражение, ясно дававшее понять, что Тайбер сообразил, с кем хотел сразиться.

– Я всего лишь пытался объяснить, как обстояло дело. Я ни на чем не настаиваю, – буркнул он.

– Никаких переговоров нет и быть не может, – внесла я свою лепту. – Я не продаю скульптуру. – Я была крайне огорчена предательством мистера Джона. Несмотря на все его недостатки, я все-таки ему доверяла. – Как вы могли сказать, что имеете право на Медведицу? Как вы могли поступить так со мной, с моим отцом? Вы же знаете, что скульптуры давно бы уже не было, если бы не папа. Кому, как не вам, знать об этом? Неужели вы и в самом деле отправились бы в суд оспаривать мои права на Медведицу? Начали бы против меня процесс? Вы представляете, что сказали бы о вас в этом случае местные жители? Вы подумали, как это отразилось бы на вашем добром имени?

Мистер Джон замахал на меня обеими руками и тяжело вздохнул. Слава богу, ему явно стало не по себе.

– Во мне говорил гнев, я поддался эмоциям. Ты же знаешь, милая, что я не хотел причинить тебе боль. Мы поговорим об этом позже, когда оба успокоимся.

Я упомянула его имидж, а это всегда было больным местом Джона Тайбера.

Но я не собиралась успокаиваться и подошла к нему ближе.

– Папа был так добр к вам. Он даже не обращал внимания на ваши барские замашки. Он всегда говорил мне, что вы хороший человек, рассказывал, как много добра вы сделали для города и округа, хотя частенько вели себя как настоящий диктатор. Папа верил в непротивление злу насилием. У него было больше терпения, чем у самого Ганди. Но я-то не такая.

– Я диктатор? Вот как ты обо мне думаешь?

– Вы воспользовались папиной добротой, позволяя вашей семье воротить от него нос из-за старой ссоры, произошедшей больше пятидесяти лет назад. Вы относились к нему свысока, грубо с ним обращались и утверждаете теперь, что делали это “ради его же блага”. Со мной этот номер не пройдет. Я намного лучше понимаю Тайберов, чем папа. Я вернулась домой не для того, чтобы играть в старые игры, мистер Джон. Я буду уважать вас только в том случае, если вы заслужите мое уважение. Я жду того же от вас и от остальных Тайберов. И не пытайтесь использовать меня!

– Урсула, не надо так нервничать. Успокойся…

– Вы заставили папу заплатить вам за Железную Медведицу. А эти деньги могли спасти мою мать. Разумеется, папа сделал выбор, он сам предложил купить у вас скульптуру, но и вы не отказались от этих несчастных двухсот долларов. Я не знаю, осталась бы в живых мама, если бы мы тогда смогли оплатить помощь врача, или нет, и родился бы Артур другим. Но одно я знаю наверняка: вы не должны были требовать жалкие двести долларов, которые вам были совершенно ни к чему, с моего отца, любившего эту скульптуру и много лет заботившегося о ней, тысячу раз отработавшего эти деньги за те годы, что Медведица стояла в кампусе. Вы помогли убить мою мать и искалечить Артура.

Мистер Джон был вне себя от гнева, но мои слова изумили его. Он заморгал, потряс головой. Наконец голос вернулся к нему, и он прогремел:

– Я всегда ставил тебя в пример Джанин, говорил, что ты упорная, много работаешь и всегда добиваешься своего. Моя жена, да упокоит господь ее душу, вечно твердила, что тебе никогда не стать настоящей леди. Но я верил, что острые углы твоего характера сгладятся и ты сделаешься такой же утонченной и очаровательной, как и моя дочь. Я разочарован твоим безобразным поведением в отношении меня. Что подумает о тебе этот человек? – Он кивком указал на Квентина.

Я узнала в его словах отголоски старинной битвы между этикой и идеологией. Голова у меня разламывалась, амбар рухнул, от машины остались одни обломки, надо было разобраться, что делать с Квентином. Все смешалось: скульптура, будущее Артура, огромная сумма денег, которую я отвергла, но в глубине души отчаянно хотела получить. Я стояла посреди тюремной камеры с обнаженными нервами, всклокоченными волосами, источая мятный запах коровьего бальзама, потому что не могла оплатить визит к врачу. Не имело смысла настраивать против себя единственного представителя семейства Тайбер, который пришел бы мне на помощь, если бы я оказалась в безвыходной ситуации.

Я посмотрела Квентину в глаза и увидела, что в этот момент кажусь ему невероятной, красивой, сильной. Я глубоко вздохнула. Черт побери!

– Вы меня разочаровали, – обратилась я к мистеру Джону. – И позвольте мне сказать вам кое-что о Джанин. Я молю бога о том, чтобы никогда не стать похожей на нее. Она просто безжалостная сука.

Я не собиралась называть дочь мистера Джона сукой, особенно перед ее отцом. Это слово мне никогда не нравилось, и обычно я им не пользовалась. Но как и все остальное в этот день, оно просто сорвалось у меня с языка. Я показала свое настоящее лицо. Опасная, как змея, сумасшедшая Пауэлл, которая сожгла те немногие мосты, что соединяли ее с благополучием. Я замолчала, не находя больше слов. Гримаса боли исказила мое лицо.

В глазах мистера Джона показались слезы. Настоящие слезы.

– Ты разбила мне сердце, – негромко сказал он, искренне, но все же несколько театрально. Он развернулся и вышел.

Дверь в камеру осталась открытой. Когда мистер Джон исчез из поля зрения, я почувствовала, что меня бьет крупная дрожь. Я рухнула на железную скамейку и обхватила голову руками.

Квентин сел рядом со мной. Лицо его было задумчивым. Казалось, мы идем по галерее с незавершенными картинами из его и моей жизни, пытаясь найти единственный ключевой момент, наполняющий смыслом все то, что случилось с нами, который подскажет, что ответы на наши вопросы существуют. Мы оба буквально излучали энергию, возникшую из пережитого в детстве, наполняя ею камеру. И нам вдруг стало удивительно легко друг с другом.

– С вами все в порядке? – спросил Квентин. Его голос звучал сурово. Он полностью владел собой.

Я кивнула и выпрямилась.

– Мне здесь жить. Я должна найти общий язык с людьми, заботиться о тех, кто зависит от меня. Теперь это будет сложнее. Но я сделала свой выбор. К вам это не имеет отношения.

– Это неправда, но я ценю вашу попытку объясниться.

Я посмотрела на него. Дрожь не унималась. Никакой слабости. “Не выказывай слабости перед этим человеком”. Я знала, что Квентин Рикони был профессиональным военным, героем войны. Ему не требовалось доказывать силу характера, это очевидно. Но я хотела проявить себя перед ним. Я не могла сказать ему: “Уезжайте в Нью-Йорк и оставьте нас в покое”. Все зашло слишком далеко. Если бы я знала, что он думал обо мне на самом деле, я бы задрожала еще сильнее.

Или я могла просто протянуть к нему руки. “Я давно ждала тебя, несмотря ни на что”, – призналась бы я ему.

ГЛАВА 12

– Тайберы говорят, что Медведица стоит огромных денег, – прошептала Лиза, как только я переступила порог фермы. – Ты не можешь продать его, Урсула. Ты убьешь душу своего брата.

– Я знаю, – устало ответила я.

Когда Квентин заехал к нам во второй половине дня, его встречали человек шесть соседей и все пятеро моих квартирантов, чтобы поблагодарить за спасение мистера Бомонта. Но главным поводом собраться послужило любопытство. Всем хотелось поближе рассмотреть этого незнакомца, приехавшего бог знает откуда. Квентин стал новой местной достопримечательностью и положил начало очередной легенде.

– Я хочу потом рассказывать, что присутствовал при всем с самого начала, – заявил мне один из соседей.

Квентин немедленно подхватил меня под локоть, отвел в кухню и плотно прикрыл дверь.

– Мне нечего сказать этим людям, – рявкнул он. – И мне не нужна ничья благодарность.

Мы испытывали неловкость в обществе друг друга после сцены в тюремной камере. Квентин выглядел недовольным и расстроенным.

– Вам поздно думать о том, что вы хотите и чего не хотите, – мрачно парировала я. – Уже поползли слухи о том, зачем вы приехали, и о той сумме, которую вы готовы уплатить за Медведицу. Одна из моих квартиранток уже передала мне те слухи, что гуляют по городу.