Ксения Иллюзия - Пожалей меня, Голубоглазка

— Ты! Ты — сволочь! Ты!

Она хотела убежать и даже опять попыталась, да куда там…

Схватил и снова прижал к стене, больно навалившись, вдавливая в камни. Сильно сжал голову, выжигая взглядом клеймо внутри.

— А может, сама, а? Сама такая, а других винишь?

Говорил, а самого крутило всего. Кишки в узел сворачивались от той мерзости, что вылетала изо рта. И чтобы остановиться, хоть как-то взять себя в руки, наказать и в то же время прекратить наказание, набросился на её губы, разомкнутые и сводящие его с ума. Его всё в ней с ума сводило. И эта липовая черствость, равнодушие, отказ от помощи, тайны… Как можно оставаться такой, когда вместе им так жарко? Так охр*нительно хорошо? Когда она кричит под ним, словно душу отдает? Когда он кончает в неё, чувствуя, как с каждой каплей жизнь, всего себя теряет?

Целовал ненасытно, понимая, что мало. Сожрал бы всю сейчас, да нельзя.

— В машине поговорим, — дыхание сбилось, вырывалось клочками. Сердце неровно стучало в ребра. — Прикройся.

Снял с себя рубашку, несмотря на холод, торопливо дергая за пуговицы, и накинул ей на плечи.

— Идём.

Ая опустила голову, следя за его руками и не желая их видеть. Молчала, разъедая тишиной его внутренности. Щёки стали мокрыми и грязными от краски, и Костя потянулся, чтобы помочь это исправить.

Она отшатнулась, уловив его движение, ещё ниже опустила голову и прошла к машине, сдергивая на ходу рубашку.

А с Кости в тот момент словно кожу содрали.

*****

В машине было тепло и что самое приятное — оказались салфетки и вода. Ая стерла с лица потёки туши и сделал пару глотков.

— Как ты можешь ходить в такие места, будучи беременной?

Она закрутила крышку пластиковой бутылки и отвернулась к боковому окну, думая о скорой открытке, что "прилетит" к матери. На сей раз из Африки.

Надо будет напомнить Людке… Людка, черт! Она совсем забыла про Людку!

— Нам нужно вернуться.

Странно, но волнение за подругу вытеснило обиду и злость. Пусть на время, но вышло на первый план.

— Нет.

— Людка не сможет…

— Я сказал — нет! Пусть с… добирается, как хочет.

— Что она тебе сделала?

— Тебе. Она сделала тебе!

— Я не виню её, надо вернуться.

Костя сжал зубы.

— Прошу тебя.

Мог бы — уши зажал.

— Пожалуйста.

Вся выдержка сейчас улетит в тартарары.

— Вернёмся — напою чаем.

Спасибо, но в последнее время он хочет пельменей.

— Угощу чем-нибудь особенным.

Издевается. Но он был готов быть ею изжеванным.

— Отдамся.

— Думаешь, не возьму сам? — не сдержался, выкручивая руль, на ходу разворачиваясь.

— По доброй воле приятней в тысячу раз.

— Воля твоя…, - ухмыльнулся. — Я вплотную — и нет её.

— Проверим?

— Мне проверять нечего, я и так знаю.

Она вздохнула. Не понятно было, согласилась или нет, но не сказала больше ни слова.

Его это устроило.

Доехать бы живым…

Сегодня был паршивый день. Всё валилось из рук, никак не могла собраться. Мутило и хотелось выпить яду. Месячных не было уже четыре месяца, а Ая так и не решилась сказать об этом Косте. Не знала, почему. Что-то останавливало.

Он в последнее время был каким-то встревоженным, озабоченным, что ли…

После кабака, из которого вытащил её, как куклу, вел себя практически безукоризненно, разве что в постели сдержаться не мог. Ая улыбнулась, вспомнив, как Романович обматывал её волосами свою шею и шептал нежности. Кто бы мог подумать, что умеет…

И пошлости шептал, и показывал, но делал это тонко, балансируя на грани её самообладания.

Людку тогда довезли, хоть и была обижена на целый свет. Костя молчал всю дорогу, сдерживал эмоции, только всем было ясно, что зол. Даже Людке.

Они поговорили после её отъезда и нашли компромисс. Костя обещал не нервничать, если не сможет до Аи дозвониться, не поднимать город на уши, а она обещала звонить. Всегда, когда могла задержаться, или менялись планы.

*****

Первый раз тошнота наступила внезапно, накрыв плотной удушливой волной, когда они сидели у Кости и ужинали. Ая в тот вечер, наконец-то, сделала пельмени, и Костя доедал уже вторую порцию, урча от удовольствия, как кот. И вроде бы все было нормально, а потом раз — и сидит уже вся липкая от пота, а желудок где-то в горле, и только и остаётся, что дышать глубоко, стараясь вернуть его на место.

Костя заметил. Или почувствовал, сразу отбросив вилку и привстав с места. Принёс воды, заботливо поглаживал спину и шутил, что Ая, возможно, перепутала тарелки. Хотела отравить его, а в итоге сама отраву съела. Тошнота отступила так же неожиданно, как и пришла. Быстро, главное. И они списали это на тяжелую трудовую неделю, которая далась Ае не без усилий. Так думала Ая.

*****

В связи с великодушием и помощью Стрелы, она выплатила кредит и закрыла все счета, чтобы взять ещё больше денег для расширения производства. Наняла сначала бригаду по ремонту и установке нового необходимого оборудования и расширила штат сотрудников. Михалыч с женой теперь были задействованы на легких подсобных работах, а Мария, по-прежнему, — продавцом, но уже не единственным.

Стрела оказалась очень упорной женщиной, методично и верно подтачивая защиту Аи от чужого вмешательства в свои дела. Необходимые бумаги были оформлены и подписаны, заверяя, что предоставленная сумма — беспроцентный долг на очень долгое время, с ежемесячными свободными платежами. Ая могла перечислять на счет Стрелы хоть по рублю, но она не планировала быть должной годами, поэтому старалась выкладываться на «всю катушку», увеличивая обороты продаж.

Костя, казалось, забыл свой страх перед её беременностью, по крайней мере, не вспоминал больше, и уговорил начать взаимное сотрудничество между предприятиями. Теперь его ресторан обеспечивал своих посетителей любимой выпечкой, а Ая — дополнительным и щедрым клиентом — себя. Даже появившийся лишний расход на транспортные услуги оказался не заметным в получении прибыли, и девушка всерьёз занялась рекламной кампанией.

Дело росло. Быстрее, чем она когда-то мечтала. И почему — то росло желание попасть на необитаемый остров, чтобы насладиться в максимальной степени этими изменениями. Разделить их только с собой — с той Аей, которой стала.

Костя… Сегодня они должны были встретиться у него, а ей отчего-то было неспокойно. Он пробивал защиту, выстроенную годами и рушившуюся так стремительно…

Он был другим. Изменился, стал совершенно не тем Костей, которого она знала, и это было ужасно. Ей заново приходилось адаптироваться, учиться верить ему, а она не хотела. Не могла, потому что уже не одна была, с ребёнком. Она отвечала за другую жизнь, более ценную, чем свою. Риску — не место. Стабильность, уверенность — вот что стало важным, а с Костей всё выглядело эфемерным, призрачным.

*****

Он знал, что она беременна. Невозможно было скрыть зелёный цвет лица, частоту побегов в туалет и вынужденных там задержек, изменившиеся вкусы в еде и появление чуть заметного животика. Они проводили вместе много времени — об этом Костя позаботился — и он прекрасно видел, как после лимонада она пила молоко, стараясь спрятать напиток в не прозрачной кружке. И как утром, после манной каши, хрустела солеными огурцами, предлагая сделать «селёдку под шубой» и тут же меняла её на яблочно-морковный салат, а потом и его — на сало с чесноком.

Он ждал. В её положении было опасно начинать разговор, который мог послужить причиной слёз и опасности выкидыша. Помнил историю Василисы. Не дай Бог…

Но и ждать становилось все труднее. Чувствовал, что Ая до сих пор словно не живая с ним, словно внутри замороженная. Да и хотел знать правду, наконец. Чем больше думал, вспоминал — тем больше находил непоняток. Слишком многое не сходилось, картинка не складывалась.

Не хотел начинать расследование за спиной, хотел от Аи услышать. Чтоб сама, по своему желанию рассказала. Думал сначала напором взять, связаться с её отчимом, но не стал. Предчувствовал, что в грязи изваляется, а Голубоглазка чистоту любит. Опасно. Потеряет. И разрывало его на части от всех этих мыслей, от неё, что становилась настоящей только снизу. Не мог уже спать один, купил её любимые средства для ванной, духи, кольцо купил…

Как-то раз, ночью, когда спала, примерил и несколько долгих минут наслаждался видом драгоценности на её безымянном пальце. Шизик.

*****

Сегодня он приготовил свинину в аджике. Сам запёк в духовке, с удовольствием вдыхая аромат, разносившийся по квартире. Ая же, не успев войти и раздеться, сразу побежала «мыть руки». Черт!

— Ты как там, жива? — крикнул, подойдя к двери ванной и прислушиваясь к звукам.

— Угу.

Голос глухой, как из танка.

— Может, помочь?

— Нет.

Он отошёл, не стал настаивать. Включил музыку, поправил на столе скатерть и сел.

Она вышла спустя четверть часа: бледная, еле живая.