— Впрочем, это еще не все, — вздохнув, снова заговорил Реджи. — Когда в поместье разразилась эпидемия, мой отец находился в отъезде. В деревне заболевших было не так уж много, но у нас в усадьбе оспа свирепствовала вовсю. Первой умерла моя маленькая сестренка Эми, потом брат.

— Вы тоже заболели? — спросила Элис, полагая, однако, что Реджи каким-то чудом не заразился. И с изумлением услышала:

— Да, и я тоже. Кроме этого случая, я не болел ни разу в жизни. Странный каприз судьбы, правда? Оспа убила всех остальных, а на мне не осталось ни единого шрама. Кажется невероятным, но, видимо, у меня иммунитет против этого заболевания. Иначе я бы умер много лет назад. — Реджи ненадолго умолк. — Как-то раз, уже выздоравливая, я проснулся со странным чувством. Что-то подсказывало мне, что я должен немедленно пойти в комнату моей матери. Ходил я еще с трудом. Дело было ночью, и в доме стояла тишина. Из прислуги у нас оставалась только одна старушка, которая еще в детстве переболела оспой. Она, однако, устав за день, спала.

Моя мать была при смерти, но, когда я вошел в комнату, она открыла глаза. Она… улыбнулась. — Реджи стиснул руку Элис с такой силой, что у нее онемели пальцы. — Она сказала, что рада тому, что один ее ребенок выживет и станет взрослым. Это были ее последние слова. — Реджи тяжело вздохнул. — К отцу был отправлен человек с письмом, в котором его уведомляли о том, что все члены его семьи либо умерли, либо на краю гибели. Он отправился в Стрикленд и погиб в результате столкновения экипажей. Я… часто думал о том, что он, возможно, правил бы лошадьми с большей осторожностью, если бы знал, что я выживу.

Элис едва не расплакалась. Но прежде чем она успела что-либо сказать, Реджи с горечью добавил:

— К сожалению, я плохо использовал подарок, который выпал на мою долю, — собственную жизнь.

— Не надо винить себя за то, что вы остались живы, — мягко произнесла Элис. — Человек не вправе судить о таких вещах.

— Вы верите в Бога, Элли?

Элис не ожидала от Дэвенпорта подобного вопроса, но ведь он всегда был непредсказуемым.

— Верю, но боюсь, что моя вера вряд ли заслужила бы одобрение Джуниуса Харпера, — медленно проговорила она. — Я верю в то, что между событиями существует причинно-следственная связь. Я убеждена, что мои поступки пусть и очень незначительно, но влияют на события, происходящие на земле, в мире. Если у меня и есть какая-то мечта, то она состоит в том, чтобы после моей смерти мир стал хоть чуточку лучше, чем он был до моего рождения.

— Вы очень умная, добрая, хорошая женщина, Элли, — сказал Реджи так тихо, что Элис едва расслышала его слова. — Я потратил свою жизнь, сражаясь с ветряными мельницами, стараясь изменить то, что изменить невозможно, стремясь добиться одобрения самодовольного и эгоистичного старика. Все свои силы я вложил в борьбу, которая была лишена всякого смысла.

— Вы имеете в виду своего дядюшку?

— Да. После того как все мои родные умерли, он прислал в Стрикленд секретаря, который увез меня отсюда. Я был одинок и напуган и все еще не мог полностью оправиться после болезни. Когда мы приехали в Уоргрейв-Парк, я в какой-то момент готов был поверить, что граф — мой отец. Все мужчины у нас в роду были высокими, темноволосыми, и глаза у всех были с какой-то чертовщинкой. Я подошел к нему, и тут он… шагнул в сторону, можно сказать, почти отшатнулся от меня, как от чумного. Он заявил, что, зная моего отца, не ожидает от меня ничего хорошего, но все же надеется, что я не буду позорить свой род.

У Элис защемило в груди, когда она попыталась представить себе, какую боль могли вызвать жестокие слова в душе такого чувствительного мальчика, как Реджи, который в то время был ненамного старше Уильяма.

— Значит, именно с той поры вы начали вести себя так, что впоследствии вас прозвали Проклятием рода Дэвенпортов?

— Вы весьма догадливы. Очень скоро я обнаружил, что, так бы я ни старался, мне ни за что не удастся добиться одобрения моего дядюшки, но обратить на себя его внимание мне вполне по силам. Чем больше усилий он прилагал для того, чтобы заставить меня быть примерным мальчиком, тем хуже я себя вел.

Реджи рассмеялся:

— В Итоне я сделал замечательное открытие. Большинство стипендиатов Королевского колледжа получали от своих родителей денежное содержание и имели возможность приобретать кое-какие продукты в дополнение к казенному пайку — он был настолько скудным, что можно было запросто протянуть ноги. Поскольку у меня денег не было, я стал приобретать продукты в лавчонке, расположенной на территории школы, в кредит. Эта лавка, которая называлась «Кристофер», многих учеников спасла от голодной смерти. Так вот, вскоре я выяснил, что мой дядя, не желавший давать мне живые деньги, всегда оплачивал мои счета. Поняв это, я стал отовариваться в кредит не только в продуктовой лавке, но и у торговца мануфактурой, таким же манером обслуживаться у портного и приобретать книги. Когда пришла пора отправляться в Кембридж, я уже жил на широкую ногу и впоследствии продолжал делать то же самое — какую бы неприязнь ни испытывал ко мне старый граф Уоргрейв, он вынужден был оплачивать мои счета и возвращать долги, дабы не запятнать чести семьи.

Элис с удивлением отметила, что Реджи, оказывается, учился в Королевском колледже Кембриджа.

— И что же дальше — вы окончили Королевский колледж и стали членом его совета?

— Да, хотя об этом знают немногие. Впрочем, через год я вышел из совета. У меня был неподходящий для преподавателя характер, — усмехнулся Реджи. — Я хотел пойти на военную службу. Граф в то время был намерен сделать своими наследниками собственных сыновей, но для страховки хотел иметь еще одного, «запасного» претендента на наследство, живого и здорового, и счел возможным отказать мне в покупке офицерского патента и обмундирования. Он потребовал, чтобы я оставался в Лондоне, и стал выплачивать мне денежное содержание — впрочем, не слишком щедрое. Впоследствии, когда двое из его сыновей так и не женились, а третий, которого он лишил наследства, покинул страну, я стал олицетворением будущего семьи, так сказать, продолжателем рода. Должен признаться, мне доставляло немалое удовольствие сознавать, что, как бы мой дядюшка меня ни презирал, именно я в конце концов должен был унаследовать титул графа Уоргрейва.

— Что ж, это было довольно низко, но вас можно было понять, — вставила Элис.

— Это было не только низко — это было глупо, — заявил Дэвенпорт, в голосе которого явственно прозвучало отвращение к себе. — Мне следовало послать дядюшку ко всем чертям и заплатить за офицерский патент, в очередной раз сорвав солидный куш за игорным столом.

— Почему же вы этого не сделали?

— Потому что, будучи членом его семьи и находясь под его опекой, я был убежден, что именно дядюшка должен был внести эти деньги. Однако он предпочел помешать осуществлению моего желания, хотя служба в армии обошлась бы ему гораздо дешевле, чем мое пребывание в Лондоне. Он был человеком, который испытывал патологическое желание контролировать всех и вся. Я же в ответ на его попытки манипулировать мной старался заработать славу человека скандального и неуправляемого. Между нами шла невидимая война. Я считал, что в конечном итоге победа будет за мной — при условии, разумеется, что мне удастся пережить старого негодяя. Но победил все-таки он. Он поручил стряпчему отыскать других наследников, и тот в конце концов нашел моего двоюродного брата Ричарда.

— Должно быть, вам было трудно с этим примириться, — сочувственно заметила Элис.

— Что правда, то правда, — со смешком согласился Дэвенпорт. — Я готовился всех удивить, умело управляя имениями графа Уоргрейва и получая от них солидный доход.

— Судя по тому, как вы ведете дела в Стрикленде, вам это было бы вполне по силам.

Реджи осторожно пожал руку Элис.

— Возможно, вы правы. Должен признаться, что, поскольку я практически всю свою сознательную жизнь провел в непосредственной близости от высшего света, но при этом никогда не был в него вхож, мне очень хотелось заполучить титул графа и соответствующее положение в обществе. Но еще больше мне хотелось… — Реджи умолк, подбирая подходящие слова. — …Чтобы люди поняли, что я что-то представляю собой как человек, как личность.

Реджи замолчал, а когда заговорил снова, голос его был совершенно бесцветным.

— К сожалению, мое желание не осуществилось. Я мог бы добиться в жизни куда большего, если бы воспользовался выпадавшими время от времени возможностями, но по причине гордости и упрямства я продолжал бесцельную борьбу со злобным стариком. И вот теперь я понимаю, что растратил жизнь в погоне за миражами — хотя, возможно, в этом не только моя вина.

Элис вытянулась рядом с Реджи в траве, положив голову ему на плечо, в то время как рука ее по-прежнему покоилась у него на груди. Он обнял ее.

— Мне слишком хорошо известно, что такое гордость и упрямство, — тихо сказала Элис. — Я едва не разрушила собственную жизнь по той же причине. Но я все же решила, что должна выкарабкаться и спасти то, что еще можно спасти.

Дэвенпорт осторожно прижался щекой к ее волосам.

— Вы умнее, чем я, Элли, — шепнул он и неожиданно рассмеялся. — Разумеется, это еще не повод для того, чтобы я сложил оружие. Но вообще-то в канун Дня всех святых мне исполнится тридцать восемь, а в таком возрасте наивность и слабое знание жизни не могут служить человеку оправданием.

Элис улыбнулась — раз к Реджи снова вернулось чувство юмора, значит, кризис миновал. Она теснее прижалась к нему.

В их объятии не было ничего эротического, но оно доставляло ей огромное удовольствие.

— Вы в самом деле родились в канун Дня всех святых?

— Да. Только не говорите мне, что в детском возрасте в меня мог вселиться какой-то злой дух, — сухо заметил Дэвенпорт. — Мне уже приходилось слышать это раньше.

— Я хотела сказать вовсе не это, — с чувством оскорбленного достоинства отмела обвинение Элис. — Мне кажется, что канун Дня всех святых — очень даже подходящий день для того, чтобы появиться на свет. Я это знаю точно, потому что тоже родилась в канун Дня всех святых.