Перед глазами всплыла теплая Сашина квартира, елка, рисунки на стекле. Пушистый Хендрикс и Самсонов с его горячими руками, смешливыми глазами и необыкновенным новогодним стейком. А она застряла тут, с этой зловредной старушенцией, и у нее ничего, ровным счетом ничегошеньки не получалось. Она обхватила колени, уткнулась в них носом, и зарыдала еще горше.

-    Ну, чего ты воешь? - продребезжало у нее над ухом.

-    Простыня порвалась. Простите, пожалуйста, я не хотела. Я случайно наступила, и вот...

-    И чего из-за нее реветь? Подумаешь, горе какое. Ей сто лет уже, этой простыне. Она и от ветра бы разъехалась вся. Ничего, на тряпки пущу, - последнее слово Зинаида Федоровна произнесла как «пушшу». - Поднимайся, сколько можно сопли морозить. И голова вон мокрая вся. Эх, чудная какая девка! Пошли чай пить.

Варя по-детски всхлипнула, утерла нос тыльной стороной руки и последовала за старушкой. Теперь та уже не казалась такой вредной. В сенях отирался здоровенный пятнистый кот.

-    Это Ваш?

-    Да, Кузька. Он всегда уходит на сушила, когда Света приезжает. Она его терпеть не может, а он так и норовит ей в туфли напрудить. Визга бывает!

-    А за что она его не любит? - поинтересовалась Варя, когда они вместе с котом зашли в теплую комнату.

-    Поди знай. То линяет он, то блохастый, то мышей дохлых тащит. А на что он мне, спрашивается, тогда сдался, если он мышей таскать не будет? А блох нет у него, Мишка ему и ошейник вешал. Ставь чайник. И дай вон ему из холодильника селедочных хвостов, там, в тарелке на нижней полке. У печки его миска стоит, - Зинаида Федоровна медленно и с усилием опустилась на стул: ее беспокоили колени.

Морда у кота была наглая и демонстрировала внушительную боевую историю. Краешек одного уха был разодран, под глазом красовалась царапина, хвост порядком изжевали. Но выглядел он, тем не менее, довольным жизнью. Выгнув спину и подняв хвост трубой, он вертелся в ногах, пока Варя лазила в холодильник. Она кинула ему в миску селедочные хвосты, и он воодушевленно уселся трапезничать, оглашая комнату звучным хрустом.

Варя накрыла на стол: хлеб, колбаса, вчерашние салаты. Михаил не потрудился набить закрома перед отъездом. Просто оставил денег на продукты и попросил собирать чеки. Тем временем Кузя уничтожил свою порцию, по-хозяйски плюхнулся девушке на колени, прищурился и заурчал, как холодильник «Саратов». Она погладила животное и ощутила под рукой застарелые шрамы. Не переставая мурлыкать, кот недовольно повел ушами. Ласки он явно хотел, но как было это осуществить, если всю его шкуру покрывали рубцы и болячки, она не понимала.

-    Справа гладь. Там у него целая сторона, - подсказала Зинаида Федоровна.

Варя послушалась, и кот прикрыл глаза от удовольствия, вытянув заднюю ногу. Его увесистая туша с трудом помещалась у нее на коленях. Опасаясь потревожить барское создание, она аккуратно дотянулась до стола и положила себе немного оливье. Утренний хот-дог с Курского вокзала остался далеким воспоминанием, а с тех пор она ничего не ела.

-    А теперь рассказывай все, как есть, - бабушка выбрала винегрет, и теперь в морщинках вокруг рта у нее остались бордовые следы.

Варя вкратце поведала историю про Газиева, опустив некоторые детали, - в том числе, про Самсонова и приемную маму, - чтобы не вызывать жалость. Да и вряд ли кто-то поверил бы в то, что мать ее продала.

-    И тебе совсем некуда пойти? - удивилась Зинаида Федоровна.

-    У меня нет семьи.

-    А друзья-подружки?

-    Никого настолько близкого, чтобы можно было напроситься к ним в дом. Я не люблю никого обременять, у меня есть руки-ноги, значит, заработаю себе на крышу и хлеб.

Хозяйка сверлила ее взглядом, видимо, решала, стоит ли верить.

-    Ладно уж, так и быть, признаюсь. Есть у меня стиральная машинка.

-    Что?!

-    В бойлерной стоит. Миша подключил.

-    Зачем же Вы заставили меня все это делать?

-    Хотела посмотреть, какие у тебя намерения. И электричество зря тратить не люблю.

От обиды перехватило дыхание. Теперь ей было ясно, почему невестка сбежала отсюда, сверкая пятками.

-    А кем ты раньше работала? - миролюбиво спросила старушка.

-    Я - певица.

-    Что, настоящая? И записи у тебя есть? И ноты знаешь? Прямо, как положено?

-    Да. Окончила музыкальный институт. Записи были, только кто ж их мне теперь отдаст.

-    А спеть можешь что-нибудь?

-    Могу. Вам из народного?

-    Думаешь, мы тут все в деревне с балалайками? Нет, давай что-нибудь душевное. Про войну.

Варя усмехнулась про себя. Теперь был ее черед показать даме с характером, почему фунт лиха. Она потерла запястья, - их еще ломило после выкручивания белья.

Как-то в Гнесинке они готовили концерт ко Дню Победы. Варе достались «Журавли» Бернеса, и она сумела довести до слез опытную профессуру. Чего ей стоила отдельно взятая строптивая бабулька? Не нужен был даже аккомпанемент.

Она прочистила горло, прикрыла глаза, чтобы настроиться, постаралась вспомнить кадры старых фильмов, и чуть слышно, почти шепотом, начала трагичную музыкальную историю. Во втором куплете развернулась, вкладывая боль в каждую фразу. Когда она замолчала, до нее донеслись странные приглушенные звуки. Она открыла глаза: Зинаида Федоровна рыдала. Варя вздохнула. Ей вдруг стало совестно. Подумаешь, постирала разок, ну зачем было так расстраивать человека? Нельзя было, что ли, спеть про «Синий платочек»?

Она скинула с колен возмущенного Кузю, подошла к бабушке и неловко погладила ее по спине.

-    Ну что Вы? Все хорошо, это же только песня.

-    Надо было... народную выбрать, - прерывисто прошептала та.

-    Вы моего «Черного ворона» не слышали.

Зинаида Федоровна улыбнулась сквозь слезы.

-    Еще споешь как-нибудь. Больно душевно у тебя выходит.

-    Э, нет. С этого момента только веселые песни. Вы простите. Я, конечно, хотела до Вас добраться за эту историю со стиркой, но не думала, что Вы так расстроитесь. Простите.

-    Просто мой брат старший, Гришенька, без вести пропал в сорок третьем. Я у родителей поздняя, нас четверо было. Он первый, а потом мы с сестрами. Он на фронт ушел, а Леля, ей тогда шестнадцать было, пошла в санитарки. Мы с Лизочком остались с мамкой... - от воспоминаний она снова разрыдалась.

Варе окончательно стало не по себе. Она обняла расстроенную женщину и зашептала какие-то успокаивающие слова. Спустя некоторое время ей удалось-таки отвлечь бабушку, перевести разговор на нейтральную тему и по большей части устранить последствия душевного разгрома, который устроила ее песня.

В конце концов, Зинаида Федоровна оживилась, поручила Варе пожарить картошки на ужин, и не упускала ни единой возможности покритиковать толщину очисток, количество масла на сковороде или неровную нарезку. Дома у девушки такая еда не приветствовалась, она знала только, что надо сначала разогреть посудину. Вот только она привыкла к антипригарному покрытию, а тут ее ждал чугун, который, как выяснилось, раскалялся гораздо дольше. В общем, картошка вышла так себе. Она присыхала, с трудом отковыривалась, да еще и наполовину развалилась. А под занавес хозяйка заявила, что нечего было жарить так много, мол, не роту же солдат требовалось накормить, хотя ни словом не обмолвилась о требуемой порции, когда Варя лазила в подпол за сырьем.

Перед тем, как сесть ужинать, Зинаида Федоровна велела Варе собираться кормить кур.

-    Разве у Вас есть живность? - удивилась девушка.

-    Только куры и остались. Козу продали, когда я ногу сломала, сын настоял. Я против была, но кроме меня ее доить некому. В сенях мешок белый с зерном, в нем баночка мерная. Набери, и пойдем, я тебе покажу, как кормить. Утром надо влажную мешанку давать, а вечером зерно.

-    А что такое «мешанка»?

-    Кастрюля в печке стоит. В ней вода, туда я кидаю корки хлебные, остатки овощей, объедки разные. А утром им выливаю. Только надо каждый день свежую.

Хозяйка повела Варю в хлев: туда можно было попасть через дверцу в коридоре. Они спустились по узкой лестнице. Тусклая лампа осветила старые доски и солому.

-    Вот там раньше корову держали, здесь коз. Там туалет был, а тут курятник. Заходи, - старушка повернула деревянный брусочек и распахнула дверь.

Под ногами встревожено закудахтали и забегали куры.

-    Запоминай: там старая разрезанная шина, туда будешь лить мешанку. А зерна сыпь... - договорить Зинаида Федоровна не успела, потому что обе они услышали странный звук, похожий на чихание. - Это ты?

-    Нет. Подождите-ка...

Глаза стали привыкать к полумраку, и Варя заметила в углу в куче сена какое-то шевеление. Она подошла ближе, протянула руку и ощутила что-то мягкое и холодное, похожее на куртку. Потянула на себя и...

-    Ай! - взвизгнул кто-то.

От испуга у нее бешено заколотилось сердце.

-    Кто тут?! - спросила Зинаида Федоровна.

-    Баб Зин, это я, Катя, - ответил детский голос, и Варя увидела чумазое лохматое создание с горящими черными глазами.

-    А что ты здесь делаешь?

-    Мамки второй день нету. Есть нечего, Ванька плачет. Я хотела яички поискать.

-    Что ж ты сразу ко мне не пришла? И где Ваня?

- Дома закрыла, чтобы не убежал.

-    Так, Варвара, иди с Катей, берите Ваню и ведите к нам. Будем кормить.

-    Сейчас, только сапоги надену.

Варя утеплилась, взяла девочку, - на вид ей было около семи лет, - за руку, и они пошли к соседнему дому. Во всех окнах горел свет. С порога в нос ударил дурной запах мусора, немытого тела и чего-то еще. Маленький мальчик, на вид двухлетка, стоял в грязных колготках посреди комнаты и судорожно всхлипывал. Он явно плакал уже давно, и никак не мог успокоиться. Бардак был страшный. Пол напоминал свалку, обои длинными пластами свисали со стен, по углам зелеными полчищами стояли пустые пивные и винные бутылки. В раковине была навалена немытая посуда, на ободранном диване лежало замызганное постельное белье.