Это возмутило всех родных и родственников. Первым выразившим свое несогласие с решением суда был Халим-джан. Но когда он заявил об этом, ему ответили: «Вы не достигли совершеннолетия».

Едва Карим закончил читать дело, как вернулся Аминов.

— Ну как, Карим, прочел?

— Да, прочел и поражаюсь. Неужели этот гнусный Самадходжа смеет так бесстыдно, не считаясь с советскими законами, жаловаться на Халим-джана?!

— Как видишь! Он думает, что и мы, как кушбеги, казии, муфтии, поддержим его, вырвем из рук Халим-джана и других ближайших родственников наследство его покойного брата и отдадим ему!

— А распределили наконец имущество покойного Ахмадходжи?

— Через два года после его смерти, с помощью русских адвокатов и Российского политического агентства, Халим-джан добился распределения имущества отца между законными наследниками. Правда, в годы революции он, как член партии младобухарцев, вынужден был уехать и бросить все это дело… Но он не предал революцию и то, что осталось от состояния, пожертвовал ей. Потому-то я тебе и сказал, что нужно различать людей, видеть, чем отличаются друг от друга такие люди, например, Халим-джан от Самадходжи…

Хотя они и родня.

— А что теперь поделывает Самадходжа?

— Как я тебе уже говорил, он торгует на барахолке, обманывает покупателей. Пора закрыть барахолку.

— Настанет время — закроем… А пока пусть выносит свое барахло!

— А Халим-джан действительно оказался порядочным человеком.

— Да, и среди баев есть такие. Файзулла из их числа. Это натуры сложные, они ошибаются, но прислушиваются к голосу партии.

— Значит, можно им верить?

— Можно! — усмехнувшись, сказал Аминов.

Когда Карим вышел на улицу из здания Совета назиров, был пятый час. И хотя до вечера было еще далеко, кругом стояла мгла. Хмурилось небо, покрытое темно-серыми облаками, и как ни старался порывистый ветер их развеять, это ему не удавалось. Казалось, что из этих тусклых, скучных облаков польется не дождь, а серая муть. Мысли, перебивая друг друга, теснились в голове. «Хорошо, что уже август подходит к концу, — думал он, — скоро спадет летний зной… Очень трудно в жару драться с басмачами. А теперь, когда легче дышится, самое время воевать, изловить этого проклятого предателя Орипова! Кто мог подумать, что Орипов станет изменником! Ведь он считался революционером с давних пор. Я был тогда еще ребенком… Странное дело — стал предателем! Впрочем, кто знает, был ли он искренним революционером? Может, носил маску, чтобы быть хорошо осведомленным и тем самым получше служить контрреволюции. Быть против эмира еще не значит волноваться за судьбу трудящихся… Ведь эмир надоел и баям, и купцам, и националистам… Но когда эмира свергли и революция приняла нежелательный для них характер, они сделались яростными ее врагами — и Асад Махсум, и Абдулхамид Орипов, и всякие там еще «левые» и «правые».

Вот какие мысли волновали Карима, когда он шел к Файзулле Ходжаеву.

Файзулла Ходжаев подтвердил, что прежде всего предстояло сразиться с Ориповым в Кермине и Нурате.

— Завтра в Военном назирате получишь особый приказ и соответствующие инструкции, — сказал Файзулла Ходжаев, прощаясь с Кари-мом. — Подавив Орипова (я надеюсь твердо, что это произойдет), начнешь поход против Асада Махсума… Отряд у тебя молодой, еще неопытный… Он закалится в этих боях.

Выйдя от Файзуллы Ходжаева, Карим раздумывал, куда ему отправиться. У него свободным оставался только этот день. Завтра он получит приказ, нужно быть готовым к выступлению. Ему показалось заманчивым прогуляться по улицам и базарам Бухары, а потом навестить Насим-джана.

Центром торговли, как и раньше, была площадь у хауза Девонбеги. Она вновь стала многолюдной, шумной, красочной… Это одна из характерных черт старого городского быта на Востоке. Базары и торговые ряды отражают жизнь города. Все важные события сказываются на базаре. Там узнают последние новости, назначают деловые свидания и просто дружеские встречи, там поэты читают свои новые стихи, звучит музыка. Когда-то в Бухаре главные базары были расположены в трех местах: у Регистана, у Таи Манора и у хауза Девонбеги.

Теперь из названных осталось только два.

Произошли изменения и подле хауза Девонбеги. Там, где раньше располагались маленькие парикмахерские, теперь появилось двухэтажное здание, носившее название «Клуб Мирзо Назрулло». Вблизи выросли новые столовые и чайханы. На прежнем месте, перед мечетью, торговали лакомствами — халвой, жареным горохом, миндалем.

На этой же площади часто слышались голоса маддохов — рассказчиков священных историй. Показывали свое искусство фокусники, а иногда появлялись даже канатоходцы.

Карим попал на эту площадь в момент, когда маддох привлек внимание собравшихся рассказом о битвах халифа Али за религию. Время от времени, в самых интересных местах, маддох прерывал рассказ и, воздев руки как на молитву, просил пожертвовать что-нибудь в награду за рассказ. Слушатели, увлеченные рассказом и пылкими речами маддоха, желая узнать, что было дальше, вытаскивали из тощих карманов или из-за пазухи мелочь и отдавали ему. Иные даже забывали, зачем сюда пришли, что собирались купить… Карим, увидев, какой эффект производит рассказчик, подумал, как хорошо было бы направить этот талант на пропаганду революционных идей.

Поодаль показывал свое искусство фокусник. Вокруг него собралось тоже немало людей. Все они ахали и охали при виде «чудес», которые он творил.

Вот он завязал крепко-накрепко платком глаза своему ученику, посадил его в центре круга, образованного зрителями так, чтобы отовсюду можно было видеть, что делается на этой площадке, и обратился к ученику с вопросом:

— Что надето на голову этого человека? Ученик мгновенно ответил:

— У него на голове шапка.

— А во что он одет?

— На нем китель и шаровары, — так же быстро и уверенно ответил ученик.

Пораженные зрители покачивали головами, делились впечатлениями. «Подумать только — с завязанными глазами увидеть, что на ком надето!»

Карим вначале тоже не мог себе представить, как это делается, но, вдумавшись, пришел к выводу, что все кроется в тексте вопросов, которые задает фокусник своему помощнику-ученику, в последовательности слов, которые он произносит. Так, он говорит: «Какой головной убор на голове этого человека?» На вопрос, так поставленный, нужно ответить: «шапка». Если он расставит эти же слова иначе, то будет назван другой убор. Все это условно, нужно только иметь хорошую память, чтобы не перепутать, когда что говорить. Далеко не все додумывались до этого, а особенно мальчишки, которым было и весело и немного жутко от этих «чудес».

С площадки, где только что выступал фокусник, Карим направился к проезду Токи Саррофон и прошел через большой торговый ряд. Здесь тоже толпился народ, и продираться сквозь толпу было нелегко. По обеим сторонам этого ряда выросли многочисленные ларьки, киоски, магазины со всевозможными товарами.

Соблазнов было масса. Тут же помещались биржа и государственный банк.

Карим здорово проголодался, хотел было зайти в шашлычную, но вовремя остановился: зачем насыщаться, когда идешь в гости к другу, где будут угощать, а ты не сможешь есть и обидишь этим его!

Пробираясь медленно по рядам, Карим дошел до торгового купола Саррофон[2], где в те дни осталось уже мало менял. Там он неожиданно встретился с Мираком.

— Здравствуй, дружок, как твои дела? — ласково спросил Карим.

— Меня вызвали в Центральный Комитет, я оттуда иду. Товарищ Аббас Алиев, — глаза мальчика щурились от радости, — посылают в Ташкент учиться.

— Прекрасно! Что ты ответил?

— Конечно, я хочу учиться в Ташкенте, но сказал, что должен посоветоваться с матерью.

— Она, конечно, согласится… Непременно поезжай! В Ташкенте школы хорошие, получишь хорошее образование.

— Непременно поеду, — весело и решительно сказал Мирак. — Так хотел дядюшка Хайдаркул… я должен исполнить его желание…

— Правильно решил, молодец!

Глядя в большие ясные глаза юноши, слушая его ломающийся голос, Карим чувствовал: теплая волна любви к нему заливает сердце. «Как Мирак вырос, — думал он, — кажется, вчера еще был ребенком… А теперь? Он стал выше ростом, шире в плечах. Да-а, этот год не прошел для него даром. Работа водоноса не легка, но она закалила Мирака… А как поумнел! Рассуждает толково, как взрослый».

— Молодец! — снова воскликнул Карим. — Не сомневаюсь, что, получив образование, ты станешь руководителем какого-нибудь учреждения.

— То есть, вы хотите сказать, заработаю себе на хлеб? — пошутил Мирак.

— Ого, ты даже шутишь, как взрослый! — засмеялся Карим. — Да, конечно! Но для этого надо хорошо учиться… И особенно дорожить временем — каждым часом, каждой минутой.

— Обещаю вам! Не зайдете ли сейчас к нам домой?

— Я бы с радостью, спасибо, но я должен сегодня навестить Насим-джана. Кстати, ты давно видел Асо?

— Да, давно! Но собираюсь пойти. Нужно же с ними посоветоваться.

— Правильно! Передай привет матери. А мне сообщи, когда будешь уезжать в Ташкент. Провожу.

— Спасибо!

Они распрощались. Мирак пошел в сторону хауза Девонбеги, а Карим в сторону Сесу.

Как же получилось, что Аббас Алиев принял участие в судьбе Мирака? А было это вот как. Однажды водоносы во время обеденного перерыва отдыхали у хауза. Несколько в стороне от всех, на каменной суфе под тенью тутового дерева, сидел Мирак. Прошел ровно месяц со дня смерти дядюшки Хайдаркула. На поминках, проводимых через двадцать дней после этого печального события, много добрых слов было сказано о покойном. Говорилось там и о том, что нужно позаботиться о Мираке, который после смерти отца лишился такого покровителя, как Хайдаркул.

Об этом он с грустью вспоминал, сидя у хауза. Он старался работать как можно больше и тратить как можно меньше, все сбережения отдавал матери, говоря: