Ох, да он неотразим. Этот Джош просто-напросто неотразим. Вот только сейчас его хитроумной легенде предстоит развалиться на кусочки под грузом его собственной неуклюжести — и мне остается лишь слегка подтолкнуть этот ненадежный карточный домик.

— Значит, ты подошел к Уэсу Расмуссену, — говорю я. — Интересно. А как ты узнал, что это он?

Джош снова выглядит озадаченно.

— Я тебе о нем не рассказывала, — продолжаю я, скрестив руки перед собой. — Выходит, ты знал его еще до этого, не правда ли? До нашего длинного разговора в машине, когда ты так заинтересовался моей историей. Когда пытался выяснить, как много мне известно.

— О чем ты? — спрашивает он и наклоняется ко мне, облокачиваясь на стол. — Разумеется, это ты рассказала мне о Расмуссене. Не помнишь? Ты рассказывала о «Миранде» и обо всех ее владельцах.

— Я… — пытаюсь перебить его.

— Что все это значит, Чарли? — Взгляд Джоша ожесточается. — Почему ты ведешь себя так, словно я в чем-то виноват? Как я мог узнать о Расмуссене, если ты мне о нем не говорила, черт возьми?

В этом я не могу ошибаться. Я вывела его на чистую воду, и теперь остается только продержаться до конца и добить его.

— Вы знакомы еще с того вечера, который он устраивал! — парирую я. — Там же ты познакомился с Брэдом, помнишь? На званом обеде — организованном Расмуссеном. А потом ты передавал ему все сведения, которые поверял тебе Брэд. И когда ты узнал, что я интересуюсь спамом, то и меня заставил распустить язык. Что он пообещал тебе взамен, льготные цены на акции «Азтратеха» или еще что-нибудь?

Мое блистательное разоблачение почему-то не повергло Джоша в трепет. Он отпивает еще немного кофе, берет ложечку и медленно помешивает оставшуюся на дне гущу.

Когда наконец Джош поднимает на меня взгляд, по его лицу нельзя догадаться, о чем он думает. Он убирает с коленей салфетку и кладет ее на стол.

— Не знаю, что тебе сказать, Чарли, — медленно произносит он. — Не так я рассчитывал провести сегодняшний вечер. — Джош оставляет на столе сдачу — несколько монет звонко ударяются о пластмассу. — Я прекрасно провел с тобой время — и в тот день, когда мы познакомились у меня в кабинете, и потом, во время спектакля. Мне не хотелось быть назойливым: я ведь знаю, что ты занята своим рейтинговым сюжетом, тем более больше мне ничего не известно о твоей жизни. Честно говоря, я надеялся, что мы сможем как-нибудь еще увидеться, и, что греха таить, приехал на похороны во многом из-за того, что рассчитывал встретить там тебя. — С печальной улыбкой он продолжает: — Я собирался на несколько дней съездить к себе на Джордан-Бичроуд и подумал, вдруг ты будешь не против присоединиться ко мне, заехать в гости. Никаких телефонов, имейлов, только сельское уединение. Вот об этом-то я и хотел с тобой поговорить.

Наверное, в эту секунду у меня отвисает челюсть.

— Но видимо, ничего не получится, — заканчивает Джош, склоняясь за портфелем. — А насчет Уэса Расмуссена? — добавляет он, вылезая к проходу из угла пластмассовой скамейки. — Его точно не было среди гостей на той вечеринке, где мы познакомились с Брэдом. — Он начинает подниматься из-за стола, но останавливается. — Мне удалось опознать Расмуссена, потому что кто-то назвал его по имени. Какое удачное совпадение, я еще тогда подумал. И подумал, тебе это покажется… — медлит Джош, криво усмехаясь, — занятным. — Он уныло качает головой. — В общем, я не знаю, что ты там думаешь обо мне, но в любом случае это неправда. Признаюсь, я так увлекся тобой… — Джош встает и, опершись ладонями о стол, склоняется ко мне.

Я не могу отвести от него глаз. У меня отнимается язык, а в голове царит полный хаос. Внезапно он меняется в лице.

— Вообще, не представляю, — в его голосе сквозит горечь, — что ты там себе напридумывала. Видимо, ты намекаешь на то, что я выбрал роль подлого злодея в каком-то путаном журналистском сценарии. Это же полный бред. А я еще думал, у тебя на такие вещи настоящее чутье.

Джош напряженно замолкает, и я чувствую его гнев. Все пошло совсем не так, как планировалось, и кажется, я облажалась.

— Мне просто хотелось побыть частью твоей жизни, — говорит он. — И сделать тебя частью своей. Но думаю, с этой затеей покончено.

И вот я в отчаянии наблюдаю за тем, как он удаляется. Ушел. А я остаюсь наедине с остывшим кофе, зареванная и пристыженная.

Глава 14

Взбираюсь по подвальной лестнице, ведущей в вестибюль телестанции, думая о том, что этот день уже ничем не испортить.

И опять ошибаюсь.

В вестибюле, в одном из пухлых сероватых кресел из кожзама, сидит Мэлани Форман.

На Мэлани солнцезащитные очки, она судорожно сжимает в пальцах пальто, накинутое на печи. Лицо ее наполовину укутано в черный шерстяной шарф, так что я даже не сразу ее узнаю.

— Мэлани? — окликаю я женщину. — Что…

Она вскакивает с кресла, и, поравнявшись с ней, я замечаю, как она встревожена и напряжена. Мэлани хватает меня за руку.

— Чарли, — шепчет она. — А я вас все жду и жду. Франклина нет на месте, а больше никто не знал, где вас искать. Мне посоветовали вернуться позже, но я подумала, когда-нибудь же вы приедете, и потом охранник за стойкой сказал, что ничего страшного, если я посижу здесь, и…

Даже сквозь затемненные стекла мне видно, как бегают ее зрачки, словно она кого-то высматривает.

— Мне нужно рассказать вам о телефонном разговоре, который состоялся у меня сегодня утром. — Она снимает очки, и я вижу ее красное, опухшее от слез лицо. — Очень нужно.

Кладу руки ей на плечи и оглядываюсь по сторонам. Что она ищет? Или кого?

— Давайте поднимемся ко мне в офис, — предлагаю я сочувственно. — Там нас никто не побеспокоит, и вы сможете мне все рассказать. — Выглядываю в переулок, на который выходят двери станции. Здесь машину запросто могут эвакуировать, если оставить ее надолго. — Вы припарковались в этом переулке?

Мэлани разражается рыданиями:

— Нет, у меня нет машины. Теперь нет.

Ну конечно. Машины она лишилась тогда же, когда погиб ее муж. В этой самой машине. Чарли, ну ты и идиотка.

Мэлани поднимает на меня взгляд — ее прекрасное лицо искажено гримасой боли.

— Давайте уже поднимемся в кабинет?

Допивая чай, Мэлани заканчивает сбивчивый пересказ утреннего телефонного разговора. — Короче говоря, — говорит она, промокнув губы салфеткой из «Данкин донатс», когда-то мной заботливо припасенной, — этот юрист сказал, что знает о документах, которые Брэд забрал домой из «Азтратеха». По его словам, камера наблюдения в офисе зафиксировала, как Брэд выносит коробки и ставит их в машину. Я все повторяла им, что понятия не имею, где эти документы, — ведь это вроде как правда, я действительно не знаю, что вы с ними сделали, так? — Она выдавливает слабую улыбку. — Но он заладил, что укрывать эти папки — федеральное преступление — и что если я не отдам их сама, то они пришлют полицию.

— Ну этого они, скорее всего, сделать не могут, — размышляю я. — Думаю, для такого требуется официальное обвинение, и… — Качаю головой. — В любом случае у вас ведь их нет.

— Я понимаю. Я так им и сказала. Нет у меня никаких документов, и все. — Мэлани тяжело оседает в кресло. — Но он так и пристал ко мне.

— Не понимаю, почему вы так расстраиваетесь, — осторожно начинаю я. — Наверняка он просто вас прощупывал, — все больше воодушевляясь, развиваю свою теорию: — Понимаете, просто проверяет, вдруг вы сломаетесь. А раз вы держались, значит, все нормально. Он решил, что вы говорите правду, и теперь отвяжется от вас.

Мэлани молча смотрит на меня своими огромными глазами. Мне кажется, мои уверения и нерушимая логика ее успокоили. И тем не менее она грустно качает головой.

— Есть кое-что еще, — продолжает Мэлани. — После того как мы с ним поговорили, я пошла на прогулку с собакой, а когда вернулась домой… — Она снова плачет. Шмыгая носом, промокает глаза мокрой салфеткой. — В общем, Банджо сразу кинулась в глубь дома, в подвал, тявкая и визжа. Я подумала, что в дом забралась белка. Такое раньше бывало.

Я понятливо киваю.

— Тогда я пошла за ней вниз, и… и… — Ее голос срывается, но она продолжает: — Окно в подвале оказалось разбито — повсюду осколки. Все ящики вывернуты, все комоды с документами. По полу раскиданы бумаги, книжки скинуты с полок, настоящий… хаос. — На мгновение она закрывает глаза, видимо рисуя эту картину в памяти. — Банджо сидела под окном, оскалившись, и все лаяла, лаяла.

— Вы позвонили в полицию? В службу спасения?

— Нет. — Она качает головой. — Я подума ла, что это ведь, само собой, люди из «Азтратеха». А потом вспомнила, как они сказали, что это федеральное преступление и что у них есть запись того, как Брэд забирает бумаги. Я подумала, что если вызову полицию, то в «Азтратехе» просто скажут, что искали вещи, которые я… Брэд… мы… в общем, которые у них украли, и меня в чем-нибудь обвинят.

— О, Мэлани, нет. Вам надо позвонить в полицию, — настаиваю я. — Они же вторглись в чужой дом. Это кража со взломом. Позвоните прямо сейчас. — Я снимаю телефонную трубку и протягиваю ей.

Мэлани снова качает головой.

— Они ничего не взяли, — говорит она. — Все на месте.

— Точно? — Медленно ставлю трубку обратно на базу. — Тогда это доказывает, — продолжаю я, — что это были люди из «Азтратеха» и они искали те папки. Должно быть, в документах, которые вы нам отдали, и правда что-то очень важное.

Мэлани закрывает лицо руками, и в ее миниатюрной фигурке воплощаются страх и отчаяние.

— Брэд бы никогда, никогда не подверг меня опасности, — печально произносит она. — Зачем ему было приносить домой такие ценные вещи, ради которых этим людям ничего не стоит вломиться в чужой дом? И зачем ему было ставить под угрозу семью?