— Как вы уже нам сказали, — констатирую я. — Но я спрашиваю о том, назначает ли ваша компания чрезмерно высокие цены на государственные контракты, чтобы повысить прибыль, из-за того что расходы оплачивает потребитель?

Расмуссен сердито хмурится, и от меня не укрываются его умственные потуги. Если он вышвырнет меня или откажется давать интервью при включенной камере, то этим лишь признает свою вину перед зрителем.

— Мисс Макнэлли, — наконец выговаривает он, — единственная задача фармацевтической индустрии…

Я перебиваю его:

— Мистер Расмуссен, большое вам спасибо, но у нас это уже есть. — Надо бы натолкнуть его на мысль. — Но каков ваш конкретный ответ на заявление о том, что ваша компания вводит правительство в заблуждение?

— Э, Чарли, — слышу голос у себя за спиной. — Подожди секунду. — Это Уолт.

Ну что еще?

Я широко улыбаюсь совершенно потерявшемуся исполнительному директору.

— Технические неполадки, наверное, — говорю я как ни в чем не бывало.

Уолт отходит от камеры.

— Батарея села, — произносит он. — Надо поставить другую.

— Она же в твоей сумке, верно? — Я его убью, если нет.

Он качает головой:

— Надо сходить к машине.

Уолт не спеша отчаливает, и до меня доходит, что новая батарейка лежит пятнадцатью этажами ниже, а чтобы принести ее сюда, нужно будет еще и подняться на пятнадцать этажей. Если мне не удастся удержать Расмуссена за столом, то конец не только батарейке. Конец и интервью. И моей карьере тоже.

— Мистер Расмуссен, — начинаю я, врубая на полную катушку экстренную систему жизнеобеспечения, — позвольте выразить мои соболезнования по поводу кончины вашего сотрудника Брэда Формана.

Расмуссен откидывается в кресле и кладет ногу на ногу:

— Ну да, спасибо. Для нас это было большой неожиданностью конечно же.

— Вы его хорошо знали? — продвигаюсь дальше. Это нетактичный вопрос, но ведь я репортер, а он наверняка все равно считает всех репортеров нетактичными.

Еще разок выдаю свой фирменный взгляд пятиклассницы. Теперь у меня даже выходит пятиклассница по дороге в кабинет директора. Расмуссен самодовольно фыркает.

— Да не очень-то, — бесцеремонно отвечает он. — Один из моих специалистов по подбору персонала нашел его вакансию среди работников второго уровня. Его кабинет был, само собой, не на моем этаже.

Расмуссен определенно старается как можно дальше отстранить от себя этого Формана. Но, сдается мне, если он подозревает, что Форман доносчик, то как раз-таки и станет отзываться о нем как о второстепенном персонаже, ничего не знавшем, не имевшем доступа к информации о ценообразовании.

Исполнительный директор меня не разочаровывает.

— От Формана здесь вообще ничего не зависело, — продолжает Расмуссен, сопровождая свои слова повелительным жестом. — Он был простой счетовод. Но, знаете, и такие рабочие пчелы нужны везде. Конечно, очень жаль, что так случилось. — Он ненадолго умолкает, затем меняет тон. Очень осторожно. — Насколько я понял, полиция считает, что это было самоубийство. Вы слышали что-нибудь об этом?

О, превосходно, мистер исполнительный директор, теперь мы с вами лучшие друзья. Вы прощупываете меня, пытаясь выведать, как много мне известно. А это значит, мне как раз есть что узнать. Только вот я не знаю, что именно. Пока что.

— О господи, нет, мне об этом ничего не известно. — Где Уолт, черт его дери? Я больше не в силах охмурять этого типа. — Итак, посмотрим… — Притворяюсь, что листаю блокнот.

— Снимаю, — слышу позади себя. Уолт вернулся. Спасена.

— Итак, мистер Расмуссен, мы снова записываем. — Делаю ему знак, что мы приступаем. — Позвольте спросить вас об иске, выдвинутом против «Азтратеха»…

Взгляд Расмуссена вмиг леденеет. Мой вопрос ему точно не нравится. А это значит, что вопрос хорош.


— Мисс Макнэлли, я понятия не имею, о чем вы говорите.

— О процессе, в котором доносчик обвиняет…

— Если бы и существовал какой-то иск, — обрывает он меня, — то я бы не стал обсуждать это с вами. Я не говорю, что он существует. Но если бы он был, то я бы не стал об этом распространяться. А если бы у вашего коллеги хватило порядочности назвать мне истинную цель этого интервью, то я бы ни за что на него не согласился.

Расмуссен качает головой в знак бесконечного презрения.

— Телевидение, — насмешливо произносит он, глядя на меня.

Ничего, переживу.

— Тогда позвольте кое-что вам показать, мистер Расмуссен. — Достаю копию иска и кладу листок перед ним. — В этой жалобе на вашу компанию доносчик утверждает, что у него имеются счета, подтверждающие…

Расмуссен встает, шнурок от микрофона оттягивает его блейзер. Я в восторге. Если он сорвет микрофон и пулей выбежит отсюда, получится шикарный сюжет.

Ну же, Уэс.

Но увы.

— Давайте выключим камеру, если вы не против? — просит он, снова усаживаясь в кресло.

Ну вот опять. Очевидно, на меня навели какую-то особую журналистскую порчу.

Оборачиваюсь к Уолту и провожу пальцем поперек шеи.

— Вырубай, — беззвучно артикулирую я.

— Отлично. — Расмуссену удается справиться с волнением, и он откидывается на спинку кресла. — А теперь, мисс Макнэлли, я скажу вам то, что никак не должно проникнуть на экраны. Но поверьте, это для вашего же блага.

Он сцепляет руки в замок, что, по-видимому, должно являть собой демонстрацию власти.

— Эти так называемые доносчики, — произносит он, — не кто иные, как простые аферисты. Ну что они там могут донести? Разве только чушь. — Он улыбается, видимо довольный каламбуром собственного изобретения. — Разрешите мне дать вам один совет, мисс Макнэлли, — заговорщицким тоном продолжает Расмуссен. — Я восхищаюсь вашим мастерством, и мне вовсе не хочется, чтобы вы зря тратили время, сбившись на какую-то дурацкую тяжбу. Кто угодно может заплатить юристу, чтобы тот передал в суд кучу непонятных бумаг, и если какой-нибудь счетовод заявляет, что мы имеем хотя бы отдаленное отношение к незаконному ценообразованию, то он совершает ошибку, слышите вы меня? Непростительную ошибку.

Расмуссен отцепляет микрофон от блейзера и кладет его на стол. Умный парень. Знает, что камера Уолта все еще выключена. Встав из-за стола, на этот раз уже насовсем, исполнительный директор заявляет:

— На этом все, мисс Макнэлли.

Глава 7

К тому времени как я возвращаюсь на «Третий канал», весь персонал, работающий в дневную смену, уже давно дома — и только верный Франклин ждет меня возле видеомонитора, у дверей нашего кабинета. Еще по дороге на станцию я посвятила его в детали интервью, поделившись подозрениями на счет коварного мистера Расмуссена. Так что сразу я вставляю кассету и нажимаю на перемотку.

Пленка наматывается на катушку, и цифры в обратном порядке проносятся на панели счетчика. Достигнув отметки ноль-ноль-ноль, счетчик замирает, и я нажимаю на воспроизведение.

— Постой-ка. — Прищурившись слежу за картинкой, неожиданно возникшей на экране. — Я не знала, что Уолт это снимал. Должно быть, я тогда вешала пальто.

Объектив камеры охватывает весь кабинет Расмуссена: стеклянную дверь, монолитную столешницу, гладкие панельные стены. Виднеется и резкий голубой свет, направленный на застекленную витрину с парусной лодкой. Когда лодка оказывается в центре изображения, камера замирает.

— Ни хрена себе. Сукин сын.

Мы с Франклином переглядываемся. В комнате на пленке никого нет. Мы оба молчали. Тут до нас одновременно доходит, и мы покатываемся со смеху.

— Это Уолт, — выдавливаю я, хихикая. — Забыл, что камера записывает звук.

— Вот сукин сын, — снова доносится до нас. Конечно, Уолт ведь за камерой, вот мы его и не видим. Слышно, как расстегивается молния, затем что-то грохочет, и молния снова застегивается. — Ну, — раздается голос, — придется ей болтать побыстрей. Я-то уж точно не потащусь вниз за второй батарейкой.

— Поверить не могу, — стону я. — Он знал, он все это время знал, что у него с собой нет запасной батарейки.

Картинка продолжается, но я нажимаю на паузу.

— Посмотри сюда, — говорю я. — Здесь сложно разглядеть, но в стене спрятан гардероб. Расмуссен нажал на кнопку в столе, и он открылся.

— Ловко. — Франклин снимает очки, чтобы повнимательнее рассмотреть стенку, затем снова нажимает на воспроизведение.

Камера обводит оставшуюся часть кабинета и возвращается к паруснику.

Изображение ужасно размытое.

— Даже на этом уродском видео, — говорит Франклин, — можно разглядеть, что лодка потрясная. И дорогущая. Знаешь, я как-то видел несколько статей на эту тему — про то, что теперь восходящие руководители компаний покупают себе навороченные лодки. Очевидно, гонки на парусных яхтах заменили поло.

— Думаешь, она принадлежит Расмуссену? — спрашиваю я, начиная кое о чем догадываться. — Если да, то откуда у него столько денег? Слушай, а вдруг он и есть доносчик?

— Вот будет крутой поворот событий, — соглашается Франклин. — И крутой сюжет.

— Так, смотри, — продолжаю я. — Нам ведь будет совсем нетрудно проследить послужной список этой красотки, так? А там кто знает? Название лодки можно рассмотреть?

Франклин утыкается носом в экран, затем отстраняется.

— Вообще слишком нечетко. Но ты права: если нам удастся отыскать владельца, это будет настоящая золотая жила.

— Эй, вы! — Вслед за звуком открывшейся двери в отдел тематических исследований у меня за спиной раздается мужской голос.

Неуклюжей походкой к нам приближается Тэдди Шихан, в кепке «Ред сокс»[27], перевернутой козырьком назад, и в неизменных военных штанах, облитых кофе. Он продюсер утреннего выпуска, но, по убеждению Франклина, домой не уходит никогда. Наверное, настолько влюблен в телевидение, что и правда с удовольствием поселился бы на станции. Каждый раз, приезжая в офис, застаю его здесь.