Барбара Картленд - Позови меня

— Это просто смешно! — сказал он с досадой. — А я-то думал, что знаю мотор вдоль и поперек!

Он схватил какой-то инструмент и наполовину исчез в отверстии. Снаружи торчали только ноги, и Марина подумала, что он сейчас промокнет.

Она хотела было спуститься в каюту, как на нее обрушился шквал дождя такой неистовой силы, что за несколько секунд она вымокла до нитки.

Но хуже всего было то, что лодка так и ходила ходуном на волнах, и Марина боялась сдвинуться с места, чтобы не поскользнуться на мокрой палубе и не упасть.

И тогда она решила, что лучше всего просто сидеть на палубе. Дождь безжалостно, до боли хлестал ее по лицу и плечам, прикрытым лишь тонким муслином прилипшего платья.

Она долго так сидела, прежде чем Уинстон выполз из машинного отделения.

— Ничего не могу найти, — сказал он раздраженным тоном. — Думал, это поршни, но я проверил все до единого.

Марина беспомощно смотрела на него сквозь завесу дождя.

— А почему это вы не в каюте? — строго спросил он.

— Такая качка, я боялась даже двинуться.

— Я помогу вам.

— Да какой теперь смысл? Я уже промокла, мокрее не стану.

Он улыбнулся:

— Вы не испугались? Она покачала головой:

— Я страшно рада, что у меня нет морской болезни.

— Прекрасно, это уже удача, и лучше, если она будет не единственная. Похоже, нам придется задержаться здесь надолго.

Он подобрал себе еще какие-то инструменты и снова сунул голову в машинное отделение.

Марина терпеливо ждала.

Дождь уже пошел на убыль, но от сильного ветра море бушевало пуще прежнего.

Лодку раскачивало в разные стороны, и то и дело набегающая волна разбивалась о корму, окатывая Марину холодным душем.

Прошло не меньше двух часов. Наконец Уинстон поднялся на ноги и, держась за поручни, попытался завести мотор.

Сначала двигатель молчал, потом затарахтел и тут же смолк.

Это уже что-то обещало, и Марина быстро поднялась и подошла к Уинстону.

— Вы думаете, что нашли поломку? — спросила она.

— Надеюсь, — ответил он. — Порвался провод. Я починил его, но он может не выдержать.

Он снова попытался завести мотор — он поработал пять-шесть секунд и опять замолк.

Уинстон снова полез в двигатель и через десять минут появился.

На этот раз мотор ожил и наконец заработал нормально.

Марине показалось, что оба они затаили дыхание в ожидании, но никаких перебоев не было — мотор работал как часы.

— Браво! У вас получилось! Получилось! — в восторге закричала Марина.

Уинстон с улыбкой обернулся.

Она стояла совсем близко.

Когда он посмотрел на нее внимательно, его улыбка стала еще шире. Она промокла до нитки, и ее муслиновое платье облепило ее так, будто на ней ничего не было. Оно ясно обозначило её маленькую грудь и обтянуло стройные бедра и ноги.

Ветер разметал ее светлые волосы, и они падали двумя прядями ей на грудь, обрамляя лицо и огромные серые глаза.

— Да вы похожи на тех сирен, которые искушали Улисса! — воскликнул Уинстон.

И тут он обнял ее и поцеловал!

На мгновение Марина почувствовала, как холодны их губы, а потом какой-то дикий восторг пронзил ее, как молния.

Ведь это то, чего она так долго ждала, так страстно хотела! Она почувствовала, как губы его вдруг стали горячими и настойчивыми…

Всего несколько секунд он держал ее в объятиях, и его губы были властно прижаты к ее губам, но для Марины это было как вечность — она владела всем миром, и звезды падали с неба, устилая все вокруг…

Это было такое чудо и такой восторг — она и представить себе не могла, что это возможно. Уинстон ослабил объятия и сказал каким-то незнакомым голосом:

— Я же говорил вам, Марина, что вы — сирена… С этими словами он взялся обеими руками за штурвал и очень медленно развернул лодку.

Она стояла рядом не двигаясь.

Она не в состоянии была ничего делать — лишь уцепилась за фордек, чтобы устоять на ногах, и чувствовала, как все ее тело наполнилось какой-то новой жизнью.

Это было то же самое чувство, которое она пережила когда-то в Гайд-парке, сидя на скамейке у Серпентина и призывая Элвина. Тогда она ощутила, что стала частью цветов и воды, как бы растворилась в них. Да! То же чувство, только еще более удивительное и восхитительное!

— Мы поплывем довольно медленно, — сказал Уинстон, — а то еще опять сломается. Так что, боюсь, нам придется добираться до дома очень долго.

«Это не имеет значения, ничто сейчас не имеет значения!» — хотела сказать Марина, но не смогла произнести ни слова.

Она молча смотрела на профиль Уинстона и чувствовала, что все еще трепещет от его поцелуя.

Некоторое время он вел лодку молча, затем спросил:

— О чем вы думаете?

— Я вспоминала стихотворение, — честно ответила Марина.

— Тогда это должны быть строки из Софокла: «Мир наш полон чудес, но удивительней нет — человека!» — Он усмехнулся. — Ну прямо про меня! Потому что, уверяю вас, то, что я отремонтировал двигатель, — это настоящее чудо! И если он доставит нас домой в целости и сохранности, тоже будет чудо!

— А если бы вы не смогли его починить? — спросила Марина.

— Тогда нас носило бы по морю, может, несколько часов, а может, дней, пока бы нас не нашли и не подобрали, — если, конечно, мы не добрались бы до берега вплавь.

Марина засмеялась и посмотрела на далекий берег, все еще окутанный дымкой.

— Единственно возможный способ проделать это — оседлать дельфина!

— Да-да, если бы боги расщедрились и дали нам каждому по дельфину! — весело ответил он. Марина промолчала, и он вскоре спросил: — Я хочу узнать, какие все-таки стихи вы вспоминали?

— Ваши лучше, — ответила Марина.

— Я жду, — коротко сказал Уинстон. Застенчивым тихим голосом, однако достаточно

громко, чтобы перекрыть шум мотора, она прочитала строки, которые, казалось, не выходили у нее из головы с того самого момента, как она приехала на виллу:

Это был отрывок из оды Аполлону с просьбой о благословении тем, кто выиграл победу в Пифийских играх, но сейчас эти строки очень точно подходили к Уинстону.

Никто не мог сейчас выглядеть более сильным и могучим, чем он: его насквозь промокшая рубашка не скрывала ширину его плеч, силу его рук и атлетическое сложение. Под мокрыми брюками угадывались узкие бедра, и Марина видела, что он необычайно силен, и если ему случится драться, то противнику придется нелегко.

— Если вы имеете в виду меня, — сказал с улыбкой Уинстон, — то вы забыли две очень важные строчки из этого же стихотворения.

— Какие?

Он рассмеялся.

— Другими словами: «Гордыня приходит перед падением», и эту мудрость нужно всегда помнить.

— А почему это вы должны упасть? — спросила Марина. — Я думаю, вы никогда не упадете.

— Надеюсь, что вы правы, — ответил он. — Но человек не должен быть слишком самонадеянным или считать себя непобедимым.

— Я никогда бы не отважилась так думать, — согласилась Марина, — но вы — совсем другой! Вы всегда будете идти своим путем, всегда будете готовы сделать невозможное и превращать поражение в победу.

— Сейчас вы опять похожи на сладкоголосую сирену, которая завораживает Улисса своей песней. Наверное, самое опасное, что может женщина сделать мужчине, — сказал Уинстон со смешливой ноткой в голосе, — это уверить его, что он непобедим и всегда могуч. — Он глянул в широко открытые глаза Марины и добавил: — Но это и самое лучшее, что она может сделать, потому что большинству мужчин просто необходимо иметь кого-то, кто бы верил в них, так как сами они боятся верить в себя.

— Я верю в вас! — со страстью сказала Марина.

— Почему же?

— Мне кажется, вы всегда будете добиваться в жизни того, чего хотите. И я думаю также, что вы хотите того, что будет помогать другим и приносить большую пользу всем людям.

Она вообще-то не знала точно, о чем говорит, но слова находились как-то сами собой.

Наступило молчание. Потом послышался голос Уинстона:

— Спасибо, Марина, вы заставили меня решиться на очень важное для меня дело.

Больше они не разговаривали, так как Уинстон, казалось, весь сконцентрировался на лодке и ее двигателе. Снова принялся лить дождь, и Марина вся съежилась и притихла.

Уже было далеко за полдень, когда они наконец добрались до своей пристани — буквально приползли со скоростью меньше трех узлов. Механик уже ждал их, и Уинстон рассказал ему о своих злоключениях. Пока он возбужденно описывал подробности, Марина стала взбираться по ступенькам к вилле.

Она еле передвигалась в своих промокших юбках, и Уинстон скоро догнал ее.

— Вам обязательно нужно принять горячую ванну, — твердо сказал он, — но сначала нужно выпить чего-нибудь крепкого.

Несмотря на ее протесты, он привел ее в комнату, где на столике стоял поднос с бутылками.

— Я испорчу вам весь ковер! — пыталась она защититься.

— Это лучше, чем подхватить воспаление легких! — отвечал он. — Выпейте вот это — все до последней капли!

Это был коньяк — он опалил ей горло как огнем, но раз Уинстон приказал ей выпить, она подчинилась.

Потом она поднялась наверх, где служанка уже приготовила ей ванну, и, сбросив мокрую одежду, Марина с наслаждением погрузилась в горячую воду и долго сидела там отогреваясь.

Потом ей пришлось еще сушить волосы, и она спустилась вниз лишь через несколько часов — в вечернем платье — и нашла Уинстона в той комнате, где обычно обедали зимой.

Здесь был камин, и, когда Марина вошла, в нем уже ярко горели поленья. Перед камином стоял накрытый стол.

При ее появлении Уинстон встал.

— Если вы не хотите есть, то я голоден, как волк! Марина смущенно улыбнулась.