Рэдклифф - Повернуть время вспять

Уинтер мягко рассмеялась.

– Это ты так думаешь.

Пирс приподняла подбородок Уинтер и медленно поцеловала ее. Этот долгий глубокий поцелуй был незабываемым.

– Хорошее начало, – шепотом сказала Уинтер. – А теперь спи, тебе скоро за руль.

Пирс закрыла глаза, но не для того, чтобы заснуть. У нее оставалось лишь несколько часов рядом с Уинтер, и она не собиралась тратить это драгоценное время на сон.

В полдесятого утра Уинтер доплелась до входной двери, приоткрыла ее и сразу объявила:

– Уходи.

– Думаешь, я не знаю, когда ты возвращаешься из больницы?

– Мина, – начала Уинтер, стараясь собрать остатки своего терпения и подпирая дверь коленом, в то время как Мина налегала с другой стороны, – прямо сейчас я собираюсь лечь спать. Через пять часов Ронни вернется домой, и мне придется снова быть любящей мамочкой.

– Ты можешь отправиться спать сразу после того, как мы быстренько с тобой поговорим.

– Потом, – сопротивлялась Уинтер, пытаясь захлопнуть дверь. Посмотрев вниз, она увидела, что Мина просунула в дверь свой здоровенный зимний ботинок. – Мина…

– Впервые за шесть недель ты не заскочила ко мне поболтать, вернувшись с работы. Что вообще происходит?

– Я просто устала, – Уинтер очень хотелось побыть одной, но она открыла дверь. – Заходи, а то весь дом выстудим.

Мина ринулась вперед на всех парах, словно крупный корабль, заходящий в порт, и не остановилась до тех пор, пока не добралась до гостиной. Там она сняла свое шерстяное пальто и бросила его на спинку дивана.

– Давай-ка поднимемся наверх и уложим тебя в кровать. Мы можем поговорить и там.

Не сказав ни слова, Уинтер устало отправилась на второй этаж. В спортивных штанах и футболке она забралась под одеяло и свернулась клубочком. Когда Мина добралась до спальни, Уинтер подвинулась, чтобы Мина могла расположиться рядом с ней, положив под поясницу несколько подушек.

– Хвала небесам, этот ребенок появится на свет через несколько недель. Во мне уже не хватает места, – Мина с трудом повернулась так, чтобы видеть лицо Уинтер. – Ты плакала.

– От всей души сочувствую твоим детям, правда. Они не смогут ничего от тебя утаить.

Мина улыбнулась и погладила подругу по голове.

– А теперь поведай мне, откуда слезы: это из-за работы или из-за твоей личной жизни?

– И то, и другое, – вздохнула Уинтер и начала рассказывать, как Эмброуз Рифкин собрался отправить ее в ординатуру в другой город, как она отказалась, и как ее перевели в другую смену.

– Как это мило с его стороны, мда.

– К сожалению, он великолепный хирург, и я могу многому у него научиться.

– Это не значит, что он не может быть сволочью.

– Что верно, то верно.

– Но сомневаюсь, что это настолько тебя разозлило и тем более заставило плакать. Что еще случилось?

Уинтер смяла свою подушку в большой бесформенный комок и обняла его. Ее руки тосковали по Пирс, и Уинтер ужасало, что ее обуревают такие чувства после того, как она держала Пирс в объятиях всего лишь несколько часов.

– Вместо меня он отправил туда Пирс. Она уже уехала.

– Надолго?

Уинтер пожала плечами.

– Минимум на полгода, но, может, и больше.

– Милая, ты серьезно настроена насчет этой девушки? – мягко спросила Мина.

– Куда серьезнее? – Уинтер перевернулась на спину и уставилась в потолок. Перед ее мысленным взором предстало лицо Пирс с горящим и сосредоточенным взглядом, в котором читалась неукротимая страсть. – Я провела с ней самую фантастическую ночь в жизни!

– Это много значит, – согласилась Мина. – Мы сейчас говорим только о сексе? Ведь это можно устроить и снова, и не важно, какие части тела будут участвовать в этом процессе.

– Дело не только в сексе, – Уинтер снова улеглась на живот, подперев подбородок рукой. – Когда люди занимаются любовью, это двухсторонний процесс. Наслаждение получаешь не только от того, когда ласкают тебя, но и когда ты сам даришь удовольствие. Это было потрясающе – ласкать ее, я никогда не чувствовала ничего подобного. И это полностью зависело от того, что у нее женские части тела. – Уинтер слабо улыбнулась. – И какие… Она такая красивая.

– Как думаешь, ты сможешь почувствовать это с какой-нибудь другой женщиной? Или все дело только в ней?

– Только в ней. Все дело только в ней, – Уинтер пожала плечами, – включая тот факт, что она женщина. Мне даже в голову не приходило, что мне этого хотелось, что мне это нужно, пока я до нее не дотронулась. Теперь я это знаю.

– И ты нормально ощущаешь себя при этом?

– Мне очень хорошо от этого.

– Итак, – объявила Мина, похлопав ладонями, словно решив проблему, – мы выяснили, что ты перешла на темную сторону, – она улыбнулась, услышав смех Уинтер. – Теперь объясни мне, почему Пирс, если у нее все в порядке с головой, а после знакомства с ней мне показалось, что мозги у нее на месте, согласилась сорваться с места и уехать.

– У нее не было выбора.

– Выбор есть всегда, ты же не поехала.

– Это другое. Реши он меня уволить за отказ поехать, я, возможно, смогла бы отстоять свою позицию, если бы ввязалась в это дело. Ситуация была бы неприятной, но, возможно, я бы одержала победу. И даже потерпи я поражение, я бы все равно рискнула попробовать.

– Ты готова отказаться от карьеры?

– Ради Ронни? Конечно, – Уинтер покачала головой. – Я вижу, к чему ты клонишь. Тебе точно надо пойти в юридическую школу. Но Ронни – ребенок, она моя дочь, и она не выбирала себе мать-хирурга. Я не могу заставить ее отвечать за мой выбор больше, чем она уже отвечает. С Пирс все иначе.

– Что было бы, откажись она? Он все-таки ее отец. Разве он не сделал бы для нее исключение?

– Не думаю, – фыркнула Уинтер. – Насколько я понимаю, он никогда не делал для нее исключений. Все совсем наоборот: он требует от нее слишком многого.

– И все же, что бы он мог сделать?

– Прежде всего, нельзя говорить «нет» завотделением, если ты хочешь получить хорошее место для специализации или какую-нибудь ведущую должность в отделении. Связи и контакты могут помочь построить карьеру либо сломать ее, а Эмброуз Рифкин распоряжается ординаторами, как хочет.

– Не понимаю, зачем он старается усложнить жизнь собственной дочери?

– Не уверена, что он усложняет ее жизнь. Похоже, он прокладывает путь для другого ординатора. А, может, он считает, что Пирс больше всего подходит для Харрисбурга, потому что она чертовски хороший хирург.

Уинтер с раздражением вздохнула.

– И никого не волнует, через что ей придется пройти.

– В этом есть что-то неправильное, когда ты невольно думаешь, что кто-то может поступать так с другим человеком, не говоря уже о том, что это его собственный ребенок. Почему вы не вне себя?

– Мы вне себя, но я не вижу другого выхода, – тихо сказала Уинтер.

– И какой у тебя план? Забыть о ней? Или дожидаться, когда через несколько месяцев она вернется и, может быть, все еще захочет поиграть в семью?

– Это маловероятно. К тому времени, когда она вернется, мы, наверное, снова будем в разных больницах.

Уинтер закрыла глаза, внезапно чувствуя, что у нее совсем нет сил. Она понимала, что ни она, ни Пирс не контролируют свою жизнь в данный момент времени и что любые отношения во время обучения сопряжены с большими трудностями и обычно быстро заканчиваются.

Ей повезло, она открыла новую себя, проведя восхитительную ночь с нежной, страстной и невероятно красивой женщиной. Она должна радоваться уже этому или хотя бы довольствоваться этим. Уинтер все понимала. Она твердила себе об этом все время, как попрощалась с Пирс еще в первый раз. Но тем не менее Уинтер сжала кулаки и объявила:

– Я еще не знаю, что буду делать, но я точно не собираюсь сидеть сложа руки еще четыре года в ожидании и надежде почувствовать что-то похожее на то, что я чувствую сейчас.

– Даже если это будет уже не с ней?

Уинтер промолчала, подумав, что это вряд ли возможно.

Уинтер открыла банку диетической кока-колы и плюхнулась на потрескавшийся темно-зеленый виниловый диван в старой комнате отдыха хирургов. С одного бока от дивана стоял разбитый холодильник, с другого – большой квадратный стол, на котором лежала стопка прошлогодних журналов вместе с телефонным аппаратом. Уинтер стряхнула с дивана какой-то хлам и, залпом отпив половину, поставила банку рядом с собой. Закрыв глаза, она откинула голову на спинку дивана, мечтая заснуть. К сожалению, ее ночное дежурство дошло только до середины, и, судя по первым шести часам, дальше будет только хуже.

Сразу после вечернего обхода ей позвонила медсестра из палаты интенсивной терапии, сообщив, что пациент, которому накануне была сделана операция по удалению атеросклеротической бляшки из сонной артерии, не мог вспомнить свое имя. Кроме того, одна половина его тела плохо слушалась. Уинтер знала, в чем проблема. Если быстро не принять меры, мужчине грозил инсульт. Пока Уинтер бежала в реанимацию, она отправила сообщение лечащему врачу – и меньше чем через час они уже были в операционной.

Не успели они закончить, как позвонила травматолог, которой достался двадцатилетний наркодилер, напоровшийся на нож. Помимо нескольких колотых ран в груди, у него была рассечена плечевая артерия, и он мог потерять руку.

Уинтер уже давно поняла, что единственный способ пережить такую ночь – это не думать о времени, об усталости, и о том, сколько всего еще предстоит сделать. Когда она услышала шаги и почувствовала, как кто-то сел на другой край дивана, она даже не открыла глаза. Еще пять минут покоя. Она отдохнет еще несколько минут, а потом пойдет проверять рентгенограммы артерий.