— Я и не знал этого.

— Их семь племен. Дед знает обычаи индейцев оглала в основном благодаря Арчибальду Олений Рог. Я думаю, он как бы усыновил деда. — Несмотря на темень, Алан разглядел улыбку на лице парня.

— Ну, об индейцах оглала он точно знает больше, чем я о чероки. Боюсь, я был дубоватым пацаном.

— Вроде меня.

— Хуже, поверь мне.

— Позапрошлым летом я с внуком Арчибальда ходил на Солнечный танец, — помолчав, сообщил Джефри. — Это на Сосновом гребне. Но это было для туристов. Настоящий ритуал совершается не так публично, в резервации. Целый религиозный ритуал. Внук Арчибальда хочет, чтобы я поехал с ним нынешним летом потанцевать. Но меня это пугает, — признался Джефри.

— Насколько я понимаю, ритуал имеет большое религиозное значение.

— То-то и оно. Он полон значения. Большего значения, чем учеба в школе или зарабатывание денег.

— Так ты хочешь совершить его?

— Это невозможно. Я освобожден условно и не могу никуда уезжать.

Прошло несколько минут. Алан размышлял, как этот малыш ухитрился так запутаться.

Почему ты сделал это, Джефри? Почему ты увел машину?

— Дураком был! — крикнул парень и, вскочив на ноги запустил банку через весь двор. — Ты кажешься плохим, и все, даже твоя семья, считают тебя плохим.

* * *

Весь вечер Элис размышляла об Алане. Ей безумно хотелось пойти по возвращении к нему домой, но она знала, что не сделает этого. Прошлой ночью он получил то, что хотел, а мужчинам редко когда нужно большее, судя по тому, что она видела вокруг. И мужчинам не следует надоедать. Потому нечего и соваться на его крыльцо. Она должна дать ему понять, что не собирается давить на него или чего-то требовать.

Она уже приближалась к дому, когда увидела в свете фар направляющегося к ней Алана. Значит, он не ложился, а поджидал ее. Открыв дверцу «блейзера», он выключил фары, потом посмотрел на нее, просто посмотрел на нее голодным взглядом. Внутри нее все тут же расплавилось. Она чувствовала, как размягчается, растворяется, разжижается, и вот уже приникла к нему, погрузилась в его объятия и успокоилась на его груди.

— Детка, — прошептал он, — моя детка. — Заперев «блейзер», он легко подхватил ее и понес к ковбойскому домику. Ей наверняка захочется принять душ и перекусить, и он все заранее приготовил. Но то, как она обвила его руками и расслабилась, подсказало ему, что душ и ужин подождут.

Вечер тянулся бесконечно. Он ждал ее появления, он хотел ее каждой клеточкой. Он никогда не испытывал ничего подобного и был недоволен собой: он должен держать себя в руках. И вот наконец она в его объятиях, и для него ничего не существует, кроме теплой и желанной Элис.

От его хрипловатого «детка» по ней прошла дрожь желания. Он ждал ее, он хочет ее. Могла ли она надеяться на такое?

Элис так боялась оказаться всего лишь партнершей одноразового пользования, что каким-то образом она не смогла дать ему то, чего он желал, и все ограничилось одним лишь разом. И вот он сжимает ее и несет как нечто бесконечно ценное.

Постель была уже разобрана, на тумбочке горела лампа. Алан осторожно поставил ее на ноги. Элис перевела взгляд с кровати на него, и глубокое волнение охватило ее. Он рисковал нарваться на ее отказ, но принес сюда, чтобы показать, что с нетерпением ждал ее.

Сгорая от желания, с трудом сдерживая слезы радости, она прильнула к нему и обвила руками его узкую талию.

— Сладкая мышка, — прошептал он с такой страстью, которая подействовала на нее подобно чувственной ласке. — Сладкая, сладкая Элис. — Он чуть отстранил ее от себя и принялся раздевать.

Первым делом ремень с пистолетом. Алан в жизни не мог вообразить себе, что ему придется снимать с женщины ремень с кобурой, чтобы предаться с нею любовным утехам. Комичность ситуации вызвала у него улыбку.

— Что смешного? — спросила Элис.

— Да вот, снимаю с тебя ремень с пушкой, — ответил он, кладя сбрую на обшарпанную тумбочку.

— Это тебя беспокоит?

— Меня это забавляет. Мне вдруг пришло в голову, что в своих фантазиях с раздеванием женщины я и представить себе не мог ремень с кобурой.

Он начал расстегивать пуговки форменной рубашки.

— Вот рубашка была в моем списке, — сипло произнес он, — и брюки, и джинсы, и даже сапоги, но не пистолет 45-го калибра. О чем это говорит? О том, что жизнь полна сюрпризов. — Стянув рубашку с ее плеч, он уронил ее на пол и уставился на маленькие груди, прикрытые скромным хлопковым лифчиком.

— Никаких кружев, — проронил он, — даже намека. Дьявольски сексуально, мышка.

Она в изумлении воззрилась на себя, удивившись, что сексуального нашел он в этом скромном предмете туалета. А она только вечером подумывала, не заглянуть ли в магазин в поисках чего-либо более соблазнительного.

— Сексуально?

— Ага. — Он провел пальцем по верхней кромке лифчика, и она вся затрепетала. — Как ты сама, мышка. — Одним движением он расстегнул застежку спереди и высвободил ее маленькие груди. — Ты самая сексуальная из всех женщин.

Алан не лукавил ни перед ней, ни перед собой. Спустив бретельки с ее плеч, он прикоснулся языком сначала к одному, потому к другому соску. Элис задохнулась и вцепилась в его плечи.

Она действительно была самой сексуальной женщиной из всех, каких он когда-либо знал. Он объяснял это тем, что она относилась к сексу не как к игре.

Заглянув в ее замутненные глаза, он довольно улыбнулся, увидев в них разгорающиеся угольки страсти.

— У тебя был трудный день, — хрипло заговорил он, хотя ему вовсе не хотелось говорить. — Тебе, наверное, хочется принять душ и поесть?

У Элис распахнулись глаза. Она не могла этому поверить. Ее увлажненные соски ощутили холодок, словно почувствовали себя обманутыми, когда он отвел от них свои губы, нижнюю часть тела свела болезненная судорога желания, а он разглагольствует о еде и душе!

Элис сдернула кожаный ремешок с его головы.

— Прости, но сейчас меня интересует совсем другое…

Он рассмеялся низким грудным смехом и повалился вместе с ней на постель. Заскрипели пружины, и Элис довольно хохотнула. Он опустил голову, отыскивая губами ее рот. На нее накатила жаркая волна. Все верно, думала Элис, срывая с него одежду. Все правильно, так и должно быть. Алан сломал все преграды, за которыми она пыталась укрыться, и вдохнул в нее новую жизнь.

Постанывая, он медленно сползал вниз по кровати, целуя ее груди, потом живот. Его ищущий рот наткнулся на пряжку ремня, и он раздраженно заскрипел зубами. Приподнявшись на локтях он торопливо расстегнул ремень, пуговицу и молнию форменных брюк и стянул с нее брюки вместе с трусиками.

Элис затаила дыхание, наблюдая за ним. Джинсовая ткань обтянула его бедра, рельефно выпятив его набрякшую плоть и каждую мышцу, пока он расправлялся с ее одеждой. Его длинные черные волосы упали ему на лоб, придав вид пришельца из иных миров.

И вот она уже лежит абсолютно голая, развратно раскинувшись на постели, пожирая его глазами и нетерпеливо шепча:

— Скорее.

И Алан спешит. Он сбрасывает с себя одежду и опускается на постель между ее ног, слышит, как она задыхается, когда он берет ее за мягкие ягодицы и приподнимает к своему рту.

— Алан… — в возбуждении она почти не протестует.

— Позволь мне, мышка, — сипло произносит он. — Позволь мне сделать это. — Этого он никогда не делал ни с одной женщиной. Как понять это непреодолимое желание любить ее всеми возможными способами, оставить память о себе на каждой клеточке ее тела?

Он поднял ее на такой пик, где наслаждение граничит с болью. Она отчаянно извивалась, судорожно сжимая простыни, потом с силой охватила его голову, боясь, что умрет, если он остановится. Она рыдала, дергалась и внезапно напряглась, выгнулась над кроватью, когда бурная волна неземного блаженства переполнила ее через край.

Словно в тумане она почувствовала, как Алан скользнул поверх нее и медленно и уверенно вошел в нее, снова поднимая и унося ввысь, как крылатый Пегас, направляющийся к звездам.

— Сейчас, — услышала она его хрип, — сейчас!…

* * *

… Закутанная в его фланелевую рубашку, с еще мокрыми от душа волосами, она сидела в его постели и размышляла о том, что мечты действительно могут стать явью. Она все никак не могла поверить, что этот могучий, мужественный, красивый мужчина лежит рядом с ней, что он только что любил ее до самозабвения, а сейчас отрывает от кисти виноградины и по одной кладет ей в рот.

Инстинктивно Элис дотронулась пальцем до уголка его губ. Он моментально втянул его в рот, и она почувствовала движение его шероховатого языка. Она вспомнила, что этот язык полчаса назад проделал с ней, и перестала дышать.

Улыбнувшись, Алан положил ей в рот еще одну виноградину.

— Вкусно? — спросил он. — Кстати, удалось хоть что-нибудь узнать по поводу нападения на Джо?

— Ничего, нет даже отпечатков пальцев. Двор слишком утрамбован, чтобы могли остаться следы шин. Единственная надежда на то, что Джо вспомнит что-нибудь.

— А найденные окурки и следы сапог ничего не дали?

Элис покачала головой и отказалась от следующей виноградины.

— Вероятно, нам не удастся найти его. Тэт полагает, что это какой-то бродяга в поисках денег, возможно наркоман, разозлился, когда не нашел того, чего искал.

— Поскольку за целую неделю ничего подобного не произошло, он, может быть, и прав.

Элис пожала плечами.

— Возможно, так оно и было.

— Возможно. — Он вдруг улыбнулся. — Ты очаровала меня, — добавил он.

— Все дело в кусочках тритона и поганках, которые я подмешала в твой обед.

— Не исключено. — В уголках его глаз собрались морщинки. — А может, я просто молокосос, не устоявший перед маленькой коричневой мышкой с горячими глазами. Да, вечером я беседовал с Джефри.

— С Джефри? Он что-нибудь натворил?

— Вовсе нет. Мы просто разговорились. Что-то я не могу понять, Элис, почему его потянуло на скользкую дорожку?