— Открой.


— Нет, пока не ответишь.


— Открой или вышибу дверь.


Начал заводиться. У него никогда не хватало терпения, и на смену тлеющей злости приходила бушующая ярость. Затопляла до ноздрей. Он старался прекратить тот огонь, что разгорался в венах всё ярче, от усилия чуть ли зубами не скрипел, но понимал: проиграет. Бурлило внутри всё. Кипело так, что сосуды, казалось, вот-вот лопнут. В глазах черти плясали, да и сам — словно чертом был. Раньше она бежала навстречу, стремилась к нему до одышки, а сейчас…


— Звоню в полицию.


А сейчас ментов звать готова, лишь бы его не видеть.


— Звони, милая, звони. Я что-нибудь для стражей порядка придумаю. Например, что внутри раздавались крики о помощи, и я, как настоящий герой, не стал ждать монтажа съёмки и бросился спасать принцессу в прямом эфире, или ещё что… Ты лучше от двери отойди, с телефоном-то… могу задеть ненароком.


— Костя!


— Считаю до одного. Раз.


Замок щёлкнул, и Костя толкнул дверь. Вошёл, заполнив собой почти всю ширину дверного проема, не сводя с Аи глаз. Она стояла, приземляя его вызовом, чуть вздёрнув подбородок и перебросив через плечо полотенце. На щеке — полоса от ягод в форме перевёрнутой запятой, словно ежевичная ракета оставила след, на губах — ванильная пыль, на груди — пуговка расстёгнута. Ох уж эта пуговка…


— Ты грязная, — весело заключил он, бросив пакет на пол и ощутив, как стихает бурление в крови, будто шторм в океане. Тепло сразу стало отчего-то, тепло и мирно.


— А ты наглый.


— Знаю, — оперся о косяк, скрестив на груди руки, и улыбнулся. Нет, не стала бы она звонить в полицию, врала всё.


— Прекрати улыбаться, это не комплимент.


— Знаю.


— Зачем приехал?


— За едой. Вот, — указал глазами на пакет, — хочу раскрутить тебя на пельмени. В точности следую твоему совету.


— Я не хочу есть.


— Не ешь. Но слепить-то их можешь?


— Слепить могу, но не буду.


— Тогда научи меня, я буду.


— Не мог готовых купить?


— Не доверяю я готовым, хрен знает, что туда кладут.


— Мясо.


— Чьё?


Ая закатила глаза.


— Ты поэтому берёшь нового шеф-повара? Старому доверять перестал?


— Нет. Новый готовит лучше.


— А-а…


— Не съезжай с темы.


— Значит, пельмени? — Ая строго на него посмотрела, сдёрнув с плеча полотенце. — Только пельмени?


— Со сметаной и сливочным маслом.


— Еда и ничего больше?


— Слово скаута, — он показал два пальца. — Но если ты ещё раз спросишь, расценю, как намек.


— Закрой дверь и иди мыть руки.


*****


Ая месила тесто, а он никак не мог отвести взгляда от её рук. От сильных, точных, быстрых и красивых движений. Смотрел, и в памяти короткими огнями вспыхивали воспоминания.


*****


— Научи меня пить. Как ты, одним глотком. Научи.


— Отстань, маленькая ещё.


— Научи, мне уже можно. Ты же знаешь, что можно!


— Мне некогда.


— У тебя никогда нет времени, а я, между прочим, блинов нажарила.


— Так вот чем так вкусно пахнет…


Она тогда замахнулась на него, лукаво улыбнувшись, а он глянул ей в глаза и потерялся. В них плескались голубые волны предвкушения, бились о его решение не трогать их обладательницу, смывая твердость правил и грозя унести с собой, в открытое море, синюю даль. И оставить там навсегда. Он в который раз почувствовал себя беспомощным кроликом, не в силах которого было бороться.


— Ладно, — сдался. — Покажу тебе, но только раз, поняла?


— Ладно.


Улыбка на её лице сразу же расцвела, а в глазах появились солнечные блики. Чумовые глазищи, самые потрясающие в мире. Он тогда практически убежал из квартиры, ища спасение на улице и в винно-водочном отделе ближайшего магазина. Дурень.


— Чем ты занимаешься? — она читала книгу или делала вид, что читала.


— Разным. В основном, покупаю дешевле, продаю подороже.


— А что именно?


— Не твоё дело.


— Моё. Мы же вместе.


— Мы — случайность, и у всего есть срок давности.


— Разве может быть давность у настоящего?


— Глупая ты ещё, не понимаешь.


Он тогда подумал, что Ая спрашивает про время. Глупой была не она.


*****


Сейчас Костя смотрел на её руки с чётким осознанием своей самой большой ошибки. Огромной пропасти, над которой он болтался без страховки несколько лет. Болтался в бесполезных попытках зацепиться, ухватиться за край, почувствовать под собой твердую землю. Оказаться в безопасности.


Он уронил голову на стол, прижавшись щекой к холодной столешнице, и заглянул Ае в лицо. Раньше её глаза не могли скрыть ни единой мысли. Она ещё не сказала ни слова, а он уже знал, какими они будут, эти слова. Раньше её глаза напоминали чистые, прозрачные озёра, а теперь… словно два омута были, скрывая за тёмной синевой всё, о чем она думала, что чувствовала. Каждую мысль хранила в тайне, каждое желание. Разве что иногда, в самой глубине, показывался огонек, намекая о своей возможной силе. Будто на дне морском Нептун костёр разжигал, раскаляя трезубец, чтобы, всплыв на поверхность, поразить им Костю. Три точки: голова, сердце, пах. Три, обжигающих до смерти, проникания в тело. Хватило бы и одного, если честно. Хватило бы и одного.


Не выдержал — положил ладонь на тонкое запястье, останавливая процесс.


— Почему ты уехала?


Взгляд опустил, смотрел на свою руку, крепко держащую её. На этом вопросе её рука дёрнулась.


— Отпусти, теряем время.


— Не страшно.


— Тебе — возможно, а тесту надо ещё постоять минут тридцать.


— Постоит, никуда не денется.


— Я хотела сегодня пораньше лечь спать, твои пельмени в мой план не входили.


— А я? Я входил?


При этом вопросе его всего окатило горячей волной, и в брюках сразу же стало тесно. Костя поднялся со стула, не выпуская её руки, потянул за неё, разворачивая Аю лицом к себе.


— Отпусти.


Она смотрела спокойно, устало даже. На голову повязала платок перед готовкой, став удивительно родной. До боли знакомой.


— Нет. Так почему?


— Захотела и уехала, что в этом такого?


— Ты знала, что я здесь?


Она уставилась на него, как на придурка, которым он себя и почувствовал, спросив это.


— Ну ты и…


— Значит, не знала, — попытался обнять, но она в миг разозлилась.


— Да отвали ты! — вырвала руку и толкнула его в грудь, оставляя мучные отпечатки на темной рубашке. — Почему… знала-не знала… какая разница? Ты просил пельменей — будут тебе пельмени! Не душевный разговор, не прием психоаналитика, не слёзные воспоминания, а именно пельмени! Пель-ме-ни!


От толчка Костя сделал шаг назад, но тут же снова приблизился и закрыл её рот своим, поэтому последнее слово прозвучало сдавленно и глухо, остановившись где-то у Кости в горле. Боже, какая она всё-таки… крышу сносит от одного запаха, что уж о вкусе говорить…


Он целовал её жадно. Сорвал платок, обхватил руками голову и пил. Святой источник, Иисусе…


Ая пыталась отстраниться, пыталась сопротивляться, но он застал её врасплох, и никак не удавалось сосредоточиться, найти достаточно сил. А потом захлестнуло желание. Дикое, неудержимое желание почувствовать опять этого мужчину в себе, быть оттр*ханной по полной, разложенной на части, на частицы. Она хотела не нежности, не липкой романтики и долгой слащавой прелюдии, она хотела жесткого спарринга, ненасытного обладания, немного грязного, но такого настоящего секса.


Его язык хозяйничал у неё во рту, и Ая прикусила наглеца. Костя отстранился и мутным взглядом задал вопрос.


— Не шали.


— И не думал.


Губы обжигали губы, слова растворялись в совместном дыхании, тоже горячем.


— Ты что, против?


— Я же девочка.


— Ты леденец.


— Девочка.


— Ты леденец какая девочка.


— То-то же.


И, наконец, поцелуй. Страсть, потребность, искушение — дремучий коктейль чувств чуть не убил его. Единственное, что стало важным — она. Быть внутри неё. Кончить в неё. В ней. Его.


Толкнул на стол, сметая тесто в сторону, на пол. Разорвал комбинезон, дернув за расстегнутый ворот. Пуговицы побежали по кафелю, стуком своим прощаясь с одеждой, как и Ая.


— Могла бы и одеться поинтересней, — прошептал Костя, поедая её трусики горящими глазами.


— Комбинезон — очень интересная вещь.


— Меня интересует не он, — подцепил пальцем хлопок и стянул по длинным ногам, — а она. — два пальца оказались в горячей тесноте.


Ая застонала, отвернулась и вцепилась в края стола. Все волосы в муке, как и щека — та самая, с которой улетела ежевичная ракета, и след от неё теперь не тёмный, а белый, припорошенный. Закрыла глаза в наслаждении от движений его пальцев, не представляя как выглядит, до чего красивой сейчас лежит перед ним.