Второй век новей эры — время создания романа Ксенофонта Эфесского — был эпохой римского владычества над греческими странами; низведенные до положения провинций, они во всех отношениях занимали подчиненное положение. Однако Малая Азия по сравнению с материковой Грецией переживала даже известный подъем, одним из свидетельств которого является оживление там культурной жизни. Наряду с литературным течением, находившим официальное признание и даже поддержку Рима, широко развивалась повествовательная проза, по своим идейным устремлениям и художественным тенденциям резко отличавшаяся от господствовавшего направления и обращенная к сравнительно более широким, демократическим слоям населения. Этим объясняется то особое положение, которое она занимала в свое время и в более позднюю эпоху. Представители господствующей культуры, писатели и ученые, свысока относились к ней, не цитировали ее, не интересовались ею, не собирали сведений об ее авторах. Поэтому мы почти ничего не знаем о многочисленных представителях этой повествовательной прозы, самые их имена далеко не всегда достоверны, даже жанры, в которых они писали, не получили наименования. Все то, что до нас дошло, уцелело по воле случая и вопреки стремлению тех древних ученых, которые заботились только о сохранности памятников, казавшихся им образцовыми. Характерно в этой связи, что жанр, представленный «Повестью о Габрокоме и Антии» Ксенофонта Эфесского, хотя мы располагаем целым рядом аналогичных произведений, не получил в древности наименования, и мы (5/6) принуждены обозначать его позднейшим, неантичным термином «роман».

«Любовным романом» в античной литературе принято называть прозаическое произведение со строго определенным сюжетом. Схема его такова: необычайной красоты юноша и девушка до того, как они познакомились, не только не знали любви, но относились к ней враждебно; однако после первой встречи они влюбляются друг в друга, и, так как жизнь врозь для них более невозможна, происходит свадьба, или помолвка, или, наконец, совместное бегство. Но едва герои соединились, как наступает разлука, вызванная враждебностью божества — Эрота, Афродиты или Тюхе-Судьбы — и обрекающая их на всевозможные приключения в поисках друг друга. Блуждая из страны в страну, из города в город, они подвергаются самым невероятным опасностям, которые также предусмотрены сюжетной схемой: пленение пиратами или разбойниками, мнимая смерть (летаргический сон), всевозможные пытки, рабство, морские бури, покушения на верность любящих. После долгих скитаний и горестей герои в финале романа находят друг друга и счастливо соединяются для совместной супружеской жизни или заключают брачный союз, если прежде это встречало препятствия. В основе общего всем романам, «заданного» сюжета с его центральными моментами — разлукой, поисками, мнимой смертью и нахождением — лежит одна из самых распространенных мифологических схем — «биография» божеств плодородия, переживавших смерти и воскресения, похищавшихся и отыскивавшихся вновь. В этом сказываются прочные связи романа с фольклорно-мифологнческой почвой, на которой выросла греческая литература.

Общая схема сюжета разными авторами осмыслялась по-разному (как по-разному осмыслялся трагиками один и тот же миф), так что каждый образчик этого жанра имел свое индивидуальное лицо, обладая вместе с тем и чертами фамильного сходства. Относительно автора одного из ранних греческих романов, Ксснофонта Эфесского, мы не располагаем почти никакими данными. Возможно, что самое его имя было, подобно именам других романистов, псевдонимом, который должен был вызвать в памяти наивное изящество стиля знаменитого историка Ксенофонта или его умение рассказывать любовные истории типа новеллы об Абрадате и Панфее, включенной в «Киропедию». С большой долей вероятности можно думать, что родиной автора «Повести…» был Эфес, ибо Ксенофонт описывает эфесские обряды и сообщает множество отдельных деталей, связанных с этим городом, так, как это может делать только очевидец. Судя по отсутствию в романе прямых цитат и (6/7) литературных реминисценций, по скупому использованию мифологии и по ряду географических ошибок автора, Ксенофонт не получил систематического образования, а это дает основание думать, что он был выходцем из тех же широких слоев населения, к которым обращал свою книгу. Годы рождения и смерти Ксенофонта тоже неизвестны. Лишь весьма приблизительно мы можем датировать его роман. Папирусных фрагментов «Повести о Габрокоме и Антии», которые помогли бы установить время создания романа, пока не найдено, а самый материал повествования почти не дает возможностей для хронологических заключений. Однако, сопоставляя немногочисленные места, позволяющие сделать определенные исторические выводы, можно предположить, что роман возник во II веке н.э.

Как показало изучение текста, роман Ксенофонта не дошел до нас в своем первоначальном виде, а подвергся сокращению. Во времена поздней античности было принято для удобства читателей сокращать более значительные по объему книги, создавая своеобразные «карманные издания». В подобных целях чья-то рука потрудилась над текстом Ксенофонта; следствием ее работы явились отдельные несообразности и несогласованности в сюжете. Следы некоторых персонажей и событий, о которых прежде упоминалось, затем бесследно теряются; такова участь пророчества, забытого впоследствии, или персонажей типа старухи Хрисион. Подчас опускаются важные в общей цепи событий посредствующие звенья; в результате этого для читателя остается, например, загадкой, как Габроком попал из Мазаки в Тарс или зачем ему понадобилось искать Антию в Италии. Об изменениях в первоначальном тексте говорит и стилистическая неоднородность некоторых сходных по содержанию сцен: так история любви Мантó к Габрокому написана обстоятельно и изящно, а сюжетно параллельный ей рассказ, посвященный любви Кюнó к герою, своей сухостью и художественной безликостью напоминает конспект. Не исключена возможность, что один папирусный фрагмент II—III веков н.э., упоминающий знакомые по Ксенофонту имена Антии и Евдокса, представляет собою часть утраченной ныне полной версии «Повести…» Однако он столь отрывочен, что не может дать основания для каких бы то ни было выводов… Но и в том виде, в каком роман дошел до нас, он все же позволяет вынести некоторое общее суждение об идейных задачах и художественной манере Ксенофонта.

Выдвигая свои социальные идеалы, автор главное внимание уделяет семейным отношениям и проблеме поведения человека в частной жизни, а тем самым — критике господствующей морали. Обострение интереса к частной жизни связано с отрывом человека (7/8) от государства, зашедшим особенно далеко в период римского владычества. Общественная деятельность грека той эпохи была сведена римлянами к минимуму: греческие города лишены независимости, политическая жизнь в них заглохла, преследуются самые невинные союзы и общества, гражданам запрещено носить оружие. Завоеватели делали все для того, чтобы грек утратил сознание своей социальной значимости и из гражданина превратился в обывателя. Это вынуждало человека противопоставлять себя государству, замыкаться в тесном кругу близких ему людей и в них искать опору. Роман Ксенофонта утверждал для опустошенного и выбитого из колеи читателя наличие новых, доступных ему ценностей — самоотверженной любви, верной дружбы и, в известной мере, надежной религии. Он показывал читателю такой нравственный образец (сразу подчеркнем, что автор рисовал желаемую, а не реальную картину социальной жизни), следуя которому, можно было кайтн пути примирения с жизнью, возрождал почти совсем утраченную веру в человека. В период «всеобщей апатии и деморализации»[1] взгляды и идеалы Ксенофонта, представляющиеся наивными человеку нового времени, свидетельствовали о подлинном гуманизме и моральной стойкости.

Самой важной, самой бесспорной из этих новых ценностей была для Ксенофонта любовь. Она выше даже веры в богов, которая служит постоянной поддержкой его героям. В качестве идеала писатель изображает брачные отношения, счастливый союз социально равных людей, основанный на глубоком чувстве взаимной любви. Для того чтобы в достаточной мере оценить смелость этой идеи Ксенофонта, необходимо ясно представить себе характер греческой семьи того времени. Основой брака была не супружеская любовь, — она совсем не принималась в расчет, — а экономические интересы сторон. В жертву им приносились желания будущих супругов, в особенности — женщины, которая была полностью подчинена мужу; продолжение рода составляло, в связи с необходимостью передачи имущества наследникам, основную цель брака. Отсутствие взаимной склонности делало супругов чуждыми друг другу и вело к обоюдным изменам. Вопреки всему этому Ксенофонт изображает брак, в котором супругов связывает не материальный расчет, а только сила любви; не деторождение, а любовь — вот цель такого брачного союза. Поэтому автор рисует только бездетные супружеские пары — Габрокома и Антию, Левкона и Роду, Эгиалея и Телксиною. (8/9)

Чувство любви в изображении Ксенофонта резко отлично от обычного плотского «эроса» древних; оно предполагает, во-первых, взаимность любви и, во-вторых, «знает такую степень интенсивности и продолжительности, при которых необладание и разлука представляются обеим сторонам великим, если не величайшим несчастьем; они идут на большой риск, вплоть до того, что ставят на карту свою жизнь, чтобы только обладать друг другом, что в древности бывало разве только в случаях нарушения супружеской верности».[2] Необычайной интенсивности влечение героев романа друг к другу не является преувеличением литературного вымысла, а отражает новый для античного человека, глубокий и сложный мир чувств.

Никогда до появления греческого романа супружеская любовь не раскрывалась столь полно и всесторонне. Особенно ясно это видно при сравнении уже упоминавшейся новеллы Ксенофонта Афинского об Абрадате и Панфее с романом его младшего соименника. При почти полном совпадении сюжетов рассказ об Абрадате и Панфее, подобно мифу, лишен самого главного — психологического обоснования, раскрытия особенностей любовного чувства. Мотивы поведения Панфеи, сохраняющей во время плена верность супругу и соглашающейся умереть вместе с ним, связаны с архаическими представлениями о жене как неотъемлемой собственности мужа. К подобным же выводам приводит сопоставление произведения Ксенофонта Эфесского с комедиями Менандра.