Ксения Иллюзия - Пожалей меня, Голубоглазка

Прошлое.

Он торопился. На улице было очень холодно, как и подобает зимней колючей погоде, а подошва его ботинок — тонкой и скользкой. Хорошо хоть, пуховик додумался надеть, а то бы совсем окоченел. Шаг был быстрым, и Константин, увидев огни родного дома, его только прибавил. Даже если поскользнется, плевать — объемный пуховик смягчит удар, а капюшон не даст мозгам разлететься.

Скорость "подлета" остановило препятствие.

Когда до желанного входа оставалось несколько метров, Костя, скинув капюшон, увидел человека. Тот сидел на скамейке, возле подъезда, спиной к нему, согнувшись в три погибели и не обращая ни на кого внимания. Взрослый он или подросток, было не рассмотреть — человек был маленьким и худым, скрюченным от холода и замотанным в длинный пушистый шарф. Костя остановился и неизвестно почему громко окликнул:

— Эй, как там тебя?

Не увидев реакции, подошел ближе, обойдя и встав перед чудаком.

— Эй, слышишь меня? — тронул за плечо, обхватив через тонкую курточку выпирающую кость, и потряс.

В свете окон, лампы над козырьком крыльца и рядом стоящего фонаря были хорошо заметны алые пятна на щеках, прикрытых шарфом, бледную кожу лба и темные круги под глазами. Может, тень давала такой эффект, а может, анемия.

Огромные глаза уставились с бессмысленным, пустым выражением, хотя он всегда был против такого высказывания — не понимал, как выражение может быть пустым, — но сейчас именно оно пришло на ум.

Глаза были красивыми. Очень. Крутыми, сказал бы он даже. В такие глянешь раз — не забудешь вовек. Их не забудешь. Себя — потеряешь.

Вспомнил почему-то девку из мультика и колодец, в который она падала. Сейчас, глядя в эти глазищи, туда падал он.

Ресницы, словно мокрые стрелы, целились в небо, доходя почти до бровей. Четкими линиями, собольей кистью были те нарисованы. Если бы его попросили одним словом назвать то, что увидел перед собой, он бы сказал: «Черт!»

На улице было чертовски холодно, а его чертовски сильно прошиб удар под дых чем-то горячим. Будто кипятком облили легкие, «проводив» его напоследок.

Этому не было разумного названия, пока никто из них двоих не открыл рта. И как только эта нелепая мысль возникла в его голове, он сразу захотел её проверить.

— Звать тебя как?

Фигурка напряглась и попыталась отстраниться.

— Спокойно, не обижу. Как зовут?

— Часто.

— Не понял, — удивился он.

— Зовут меня часто, — глаза закрылись, — только прихожу редко.

Голос был с хрипотцой, непонятно, чем вызванной, и заглушен шарфом, намотанным на нижнюю половину лица.

— А-а-а… понял: это шутка была, да?

Фигурка закашлялась, и ему категорически не понравился этот кашель. Собака — и та лает мягче и тише.

— Ага, дядя. Шуткую я.

Глаза снова открылись и теперь странно поблескивали.

— Так назовешь себя или мне шутником тебя звать?

— А зачем тебе меня звать? Шел, и иди дальше, я тебе не мешаю. Да отпусти ты!

Костя только сейчас понял, что сильно сдавил хрупкое плечико, и руку отнял. Внимательно осмотрел близлежащую территорию, светящиеся в доме окна и вернулся к странному собеседнику. «Парень или девка?» — подумал, разглядывая болезненно худое создание. На вид — лет пятнадцать, возможно, меньше.

— Прости, не хотел делать больно. Есть хочешь?

— Да пошел ты, — снова кашель.

— Пойду. Ты со мной?

— Один пошел.

Константин начал уставать и мерзнуть. Ноги напоминали протезы от папы Карло — становились деревянными.

— Как знаешь, — бросил равнодушно. — В моей квартире три комнаты, теплая вода и одеяло, много вкусной еды. Хочешь сдохнуть от переохлаждения — дело твоё, моё — моя совесть. Я предложил — получил отказ, спокойно спать могу теперь. Бывай.

Развернулся и зашел в подъезд, а пока поднимался, не выходили из головы ни эти глаза, ни кашель. Наверняка простуда уже завладела маленьким телом, может, бред начался, раз боится чего-то. Нет, он, конечно, и сам понимал, что зайти в гости к незнакомцу может в наше время только больной, но ведь больным и был сидящий на морозе сорванец!

«Парень, — решил и сразу почувствовал себя извращенцем, глазищи вспомнив. — Девка бы зашла, стопудово».

Он слыл красавчиком, но таковым себя не считал, что бы ни говорили остальные, однако признавал очевидное: некая харизматичность и обаяние у него имелись. Настолько, что всегда получал желаемую.

Какой бы она больной ни была.

Зайдя в квартиру, разделся и вскипятил чайник. Выпив чашку горячего и крепкого, с каплей травяного бальзама, чая, решил принять душ. Согрелся изнутри — согрейся снаружи. Вытащил из шкафа полотенце, перекинул через плечо, но, подойдя к двери ванной, остановился.

— Бл*дь, да гори оно все! — Вернулся на кухню и выглянул в окно.

Нарисованные морозом узоры мешали четко видеть картину возле подъезда, но если он не убедится, что там все в порядке, то не сможет ничего делать дальше, как бы ни был уверен в обратном.

Он открыл окно.

Старое, с облезшей краской, оно немного воспротивилось, скрипя и заедая в шпингалете, но Костя оказался настойчив. Открыл, высунулся по грудь и громко выругался. Фигурка уже не сидела — спала, лежа на боку, возле скамьи, отдавая остатки своего тепла холодной земле.

— Ну какого же хрена! — Костя быстро закрыл окно и выбежал, как был: в тапках и раздетым, на улицу, кляня погоду, равнодушных людей, позднее время и себя. Знал ведь, чувствовал, что этим закончится! Нет чтобы настоять сразу, так куда там…

Выбежав, кинулся к лежащему телу и поднял на руки. Господи, да здесь живого весу — кило тридцать, не больше. Не удивительно, что чахоточник. Вернувшись в квартиру, отнес на диван, в самую маленькую из комнат, притащил подушку и одеяло из своей, укрыл, подложив под голову мягкое перо. Пусть согреется, а когда отпустит — проследит, чтобы принял ванну и выпил грог. Дай бог, температуры не будет.

Когда укрывал, приспустил шарф и замер взглядом на пухлых, четко очерченных и сочных, как спелая вишня, губах. Указательный палец, зацепившись за влажный от дыхания мохер, дернулся. Мужчина провел подушечкой по невероятной гладкости, повторяя контур и до колик желая попробовать, так ли вкусны, как кажутся, эти "ягоды".

— Не-ет, ты не парень, — прошептал. — А я лопух.

То ли его слова, то ли тепло, то ли что ещё послужило пробуждению девушки, но глаза её открылись и уставились прямо в его. Четко, одним движением ресниц "выстрелили" в зрачки, доходя до мозга.

Где-то в затылке зазвенела струна, а хриплый голос сказал:

— Я, кажется, знаю теперь, куда падают звезды.

Костя был настолько потрясен, что спросил, не думая, напоминая зомби:

— Куда же?

Глаза не отрывались — смотрели не мигая, пронзая его насквозь. Струна звенела все громче.

— За горизонт. Всегда далеко за горизонт. Так уж у них заведено.

— Правда?

— Да. Только там их можно найти и исполнить свою мечту. Теперь ты понимаешь, почему люди путешествуют? Они ищут звезды.

Костя ничего не понимал. Он смотрел на девушку, бывшую парнем до снятия шарфа, и чувствовал себя долбаным Буратино. Не день сегодня, а сказка, бл*дь, какая-то! Отсосный мультик прям!

Он наклонился, делая над собой усилие, и коснулся губами её лба.

Все встало, наконец, на свои места. Она бредила.

*****

В комнату нельзя, — донесся издалека знакомый голос.

— Наряд полиции прячешь? — этот был уже не знакомым, отрывистым и грубым.

— Чего мелочиться? Всю её, родимую.

Чей-то смех. Такой же отрывистый, как и голос.

— Показывай товар.

Что-то задвигалось, зашуршало. Все звуки доносились сквозь вату будто, были не совсем четкими. Это мешало.

— Как обычно?

— Обижаешь.

— Ладно. По одной? Так сказать, за успех мероприятия?

— В следующий раз адрес будет другим.

— Засветиться боишься?

— Предохраняюсь, бл*дь.

— Да ладно тебе, не мальчик — понял.

Какие-то хлопки и снова смех.

— Здесь товара больше не будет, не заходи.

— Говорю же, понял. Заведённый ты какой-то сегодня. Может, в комнате дело?

— Сестра там моя. Больная. Подозревают туберкулез, открытую форму. Лучше не суйся.

— Бр-р… Гадость какая.

— Не гадость. Сестра.

— Да я о болячке. А если заразишься?

— Что бог даст…

— Дурак ты. Давай, что ли? Глядишь, напоследок…

Она не знала этих двоих и знать не хотела, хоть голос первого и был знаком. Все, что она хотела, — открыть глаза и исчезнуть, уйти, скрыться. Где она? Почему не может двинуться? Опять происки отчима?

Хлопнула дверь, щелчок замка — плетью по нервам. Шаги. Кто-то подошел близко, стараясь не дышать. Кто?

Теплая рука коснулась лба, и стало сразу тепло всему телу. Словно обернули в одеяло.

— Температура спала… Теперь точно поправишься, — голос того, первого. Приятный, родной какой-то. Странно…

Губы почувствовали холод.

— Надо выпить, это бульон. Совсем немного, пару глотков. Один, ну?

Она постаралась открыть рот, и получилось. Внутрь проскользнули масляные капли, сразу попав в гортань и дальше, в желудок. Она не успела даже сделать глоток, как ощутила теплоту в шее и груди. Бульон смазал стенки пищевода живительным бальзамом, но спустя несколько секунд, когда мозг отдал команду почувствовать вкус, её затошнило.