В три дня они окончили плавание и прибыли в финикийский город Тир, где у них было убежище. Однако пираты не повели пленников в самый город, а оставили поблизости, в поместье некоего Апсирта, которому все они и сам Коримб служили за жалованье и долю в добыче. Привыкнув во время путешествия каждый день видеть Габрокома, Коримб полюбил его страстной любовью, а постоянное общение все больше его разжигало.

15. Видя, как тяжело страдает юноша и как сильно он любит Антию, Коримб в дороге не пытался соблазнять его и не отваживался применить силу, опасаясь, как бы Габроком из-за такого поношения не совершил над собой чего худого. Только в Тире он дал волю своей любви — начал оказывать Габрокому услуги, уговаривал его мужаться и всячески о нем заботился. А тот думал, что Коримб добр к нему из одной жалости. Вскоре Коримб открывает свою любовь одному из товарищей по ремеслу, Евксину по имени, просит помочь ему и дать совет, как вернее склонить юношу к любви. Не без удовольствия выслушивает Евксин слова Коримба: ведь сам он пленился Антией и страстно ее полюбил. В ответ он рассказывает Коримбу о своей заботе и советует дольше не печалиться, а прямо приступить к делу. «Очень неразумно, — говорил он, — чтобы те, кто подвергаются опасностям и риску, не насладились спокойно тем, что им с таким трудом досталось. Мы, конечно, вправе получить из добычи каких желаем пленников». Такими речами он без труда убеждает влюбленного Коримба. Они решают говорить один в пользу другого и склонять: Евксин — Габрокома, а Коримб — Антию.

16. Пленники в это время печалились, с беспокойством ожидая новых бед, снова и снова обещая соблюдать свои клятвы. Коримб и Евксин входят к ним и, заявив, что желают поговорить наедине, уводят — один Антию, другой — Габрокома. А у тех в предчувствии недоброго упало сердце. И вот Евксин говорит Габрокому: «Я вполне понимаю, юноша, что ты тяжело переносишь свое несчастье, превратившись из свободного человека в раба и из богатого в нищего. Ты должен все отнести за счет судьбы, смириться со своей участью и полюбить того, кто отныне твой господин. Знай, от тебя самого зависит стать вновь свободным и счастливым, если ты только пожелаешь уступить своему господину Коримбу: он любит тебя страстной любовью и с радостью сделает хозяином всего своего добра. Ничего худого с тобой не случится, напротив, Коримб будет к тебе еще благосклоннее. Подумай, Габроком: нет у тебя друга, земля вокруг чужая и незнакомая, повелители — пираты, и не избегнуть тебе места, если отвергнешь Коримба. Зачем тебе теперь жена и семья, зачем возлюбленная столь юному отроку? Оставь все это, смотри только на одного Коримба, только его одного слушайся». Евксин кончил, а юноша стоял в молчании и не знал, что ответить. Он затосковал и заплакал, видя, в какой он опять беде, а потом говорит Евксину: «Дай мне срок обдумать твои слова, и тогда я дам ответ». Евксин ушел. Коримб в свою очередь говорил Антии о любви к ней Евксина, о неизбежности ее теперешней судьбы и о том, что ей придется покориться. Он пообещал многое: и брак законный, и богатство, — если она будет послушна, — и всяческие блага. Антия ответила так же, как Габроком, — попросила отсрочки для размышления. Евксин и Коримб ожидали их ответа, сидя вместе, и надеялись, что их замысел удастся.


Книга вторая

Между тем Габроком с Антией вернулись туда, где они теперь жили, и, рассказав друг другу все, чго им пришлось выслушать, в слезах упали на пол. «Отец, — взывали они, — мать родная, родина любезная и вы все, близкие и дорогие сердцу!» Но потом Габроком овладел собой. «О мы, злосчастные, — сказал он, — в чужой земле какие еще муки суждено вынести нам, отданным во власть наглых пиратов? Сбывается предсказанное. Это бог мстит мне за гордыню. Любит меня Коримб, тебя желает Евксин. О губительная для нас обоих красота! Затем ли я доселе хранил свою чистоту, чтобы отдаться разбойнику, пылающему постыдной страстью?! Что за жизнь ожидает меня — из честного человека я стал продажной девкой и Антию свою потерял. Но нет, клянусь чистотой — моей подругой еще с детских лет, я не покорюсь любви Коримба. Лучше мне умереть и этой ценой сохранить целомудрие». Так он говорил и горько плакал.