Он что-то шепчет, пробравшись ладонью к чувствительному местечку между ног, и я выгибаюсь, сильней обхватывая его руками и ногами.

— Только не останавливайся! — шепчу в ответ…


…Пробуждение не самое приятное. Голову раскалывает дикая боль, а во рту самая настоящая засуха. Это что же я вчера пила? А главное, сколько? Шевелиться не хочется совсем, но надо. Знаю, что без стакана ледяной воды и таблетки болеутоляющего я в человека вряд ли превращусь. А мне надо, очень надо! Медленно открываю глаза и тут же зажмуриваюсь от яркого солнечного света, бьющего в окно. Про занавески тут никто не слыхал, видимо? Открываю их снова, моргая, чтобы привыкнуть к свету. Вроде не так все и плохо. Только малейшее движение глаз причинает немыслимую боль. Словно меня вчера кто-то долго и жестоко бил. Причем по голове. Поднимаю руку и осторожно прикладываю ко лбу. Вроде живая, уже и это хорошо.

Так, пробуем действовать дальше. И сразу первый вопрос, где я нахожусь? Обстановка незнакомая, а последнее, что я помню — пила в этом долбаном «Шоколаде». Вот так нашла приключений на пятую точку. Ладно, проблемы нужно решать по мере их поступления. По крайней мере, ночевала я не на улице. Вот только где, и как сюда попала?

Пытаюсь встать, но все тело охватывает мнгновенная боль. Это еще что такое? Меня и правда били? Почему я ничего не помню? Никогда еще со мной ничего подобного не случалось.

— Кх! Кх! Кх!

Соскакивая с кровати, как подстреленная. Падаю на пол и с силой закусываю губу, чтобы не заорать от боли и страха. Мне и так хреново, и падение на твердый пол не добавляет мне радости. Что здесь вообще происходит? Вытягиваю шею и вижу незнакомого темноволосого парня, по-прежнему мирно сопящего в подушку. Лица его мне не видно, да не особо и хотелось. Только сейчас замечаю, что на мне нет никакой одежды, и холодею от унизительной мысли, немедленно посетившей мою бесстыжую голову. Вот чем закончилось мое ночное приключение. Я потеряла девственность с первым встречным озабоченным придурком из клуба. Никогда бы не подумала, что подобное может произойти со мной. Я так-то всегда считала себя девушкой здравомыслящей.

Память все еще предательски помалкивает. Как я с ним познакомилась, и как здесь оказалась? Как его хотя бы зовут? Тишь да гладь, и пустота. Прям как в сказке: сидела, никого не трогала, просыпаюсь, и опа!

— Что ж ты дура-то такая, Евка! — легонько шлепаю себя ладонью по лбу и с трудом сдерживаю стон. Бедная моя головушка! Выдержит ли она все эти испытания?

— Белль… — тело на кровати едва заметно шевелиться, но не просыпается. Еще чего, только утренней встречи нам не хватало. Спи, моя радость, усни, не просыпайся, пока я не свалю отсюда.

Начинаю собирать свои вещи, разбросанные вокруг кровати. Это что ж он их так расшвырял-то неаккуратно? В порыве страсти? Фу, позорище какое! Одеваюсь с максимальной скоростью, на которую только способна. Не так быстро, как хотелось бы, но куда деваться? Я сегодня на раненую черепаху похожа. В душ бы еще завернуть, но не буду испытывать судьбу. Вдруг этот проснется? Кто его знает, кто такой? Маньячина какой-нибудь. Нет уж, лучше свалить по-тихому. Безопасней.

Похоже, привез он меня не к себе домой, а в гостиницу. Жена, наверное, дома, не разрешает с чужими девками трахаться, вот и приходится бедному раскошеливаться. Во второй комнате есть мини-бар, и я обнаруживаю там холодненькую бутылку минералки. Счастье-то какое! Еще б таблеточку, но сервис гостиницы так далеко не распространяется. Ладно, обойдусь пока и водичкой. После нескольких глотков становится легче, даже сознание немного проясняется. А где мой телефончик? Не хватало его еще потерять. Нет, вот он, в сумочке. Что там? Несколько пропущенных от Веры. Шли бы вы лесом, дорогая мачеха. А вот от мамы два! Ну хоть к утру совесть проснулась, вспомнила о дочке.

Немного повеселев, решаю напоследок заглянуть в комнату. Парень так и спит, уткнувшись лицом в подушку. Вот хорек какой! Время одиннадцать часов! Ну и ладно, нашему легче. Никаких неудобных сцен и объяснений.

2

— Русакова, звонок на пару не для вас был? — не успеваю зайти в аудиторию, а преподаватель философии, Галина Николаевна, уже тут как тут, смотрит на меня, как на врага народа.

Да что тебе надо? На пару минут всего опоздала! Кто ж виноват, что в столовой очереди всегда такие огроменные, а я кушать хочу, между прочим. И так уже по универу почти пять часов бегаю без крошки пищи во рту. Грохнусь в голодный обморок, и что делать будете? Скажут, довели студентку!

— Никак нет, Галина Николаевна, звонок, он для всех! — рапортую бодро и по-военному четко. Эх, не сдам я нынче философию, как пить дать не сдам. Завалит она меня! Галинка на меня с первого дня знакомства зуб точит, ко всякой мелочи придирается. В прошлую сессию я ее предмет три раза сдавала. Три!!! И сдала на жалкую слабенькую четверочку. Фашист в юбке. Ее и близко к детям подпускать нельзя!

— Русакова, вы еще и издеваться надо мной вздумали? Мало того, что опоздали, занятие мне срываете. Время идет, а мы из-за вас никак к лекции приступить не можем.

Что??? Видали? Слыхали? Это я ей лекцию срываю! Да я зашла-то тихонечко совсем, меня никто не видел и не слышал. И если бы она не бросилась ко мне наперерез, как раненый тигр, я б уже проскочила незаметно к Вике, на задний ряд, да отсиделась там в тишине. Я ее уже настолько боюсь, что на лекции и рот-то лишний раз не открою. Сижу тихонечко, конспектирую.

— Я повторю свой вопрос, где вы были? — интересно, а замечал кто-нибудь, какой у нее голос, словно без эмоций совсем. Неживой какой-то. Такими же голосами, наверное, следователи НКВД вели допросы несчастных невинных людей в тридцать седьмом году. Ей б тогда родиться. Нашла бы применение своим садистким наклонностям.

— В столовой я была. Я ж не виновата, что там народу до фига, а персонала вечно не хватает, — прям философский вопрос: кто виноват и что делать?

— Галина Николаевна, да отпустите вы ее уже на место! Русаковой правда в столовую надо почаще заходить. Посмотрите, какая худая. Со стороны и не видно, что девушка, — во, слышатся голоса поддержки с аудитории. Спасибо, конечно, други и недруги, вот не стоит только мою фигуру так открыто обсуждать. Я же девушка, я и обидеться могу!

А Галинка смотрит на меня таким взглядом, словно дилемму жизненную решает. Отпускать или не отпускать. А может, еще помучать? Или вообще из аудитории выпереть, да прогул отметить? Она это может, запросто, мне ли не знать. Я прям так и слышу ее бесстрастный голос: «Расстрелять!» Брр, представила!

— Идите на место, Русакова! И чтобы до конца пары я вас не видела и не слышала… А о ваших опозданиях постоянных, я доложу куратору вашего курса. Пусть сам с вами разбирается!

Бочком, бочком, стараясь больше не попадаться в поле зрения злого динозавра, я пробираюсь на последний ряд к Вике. У нее хоть хватает сострадания сочувственную мордашку скорчить. Знает о моих нелегких отношениях с Галинкой, сколько крови эта выдра попортила мне на прошлой сессии. Чуть стипендии из-за нее не лишилась.

— Ух, и попала ты под танк, Евчик, — прикрыв рот ладошкой, шепчет мне подруга, — Галинка с самого начала не в духе. Как только в аудиторию зашла, так сразу стала высматривать, на ком бы злость сорвать. А тут и ты пожаловала. Самый лакомый кусочек!

— Вик, давай на перемене поговорим. У этой же не уши, а локаторы. Мигом засечет, — шепчу в ответ, открывая конспекты. Нет, я, конечно, совсем не заучка, люблю поболтать на парах, но только не сейчас. Хватило мне общения на целый день. Да и неприятностей еще больших не хочется.

— Вы посмотрите, Руся какая благоразумная стала, — к беседе подключается сосед Вики слева, Степка Усков, наш верный товарищ и в радости, и в горе, — тебя в столовой, случаем, подносом не били? Или подменил кто? Вик, если она у тебя мозги грызть начнет, ты сразу на помощь зови. А то мало ли!

Идиот! Клинический!

— Эх, Степ, было бы у меня что погрызть, я б сейчас стипендию повышенную получала, как Алещенко наша, а не ноготочки пилила по вечерам, — вздыхает Вика. Нашла на что жаловаться. Я вон с тряпкой бегаю по вечерам, и ничего, не ною. Так только, иногда.

— Русакова, прекращаем беседы! Вы и так в моем блокноте несколько раз черным маркером обведены!

Да что за несправедливость такая? Степка с Викой болтают, а замечание получаю я… А что за черный маркер в блокноте? Звучит как-то пугающе. Никак на провинившихся студентов по вечерам проклятия насылает. А что? Я вполне могу представить ее в каком-нибудь черном балахоне, со свечами, посреди магического круга, и с прочей ересью. У-у-у!.. Нет, что-то уже не в ту сторону меня заносит.

С трудом дожидаюсь конца пары. Возмущение во мне так и бурлит, хочется с кем-нибудь поделиться, но сейчас я даже рот открыть боюсь. Подозреваю, что со следующим замечанием я просто-напросто буду выдворена из аудитории с очередной пометкой в ее страшном блокнотике. Вика тоже помалкивает. Чувствует, видимо, свою вину. И правильно, нечего было меня подставлять. Знает же прекрасно, что Галинке только повод дай порычать в мою сторону.

— Нет, вы это видели? — в целях собственной безопасности начинаю возмущаться, лишь когда заканчивается пара, и мы отходим от аудитории как можно дальше. Кто ее знает, с ушами-локаторами, как далеко она пилингует разговоры студентов? А мне еще больше ее злить совсем не улыбается. Хотя куда больше-то? Я и так, похоже, официально выбрана на роль козла отпущения. Я ж и рот открыть не успела, а уже новое замечание получила. Где справедливость? За что она так со мной? Что я ей сделала?

— Смирись, Руся, у нее всегда есть так называемые нелюбимчики. Хоть у старшекурсников поспрашивай, на каждом курсе себе жертву выбирает. Тебе просто не повезло. И стенания твои тут не помогут, — догнав нас, Степка дружески хлопает меня по плечу, оказываю дружескую поддержку. Только легче мне не становится. Забираюсь на подоконник и показываю ему язык.