— Это опасно, Клем, — док тепло смотрит на нее. — Риск слишком большой. Может произойти самопроизвольный аборт, у плода могут возникнуть патологии. Твое состояние может ухудшиться, — он делает паузу, но потом продолжает, — Твоя собственная жизнь может быть под угрозой.

— Вы говорили, что если… если я буду придерживаться лечения, смогу… жить нормальной жизнью, — она говорит с трудом, задыхаясь от слез. — Но что здесь нормального, если…

Она замолкает и, прикрыв глаза, трясет головой.

— Разве ничего нельзя сделать? — я смотрю на дока взглядом побитого пса. Собственные слезы перехватили горло и душат.

Пусть бы все оказалось кошмарным сном. Проснуться, увидеть счастливую улыбку Клем и не бояться, что можешь потерять все это в один момент.

— Может быть позже. Но сейчас это опасно.

Флин опускает глаза. Не будет никаких «позже». Риск того, что с Клем и ребенком что-нибудь случится, будет всегда.

***

Погода, подстраиваясь под наше состояние, тоже меняется. Ветер усиливается – и температура резко падает. Всю обратную дорогу Клем плачет, забившись в угол джипа. Я не трогаю ее, давая ей выплеснуть свою боль — моя же концентрируется внутри, кислотой разъедая все на своем пути.

Она попросила сразу поехать на озеро. Я и сам не знаю, как сейчас встретиться с ее родными и разделить с ними эту новость.

Это же я во всем виноват. Будь я более осторожен, ей бы не пришлось решать судьбу своего ребенка. Она бы училась на выпускном курсе и брала от жизни все. С ее-то энергией и умением радоваться каждому дню.

— Хочешь, я приготовлю тебе что-нибудь? — тихо предлагаю я, когда мы входим в дом. Не думаю, что кто-то из нас сейчас в состоянии есть, но Клем это необходимо, чтобы не упал уровень сахара.

Она качает головой, но ее изможденный вид не может не беспокоить.

— Клем, надо. Ты должна съесть что-нибудь. И тебе пора принимать таблетки.

— А какой в этом смысл? — в ее голосе слышится такая непривычная для нее агрессия. — Смысл соблюдать правила, если я не могу даже ребенка выносить? Мое тупое тело не способно на это! Зачем я тебе такая бесполезная?

— Клем!

Я смотрю на нее в ужасе от ее слов. Знаете, как страшно наблюдать, как ломается человек, которого ты любишь? Испытываешь беспомощность — ведь никакие твои слова не могут помочь.

Я проходил это с Дженни. Каждый день наблюдал, как она рассыпается, становится кем-то, кого я не знал. В итоге моя жена превратилась в незнакомку. Потому что моя Дженни не могла пойти на самоубийство.

Мысли о том, что история повторяется, пугают меня до дикого ужаса.

— Не говори так.

Я чувствую, как начинаю злиться. Не на нее, нет. На несправедливость, которая раз за разом происходит с ней. Я бы хотел забрать всю ее боль себе, впитать ее как губка, до последней капли, чтобы ничего не осталось.

— Даже не думай об этом.

— Почему, если это правда? Всю жизнь слышишь слова о том, что, если будешь следовать правилам, принимать вовремя лекарства, то и не почувствуешь, что болезнь чего-то лишила тебя, — в ее словах столько горечи и обиды. — В школе тебе говорят, что тебе не следует заниматься кроссом, потому что твоя болезнь может плохо сказаться на физическом здоровье. И ты отказываешься — это не сложно, ведь в мире столько увлекательных занятий. В колледже на вечеринке ты пьешь воду, пока твои друзья поглощают коктейли. И это тоже не проблема, хотя где-то в глубине души ты и чувствуешь себя немного отстраненной. Тебе говорят есть по часам, потому что иначе дерьмовые последствия не заставят себя ждать. И ты ешь. А потом ты слышишь, что должна избавиться от своего ребенка.

Ее губы дрожат, и она тяжело сглатывает. Я чувствую, что перестал дышать. Мне кажется, если я сейчас сделаю вдох, мою грудную клетку разорвет.

— И это становится пределом. Я больше не могу так, Люк. Я не могу улыбаться, говорить: «Да, сейчас тяжело, но ведь станет лучше». А лучше может и не быть. Мы всю жизнь ждем чего-то: более удачного момента, благоприятных условий, знаков свыше. Нам кажется, что стоит потерпеть еще совсем немного, и мы получим награду. А потом оказывается, что мы упустили драгоценное время и больше ничего уже не будет, — Клем смахивает слезы с глаз и качает головой. — Я больше не хочу отказываться, Люк. Не хочу.

***

Знаете, я много раз представлял, как мы с Дженни проводим месяцы в ожидании малыша. Еще когда мы не лишились надежды. Потом, когда это случилось, я перестал представлять. С мечтами ушла и вера.

Когда я обрел Клем, я понял, что даже с такой неверующей душой случаются чудеса. Клем Стивенс стала моим чудом. Она вновь помогла мне обрести веру в то, что мы не одиноки в этом мире. Даже если вам кажется, что в мире нет никого, кто смог бы вас полюбить и вы никому не нужны, это не так. Где-то, может быть далеко или совсем рядом с вами, есть человек. И однажды вы найдете друг друга. Не сомневайтесь в этом ни на секунду.

Возможно, это девушка, которую вы видите в окне своего дома, или парень, оказавшийся вашим соседом в вагоне метро. Может быть, это девочка из вашего далекого прошлого, которая выросла в прекрасную молодую женщину.

Оглянитесь вокруг. Поверьте. Не теряйте надежду.

Я бы хотел сказать, что решение оставить ребенка не принесло нам трудностей. В первое время мы спорили, иногда ругались, после чего я всегда винил себя. Клем нельзя было нервничать, но страх за нее, возможность ее потерять, сводили меня с ума.

Но потом все изменилось. Наши жизни изменились, и мы подстраивались под обстоятельства. Ребенок стал нашей реальностью, он был частью нас. Мы справлялись с трудностями, которые подкидывала жизнь.

Я ушел в отставку из ВВС, чтобы посвятить все время заботе Клем, а ей пришлось взять академический отпуск. Благодаря тому, что я вел скудную общественную жизнь последние два года, мне удалось скопить кое-какие сбережения, и некоторое время я мог не думать о работе. Мы с Клем поселились в коттедже у озера. Из-за частой усталости она много спала, а я в эти часы шел в сарай, переделанный в мастерскую, где работал над сюрпризом для Клем — делал кроватку ребенку.

— Если это будет девочка, назовем ее Лили. Мне всегда нравилось это имя, — говорила Клем, гладя ладонями свой округлившийся живот.

Часто после обеда мы сидели на крыльце, и Клем клала свою голову мне на колени, а я перебирал ее мягкие волосы.

— А если мальчик, то Дэниел. Как тебе?

Я всегда соглашался и говорил, что мне нравится. Если это делало ее счастливой, я готов был согласиться с чем угодно.

Те месяцы ожидания разделились на «хорошие» и «плохие» дни.

В хорошие мы с Клем отправлялись в небольшие пешие прогулки, плавали на лодке или занимались оформлением детской. Часто состояние Клем вынуждало нас мчаться в больницу, и эти дни были плохими. Три месяца из всего срока Клем провела в больнице Диллана, где врачи держали ее под пристальным наблюдением двадцать четыре часа в сутки.

Самое главное — мы были друг у друга, и принимали трудности со стойкостью.

Оглядываясь на те дни, я пытаюсь вспомнить, чувствовал ли я, что вскоре моя жизнь вновь сделает крутой поворот. Но нет, ничего такого не было.

Понимаете, в тот день — день, когда родилась моя дочь — я потерял Клем. Моя любовь, мой ангел, моя Клем оставила нас.

Глава пятнадцатая


Когда Клем была на четвертом месяце, и угроза выкидыша была уже не так велика, мы поженились в часовне Святого Георга. Клем в прекрасном белоснежном платье шла по проходу под руку с отцом. Я смотрел на нее, такую молодую и прекрасную, и не мог поверить, что она выбрала меня. Я был счастливчиком, которому достался самый ценный приз. Я любил ее так сильно, что порой это казалось невозможным. Невозможным, ведь еще недавно я и подумать не мог, что в моей жизни появится кто-то такой удивительный, добрый и светлый, как Клем. Она вдохнула в меня новую жизнь.

Она и была моей жизнью.

Наша свадьба была скромней той, что устраивали Бен с Тайрой. Нам с Клем не хотелось большой шумихи и суеты. В присутствии самых близких людей мы обменялись клятвами, слова которых отпечатались на моем сердце до конца моих дней. Все, что мы сказали друг другу в тот день, я храню в глубине своей памяти как самое большое сокровище.

— Клем, мои дни проходили во мраке до тех пор, как я тебя встретил, — мой голос немного дрожал от волнения, пока она смотрела на меня своими лучистыми голубыми глазами, наполненными безграничной любовью. — Я не понимал этого, но ты показала мне, чего на самом деле лишена моя жизнь. Когда появилась ты, я осознал, каким на самом деле пустым было мое существование.

Клем, я люблю тебя абсолютно за все: за твои вопросы, которые порой ставят меня в настоящий тупик; за то, как ты смотришь на меня и за то, как даришь свою любовь, не скупясь. За то, какая ты смелая и, не боясь, смотришь в лицо трудностям. За то, что ты можешь рассмешить меня, хотя до тебя мне казалось, что улыбка больше никогда не коснется моих губ.

Если через пару минут ты ответишь мне «да», то сделаешь меня самым счастливым человеком на планете, и я клянусь тебе, Клементина Стивенс, что остаток своей жизни я проведу, делая счастливой тебя.

Я видел слезы в ее глазах, и я сам готов был заплакать. Все мои слова были самой неоспоримой истиной. Она спасла меня, и за это я готов был на все ради нее.

— Лукас, ты был моей любовью столько, сколько я себя помню, — сделав вдох, начала Клем. — Все время, в школе, потом в колледже меня всегда окружали люди — хорошие, замечательные люди. И мне казалось, что моя жизнь полноценна, я даже считала себя счастливой. Но иногда, в особые моменты, я чувствовала, что я лишена чего-то. А потом, одним вечером, ты вернулся в мою жизнь — внезапно, словно с порывом ветра, которого не ждешь. И ты показал мне, чего же мне недоставало. Тебя, Люк, - моя любовь, мой свет и мое абсолютное счастье. И, если через пару минут ты ответишь мне «да», я обещаю, что моя любовь к тебе никогда не угаснет. Я буду уважать и ценить тебя каждый день своей жизни. Ты мой необыкновенный, замечательный мужчина, которого я буду любить до своего последнего вздоха.