— Юра, ну зачем ты… — укоризненно обратился он к другу. — Неприлично так себя вести, особенно с девушками. — Все внимание его между тем было обращено только на нее. — Девушка к кому шла? Ко мне, правильно? А не к тебе…

Лика благодарно прижалась к Виктору, его руки сомкнулись на ее тонкой талии.

— Витя, — еле слышно произнес Юрий, — мне срочно нужно поговорить с тобой. Наедине, — добавил он, бросив неприязненный взгляд на томную красотку.

— Опять ты за свое. Не можешь без меня справиться? — недовольно пробурчал Виктор. — Хочешь говорить — говори, но только по-быстрому. Я хочу уединиться с Ликой.

— Мама умерла, — произнес Юра еще тише. — Час назад мне позвонили из больницы. Тебя не могли найти.

— Твоя мама? — не понял Виктор, с соболезнующим взглядом поворачиваясь к нему.

— Нет. Твоя…

Виктор отстранил от себя девушку, сделал слепой шаг вперед. Он ничего не почувствовал, не осознал.

Слова Юрия показались ему нереальными. Еще утром мама была в хорошем настроении, пыталась, как всегда, немного повоспитывать его, сердилась за то, что сын отмахивается от мудрых слов и советов. Она ведь почти не болела. Так, проявлялись обычные возрастные недомогания — то сердце прихватит, то давление, то на суставы пожалуется. А теперь его чувства были почти парализованы.

Сквозь туман он видел искаженное лицо Юрия, который что-то быстро говорил, но смысл его слов не доходил до сознания. Лика попыталась обнять его, он оттолкнул ее и пошел куда-то, сам не зная куда, лишь бы уйти от того места, где на него обрушилась беда. Тишина навалилась со всех сторон, покрыла колпаком. Юрий догонял его, растерянно крича что-то вслед. Он не слышал, тупо шел, никуда не сворачивая. И лишь когда Юрий все же настиг его и основательно встряхнул, тишина лопнула. Нестерпимо и беспощадно обрушились звуки.

До этого он был вне времени и пространства, а тут вдруг вернулся в реальность, где нет ничего, кроме острой пронзающей боли.

…Похоронами занимался Юрий. Виктор находился в страшном состоянии оцепенения.

Ему подавали еду — он механически ел, не ощущая вкуса.

Ему подавали одежду — он переодевался. Выгонял всех из комнаты, отказывался выходить, сидел в кресле и смотрел в окно.

Там, за стеклом, началась зима. Снег засыпал двор. Все стало однотонно-белым. Так и должно быть, когда уходят близкие люди. Не прощаясь и не предупреждая о своем уходе.

Острая боль сменилась тупой и ноющей, не оставляющей ни на минуту. Боль была белого цвета, холодная, как снег. Он гнал ее, она не думала уходить. Он ругал себя за то, что его не оказалось рядом с матерью в момент смерти, чувствовал вину за все те ссоры, что регулярно себе позволял, наивно полагая, что впереди еще много времени — для примирений должно хватить…

Времени не оказалось. Внезапный сердечный приступ, время оборвалось и остановилось вместе с ее сердцем. Врачи не успели приехать, ее не стало.

И снова кладбище. Опять цветы, чужие лица знакомых, незнакомых и едва знакомых. Справа, всего в нескольких шагах, стояла скромная могилка Ники, яркие ленты траурных венков еще не успели поблекнуть. Виктору уже все было безразлично. Слишком поздно, окружающее — нереально. Реальна смерть, безжалостно и беспощадно отбирающая самых дорогих людей. Ей не крикнешь — верни. С ней не поспоришь, ее не переубедишь. И слова «надо жить дальше» кажутся теперь бессмысленными.

Зачем жить-то? Чего ради? И ради кого? У него никого не осталось.

Даже в бизнесе наметился крен. С уходом Ники удача отвернулась. Контракты, вчера казавшиеся стопроцентно выгодными, на поверку оказывались пустышками.

Люди, окружавшие его на кладбище, подходили, выражали соболезнование и раздражали. Зачем они здесь? Что им нужно? Их траур — как насмешка. Эти лица не чувствуют той боли, что разрывает его на части. Они насквозь фальшивые и лицемерные, эти лица, ими движет любопытство и желание выслужиться перед ним.

Виктор ушел с похорон собственной матери незаметно. Его уход, конечно же, видели, но не посмели следовать за ним — настолько злым было в эти минуты его лицо. Люди поняли: подойди к нему, попробуй произнести хоть одно слово — и он набросится разъяренным зверем. На любого, на первого попавшегося под руку. Просто для того, чтобы выплеснуть боль.

Виктор заперся у себя в комнате и впервые в жизни напился до полубессознательного состояния.

Сергей

Он купил первый попавшийся букет. Огромная охапка ярко-желтых хризантем. Ну и что же, пусть желтые, зато красивые. Она все равно не верит в суеверия.

Он положил цветы на соседнее сиденье машины и поехал к ее дому — решил подождать, когда Аня будет возвращаться с работы, чтобы встретить ее с цветами. Требовалось поговорить.

Сергей был несколько озадачен прошлой встречей. Размолвка, казавшаяся временной трудностью, несколько затянулась. Сергей все еще считал Аню своей женой, не желал смириться с мыслью, что все закончилось и ему не удастся ее вернуть. Даже официальный развод не отрезвил его.

Осознав, что уговоры на нее уже не действуют, Сергей решил заново завоевать сердце Ани. Симпатичные, скажем, цветы, дорогое, положим, шампанское, романтический, например, ужин, красивая, само собой, музыка, пьяные, никуда не денешься, признания в любви… вся эта романтическая жуть так нравится женщинам. Этакая конфетно-букетная стадия. Так положено, таков, мать его, ритуал, а не будешь его соблюдать — дело до постели не дойдет.

Без Ани жизнь оказалась пустой. И не потому, что он не замечал других женщин. Очень даже замечал. А что — Сергей вам не отшельник и не монах, обета воздержания никому не давал. Он — мужчина, природа требует…

Секс с другими женщинами Сергей не считал изменой. Ничего страшного, лишь своеобразная временная замена, необходимая ему до тех пор, покуда не возвратится Аня.

Но с теми женщинами, с которыми он спал, совершенно не о чем было разговаривать. Они попадались ему разные — высокие и низкорослые, худые и полненькие, симпатичные и так себе, но все почему-то как одна одинаково глупые, независимо от того, молчали или болтали без умолку. Им он не мог доверить то сокровенное, что накопилось внутри, где-то в глубине души, если она вообще существует, эта дурацкая душа. Эти бабешки ни за что бы его не поняли, не оценили бы так, как умела ценить Аня.

А ему порой просто хотелось обсудить произошедшее за день, рассказать о знакомых, которых давно не видел и сегодня вдруг встретил… Всех их Аня хорошо знала, ей ничего не нужно объяснять, делать длинных вступлений.

Иногда очень хотелось услышать ее мнение по тому или иному поводу. Раньше это помогало переосмыслить происходящие события, понять поступки и слова других людей, которые для Сергея зачастую оказывались похожими на темные, бездонные колодцы, заглядывать в глубь которых бессмысленно, — ничего, кроме пустоты, не увидишь. Аня была для него факелом, который суть других людей и его самого освещал. Она никогда не спешила осуждать, умела находить оправдания любым человеческим деяниям. После ее слов зло не казалось таким ужасным, каким выглядело на первый взгляд. Мир для Ани не делился на черное и белое, она различала тона и полутона, тени и полутени, скрытые от него.

Эта ее черта помогала ему жить в мире чужих людей, которых он порой боялся, порой ненавидел, но чаще — с великим трудом терпел. Без нее терпеть становилось все сложнее, и его терпение подходило к концу…

Аня вот-вот должна была прийти домой, но, по-видимому, задерживалась. Возле подъезда торчал светловолосый парнишка, ждал кого-то, жадно курил. Прежде Сергей не обратил бы на него ни малейшего внимания, но больше никого во дворе не было, и он стал разглядывать его от скуки.

Огромные голубые глаза с длинными загнутыми ресницами, круглое лицо со слегка заостренным подбородком, пухлые чувственные губы. «Слишком красив для парня, — вынес свой вердикт Сергей. — Больше на девчонку похож…»

Мальчишка отбросил сигарету, не докурив. Вытянулся, словно увидел кого-то, — Сергей проследил за его взглядом.

К дому тем временем направлялась Аня. Сергей с букетом в руках поспешил навстречу.

А парень, двинувшийся было в том же направлении, внезапно вдруг остановился. Сергей не придал этому обстоятельству большого значения — он, если откровенно, про парня и забыл сразу, едва заприметил Аню.

Аня букет взять отказалась, поморщилась, словно ей что-то неприятное всучили. Тогда Сергей насильно сунул букет ей в руки. Она отмахнулась, будто обожглась или укололась о шипы. Смешная. Дурочка смешная, это ж не розы. Откуда взяться шипам у хризантем?.. Букет упал на землю. Цветы испачкались, надломились.

Сергей ощутил неприятное чувство досады и раздражения. Цветы — черт с ними, цветов не жалко, надо будет — еще купим травы этой… только ведь он подарил эти цветы Ане, а она с ним так жестоко…

— Прекрати, — тихо сквозь зубы процедила Аня. — Прекрати эти свои попытки приударить за мной, все твои усилия тщетны. Я не глупенькая школьница, мне твои цветочки голову не вскружат.

— Аня, давай все-таки поговорим, — начал Сергей с любимой своей фразы. Было очевидно, что злость на Аню крепко соседствует в нем сейчас с недоумением и растерянностью. Ничего, главное — сохранить спокойствие.

— Не хочу, — коротко ответила она, отходя назад.

— Сядь в машину, прошу тебя, нужно поговорить, — снова предложил он. Надо требовать, приказывать…

— Тебе есть что сказать? Говори! И убирайся! Вон из моей жизни. — Голос Ани нервно срывается на высокие ноты. Такое с ней редко случается.

— Мне нужно тебе сказать… Я… я не могу здесь.

— Я никуда с тобой не пойду, — снова отодвинулась на шаг Аня.

Антон, до сих пор стоявший в сторонке (а это, конечно же, был он), наконец не выдерживает. Беседа Ани с этим мужланом определенно не укладывается в рамки дружеских отношений. Ей неприятен этот человек, и значит, ему пора прийти на помощь.