— Мама приучила меня к мысли, что таких мужчин следует избегать. Они лишены нравственных устоев. Что…

— Значит, я не только соблазнитель невинных девиц, у меня еще нет нравственных устоев? Мисс Маркхэм, интересно, почему вы доверились мне?

— Я знаю, что делаю, лорд Пентленд. Я и в самом деле доверяю вам. Мне ясно, что вы честный человек.

— Прекратите, Генриетта. Не заставляйте меня краснеть.

— И в мыслях не было. Но вам нравится, когда вас расписывают мрачными красками, чего я никак не могу понять, — с гневом ответила она.

— Я не собираюсь говорить о себе.

— Почему? Я все время говорю о себе. Почему бы вам не рассказать мне?..

— Потому что это не ваше дело.

— Но это важно для меня.

— Почему?

— Потому что важно. — Генриетта ждала, сердито глядя на него, но не сумела сохранить хладнокровие надолго и сердито проворчала: — Я вас не понимаю и потому не могу понять себя, — добавила она. — Бога ради, если хотите знать, я не могу мириться с тем, что чувствую… хочу… я просто… прошлой ночью! Прошлой ночью, когда вы целовали меня, мне хотелось, чтобы вы… а когда вы сдержались, я пожалела об этом. И все же я знаю, вы повеса и не следовало жалеть об этом. Но я пожалела, как раз это мне непонятно, — говорила она, смахивая слезу тыльной стороной ладони. — А если вы повеса, то почему не соблазнили меня? Это тоже странно.

Из ее карих глаз брызнули слезы. Грудь вздымалась. Генриетта раскраснелась от унижения и гнева. Рейф понял, что рассказать о прошлом матери стоило ей огромных усилий, но не таких огромных, как откровенное и совершенно неожиданное признание в своих желаниях. Праведный гнев, охвативший его, рассеялся, точно облако пара. Он шагнул к ней и хотел было взять ее руку, но она оттолкнула его.

— Генриетта, ваша честность устыдила меня.

— У меня не было такого намерения.

— Вот почему это вам так хорошо удалось, — с сожалением заметил он.

— Мне не хочется плохо думать о вас, — шепотом призналась она.

— Генриетта, вы хотите считать меня благородным человеком, разве не так? — резко спросил Рейф. — Хотите, чтобы я отказался от прошлого, успокоив вашу совесть? Я не могу так поступить. Я не святой. Меня считают повесой не без основания.

Генриетта с трудом сглотнула. Она чувствовала себя так, будто все ее тело сжималось.

Рейф пригладил волосы, устремил взор к потолку, в углу которого висела паутина.

— Если хотите, я расскажу вам правду.

Глава 7

Неужели он намеревался сделать это?

— Я не могу изменить свое поведение, но способен объяснить его.

Похоже, так и есть.

Рейф быстро прошелся по комнате. Важно, чтобы Генриетта его поняла. Только сейчас он понял, сколь важно для него ее мнение, какую боль причинили ему ее суждения. Почему она стала ему так дорога? Он не знал, лишь понимал, что она слишком много значит для него. Рассказав ей все, он облегчит душу, а может быть, обретет свободу. Ему захотелось рассказать все.

Он еще раз прошелся по комнате. Генриетта следила за ним своими карими глазами. Он обязан рассказать ей правду. Рейф взял ее за руку, подвел к кровати, сам уселся в кресле напротив. Она казалась столь послушной, однако в ее характере таилось нечто стальное, придающее силы, сообщающее целеустремленность, вооружающее твердыми нравственными принципами, чему он завидовал и что ценил.

Устроившись на неудобном кресле, Рейф подавил малодушное желание погасить лампу и сделать свое признание в темноте.

— Мне было девятнадцать лет, когда я женился на Джулии, — заговорил он не раздумывая. — На леди Джулии Тоуэрд. Ей было двадцать три года, как вам сейчас.

Генриетта напряженно слушала. Рейф говорил почти шепотом, в его голос вкралась горечь, точно ржавое лезвие посреди лепестков цветка.

— Она была очень красива, — продолжил он, — и, хотя я не догадывался об этом, очень неуравновешенна. За два года до этого Джулия была помолвлена, но ее жених умер. Когда я познакомился с ней, думал, она пережила эту утрату. Во всяком случае, она так говорила. А мне хотелось верить ей. При желании можно убедить себя в чем угодно.

Наступила тишина. Генриетта ждала, подавив желание возражать. Несмотря на кажущуюся очевидность — сейчас Генриетта поняла, что совершила глупость, — она убедила себя, что он не любил свою жену.

— Я тогда только вернулся из поездки по Европе, совсем зеленый юнец. — Голос Рейфа окреп. — Отец, отправляя меня в путь, предостерегал от опасных встреч с распутными женщинами на континенте, но, честно признаться, меня больше интересовала древняя история. Я провел время в поисках руин, которых много в Греции и Италии. Отец неожиданно умер, пока я странствовал по Европе. Вернувшись в Англию, я унаследовал его титул. Я никогда не сомневался, что он перейдет ко мне, но не ожидал, что это случится так скоро. Мы с отцом не были близки, но я испытал потрясение и горечь в связи с его безвременной кончиной. У меня нет родных братьев или сестер, а моя мать умерла еще раньше. Осталась лишь бабушка. Она еще жива. Это она настаивала на моей женитьбе, говоря, что мне нужна помощь, чтобы взять бразды правления на себя. А Джулия идеально подходила. Она была отличной хозяйкой, ее специально готовили к такой роли. Джулия утверждала, что любит меня. А я созрел и в расцвете сил был готов ринуться в сети любви. Мы поженились.

— Вы были счастливы? — спросила Генриетта. Она поступила черство, ужасно плохо, но ей хотелось услышать «нет».

Рейф пожал плечами:

— Сначала да. Мне трудно вспомнить, возникает ощущение, что оглядываешься на бой с тенью. Да, кажется, мы и в самом деле были счастливы. Либо я был счастлив… Либо Джулия… — Рейф умолк и тяжело вздохнул. — Видите ли, я так и не понял, что собой представляет Джулия. Бывали дни, когда она казалась довольной, но иногда она просто уходила в себя и молчала. Запиралась в спальне на целую неделю, затем выходила оттуда, улыбаясь и делая вид, будто ничего не произошло. Осыпала меня ласками, но, когда я касался ее, цепенела. Джулия таскала меня на все вечеринки, куда нас приглашали, не отпускала меня от себя, затем переставала обращать на меня внимание. Если я осмеливался танцевать с другой женщиной, она устраивала скандал, однако не позволяла мне отпускать замечания в адрес ее ухажеров. Поверьте, скандал был отменный. Джулия страшно боялась, что ее красота увянет. Она была просто одержима своим внешним видом. Внешний вид выступал источником ее власти.

Рейф пригладил волосы.

— Теперь я все понимаю. А в то время дело обстояло совершенно иначе. Я страшно устал от ее истерик и слез. Надоело, что Джулия то с жаром, то холодно относилась к физической близости. Я перестал приходить к ней, желать ее. Оставался безразличным к перепадам ее настроения. Я ее разлюбил.

Снова повисла очень неловкая пауза, наполненная призраками и видениями из прошлого. Рейф переживал те дни, постепенно снимая повязки с ран, проверяя, насколько те затянулись.

— Словом, это было моей ошибкой, — с горечью признался он. — Я не проявлял достаточной заботы. Джулия не любила меня, но страшно боялась потерять. К тому времени мы уже прожили в браке около двух лет. Она заметила, что меня охватило безразличие, свойственное черствому молодому человеку. И ей захотелось обратить на себя мое внимание единственным ей известным средством — заставив меня ревновать.

Рейф гладил тыльную сторону ладони Генриетты, ритмично водя рукой туда и обратно, но вдруг остановился.

— Джулия завела любовника. Когда я это обнаружил, она плакала, умоляла, просила простить ее, но, когда заметила, что не тронула меня, дело приняло скверный оборот. Она заявила, что никогда не любила меня и вышла замуж лишь ради титула и денег, а любила лишь одного мужчину, но тот уже умер. Джулия утверждала, что я так и не смог удовлетворить ее и до этого любовника она лежала на нашем брачном ложе с множеством других. Словом, я не устраиваю ее как мужчина и не смогу устроить ни одну женщину.

Его голос дрожал. Он тяжело дышал, как от быстрого бега. На затылке выступил холодный пот. Но, начав говорить, Рейф хотел довести свой рассказ до конца, какую бы боль ему это ни причинило. Он испытал унижение, которое пережил тогда. Затем чувство стыда, когда вспомнил, какие страдания причинила ему Джулия. Рейф забыл острые колкости, которые больно жалили его самолюбие и душу, уничтожали уверенность в себе. Прошло столько времени с тех пор, как он поклялся доказать, что Джулия не права, а потом не видел смысла доказывать. Теперь же снова переживал все это.

— Сейчас я понимаю, что это была лишь бравада с целью причинить мне боль, но тогда я этого не знал и возненавидел ее. Я сразу разорвал наш брак. Без лишнего шума официально было оформлено раздельное проживание. В газетах не дали никаких объявлений. Ее кредиторов тоже не известили. Джулию отправили в дальнее имение, дали ей достаточно средств на жизнь, но и это оказалось для нее серьезным испытанием. Ее изгнали из общества, она уже не могла тешить свое тщеславие, она осталась без поклонников, потакавших ее самолюбию. Я наказал ее, потому что поверил тому, что она наговорила. Уже позднее я, к своему позору, продолжал наказывать ее, потому что чувствовал себя виновным. Я никогда не любил ее по-настоящему. Мне не следовало жениться на ней, так же как ей не следовало выходить за меня замуж, однако мы навязались друг другу, жили то ли в браке, то ли вне брака, в подвешенном состоянии. Я чувствовал, что не меньше ее заслуживаю столь жалкой участи.

— Разве вы не могли развестись?

Рейф стал энергично качать головой:

— Нет. О боже, нет. Это шло вразрез с законом, принятым парламентом, уже не говоря о том, что стало бы предметом постоянных сплетен. Нет, в таком случае жизнь для двух семей стала бы невыносимой. — Рейф тяжело опустился в кресло и обхватил голову руками. — Не забывайте, я тогда был молод, хотя и не оправдываю свои поступки. Я страшно мучился, потому что не сделал Джулию счастливой и терпел ее унизительные колкости. Уязвленный, я поклялся больше никому не позволять причинять себе боль. И решил доказать Джулии, что она ошиблась.