— Что прикажете? — подобострастно спросил он.

— Но смею ли я приказывать? Прошу лишь, если нетрудно, передать небольшую вещицу его превосходительству и сказать, что с просьбой принять его пришел младший брат Ахмадходжи, Самадходжа.

— Сейчас передам!

Чиновник живо вскочил с места и направился в канцелярию. А Самадходжа ощупал внутренний карман своего халата и, убедившись, что золотые, завернутые в бумагу, лежат на месте, присел, спокойно ожидая приема. «Подарок для кушбеги обеспечен», — подумал он с уверенностью в успехе своего дела.

Тем временем чиновник побывал уже у верховного судьи и, наклонившись так, чтобы не заметил раис, передал ему завернутые в бумагу золотые. В глазах у судьи заискрились веселые огоньки, когда он заглянул в сверток.

— Господин Самадходжа пришли, — елейно доложил чиновник. — Говорят, дело к вам есть, — сказал он, отвечая на немой вопрос судьи.

— Пусть войдет, — сказал судья и, обращаясь к раису, добавил: — Это младший брат Ахмадходжи, Самадходжа. Думаю, он собирается просить, чтобы мы объявили его единственным наследником старшего брата.

— Вы просто ясновидящий, мой друг, — улыбаясь, сказал раис.

— О, ваше степенство, вы на этом деле не потеряете…

В этот момент в комнату вошел Самадходжа. Быстрым шагом он подошел к казикалону, схватил его руку и, в знак высшего почтения, провел ею по своим глазам. Затем повернулся к раису, поклонился ему и, сев недалеко от входа, опустил голову.

— Господин Самадходжа, как поживаете?

— Слава богу! Под сенью вашего превосходительства, по милости и щедрости вашей, хорошо.

— Насколько нам известно, ваш брат Ахмадходжа отправился паломником в Мекку.

Есть ли от него какие-нибудь вести?..

— К сожалению, никаких вестей от него нет, — холодно сказал Самадходжа. — Он уехал, не совсем оправившись после болезни… Боюсь, как бы снова не расхворался!

— Бог — покровитель рабов своих, — сказал казикалон, — он не допустит такой несправедливости… Даст бог, и ваш брат достигнет исполнения своего заветного желания!

— Аминь! — воскликнул с чувством Самадходжа. — Но я все время волнуюсь… все мне кажется, что с братом произошло несчастье. Мне снятся страшные сны, кошмары… вот и пришел к вашему высокостепен-ству за советом: как быть, если с братом что-нибудь случится?

— Будем говорить прямо: вы хотите, чтобы вас признали наследником…

— Его сыновья еще несовершеннолетние, — смиренно сказал Самадходжа. — Боюсь, что мои недруги воспользуются моментом…

— Та-ак! — многозначительно произнес казикалон. — Вот сидит господин раис… Необходимо с ним посоветоваться, получить его разрешение. Конечно, и господина кушбеги.

Раис, видимо, был подготовлен к приходу Самадходжи.

— Непременно, непременно поддержим вас, — приветливо сказал он. — Я вижу, что вы смотрите далеко вперед. — А про себя он подумал:

«Богатым халва достается, а бедняку — палки. Немалую взятку получит от этого господина его высокостепенство… Да и кушбеги с удовольствием примет дары… А писать исковое заявление и ставить печать только мне придется. Правда, надеюсь, что и мне кое-что перепадет…»

— Будьте здоровы, ваше сиятельство! — сказал, вставая, Самад-ходжа. Он понял, что прием закончен. — Конечно, я отблагодарю вас, господин раис! Я надеюсь на вашу щедрую милость и верю в ваше доброе ко мне, слуге вашему, расположение. Хочу также навестить господина кушбеги.

Самадходжа явно намекал на взятку.

— Правильно! — поддержал его намерение раис.

— До свидания!

В веселом настроении Самадходжа вышел от казикалона и направился к Арку.

Примерно в это же время из Москвы в Одессу мчался с быстротой ветра скорый поезд. В вагоне первого класса занимал для себя и для сына два отдельных купе Ахмадходжа. Время было за полдень. Низко стлались хмурые облака, дождь обильно поливал вагонные окна.

Ахмадходжа, лежа на низком диване, следил за играющими в шахматы Халим-джаном и соседом по вагону, известным врачом одесского военного госпиталя. Их знакомство началось с того, что Халим-джан предложил ему сыграть в шахматы. Врач Иван Иванович охотно принял предложение. Сначала он решил, что юный Халим-джан не является сильным соперником, играл небрежно, уверенный, что в несколько ходов обыграет его.

Не тут-то было! Халим-джан очень быстро объявил ему мат. Он не верил глазам своим: его, известного в Одессе шахматиста, обыграл какой-то смуглолицый молодой человек. И как быстро, и как легко!

— Дорогой мой, — обратился к нему Иван Иванович, — вас, кажется, зовут Халим-джан? Вы, оказывается, очень хорошо играете в шахматы!

— В Бухаре много прекрасных игроков, есть у кого поучиться, — скромно ответил Халим-джан.

— А вы считаете себя только учеником?

— Да, я пока еще ученик.

Иван Иванович, улыбаясь, расставлял фигуры на доске. Теперь он играл внимательно, осторожно и выиграл. Началась третья партия. Ахмадходжа со своего ложа следил за ходом игры и, увидев, что Халим-джан решительно идет к победе, недовольно пробурчал:

— Пусть лучше будет ничья! А так — нехорошо получается… Халим-джан понял намек — нехорошо обыгрывать старшего, и через несколько ходов была ничья. Иван Иванович действительно был обеспокоен, считал себя проигравшим и очень обрадовался такому исходу. Он стал расхваливать Халим-джана. Потом, взглянув на Ахмадходжу, тихо сказал:

— Кажется, ваш отец засыпает… Выйдем, не будем ему мешать. Они вышли из купе и тихо закрыли за собой дверь.

— Мне кажется, что ваш отец не совсем здоров? — участливо спросил Иван Иванович.

— Да, болеет, — с грустью сказал Халим-джан, — он после длительной болезни несколько месяцев лежал, только недавно немного поправился.

— Куда же вы его, такого больного, везете? Ему что, одесский санаторий советовали или специальную лечебницу?

— Нет, мы едем за границу, в Мекку, паломниками…

— В таком состоянии! — воскликнул врач. — Ему вообще вредно совершать путешествия, а паломником особенно. Я вам не советую пускаться в такой дальний путь… Доезжайте до Одессы и сделайте длительную остановку там. Хорошо бы положить его в какую-нибудь специальную лечебницу. А паломничество никуда не денется.

— Отец не хочет лечиться в больнице. Он верит в снадобья своего индийского лекаря.

— Удивительно! Удивительно и странно, до чего сильны в людях предрассудки! Насколько я понимаю, ваша семья не из простых и на нужду вы тоже не можете жаловаться. Вы получили, видимо, хорошее образование. И вот, с одной стороны, знание русского языка, приобщение к европейской культуре, с другой — какие-то снадобья! Мне известно, что ежегодно тысячи мусульман совершают паломничество в Мекку, преодолевая огромные трудности.

Но знаю я и то, что немалая часть их там погибает. Даже совсем здоровые люди заболевают от невыносимо тяжких условий тамошнего быта. И вы и ваш отец, наверно, все это знаете из рассказов побывавших там.

— Вы совершенно правы, но религия для мусульманина священней всего. Мы верим всем указаниям шариата, стремимся к духовному совершенствованию. Эта вера в то, что каждому мусульманину все предопределено судьбой, совсем иная, чем у европейцев. Я не могу сказать, что мой отец невежественный и суеверный человек, нет, да он и не всегда и не во всем придерживается религиозных предписаний. Но в последнее время, постарев, он все чаще и чаще высказывал свое желание совершить паломничество в Мекку.

Халим-джан замолчал, глаза его были задумчивы и строги.

— Знаете, — заговорил он снова, — я бы не удивился, узнав, что его тайное желание — умереть в Мекке и стать шахидом.

— Как это грустно! — с искренним сожалением произнес Иван Иванович.

— Я надеюсь, что само путешествие, перемена климата и радость от достижения цели пойдут ему на пользу, помогут его исцелению.

— Возможно! Так бывает.

— У меня есть к вам одна просьба, — вдруг, словно спохватившись, сказал Халим-джан. — Если вам, конечно, не трудно, посмотрите лекарства, которые он принимает.

— Пожалуйста. Хотя предупреждаю, что я неважный фармацевт.

В два часа дня в купе, занимаемое Ахмадхаджой, вошел сопровождавший их всю дорогу из Бухары повар Мирзо Вафо. Он принес еду: курятину, холодное мясо, сливочное масло, фрукты и сдобные лепешки.

— Как, лепешки еще не кончились? — явно довольный, воскликнул Ахмадходжа.

— Это последние, — ответил Мирзо.

— Ну, ничего, — сказал Халим-джан, — купим хлеб на ближайшей большой станции.

— Кстати, в этих краях пекут очень вкусный хлеб, — поддержал его Иван Иванович, приглашенный к трапезе.

Ахмадходжа между тем достал коробочку с мачджуном, известным как укрепляющее лекарство, вынул таблетку, проглотил ее и стал рыться в мешочке в поисках еще какого-то снадобья. Старик явно нервничал.

— Два дня ищу уже и не могу найти, — проворчал он. — В Москве оставил, что ли, или где-нибудь уронил.

— Что вы потеряли, отец? — участливо спросил Халим-джан.

— Да вот хорошие таблетки для сердца. Лекарь немало потрудился, пока нашел все что нужно. Он принес это лекарство лишь за день до нашего отъезда. Я еще ни разу не принимал его, все откладывал, чтобы осталось до той поры, когда мне станет худо…

Сейчас они бы мне и пригодились.

— Что, сердце заболело? — обеспокоился Халим-джан.

— Нет, сердце пока ничего… но чувствую какую-то слабость. Ну, надеюсь, пройдет.

— Отец, покажите доктору, какие лекарства вы принимаете. Может, он даст вам совет.

— Ты прав, сын мой, — сказал Ахмадходжа и тут же обратился к доктору: — Прошу вас, ешьте, вот мясо, курятина… Жаль, что нет у нас спиртного, коньяку, вы бы рюмочку выпили. Будем считать, что мы в долгу.