– Мне плохо без вас, – прошептал он.

– Будь сильным. На двоих сил у вас не было, должен был остаться тот, у кого не окончены земные дела. Это был ты. Валик отдал тебе всё, что осталось у него.

– Поэтому я чувствую всё вдвое сильнее?

– Да. И так будет всегда. Так когда-то было и у меня с Даном. У меня совсем не осталось сил жить, пришлось вас доверить ему. Отдать я смог то, что осталось по отношению к вам. Ведь тогда он был в полном порядке. А сейчас, сынок, прощай, – он обнял Владислава и прижал к себе.

– Прощай, отец, – прошептал Владислав.

В последний раз Дина коснулась его лица и ушла. Валентин, как и отец, обнял его. Владислав с ужасом прошептал: «Прощай», и заплакал. Слезы катились по лицу, он не вытирал их, а только смотрел вслед уходящим. Всё заволокло каким-то сумраком, через который стали постепенно проступать очертания стен, потолка, бестеневых ламп и окна. Дышать стало труднее, что-то мешало во рту. Он наконец-то ощутил своё тело, но оно показалось чужим, онемевшим и очень усталым. Владислав попробовал пошевельнуться, но не смог, до того он ослабел. Горло было сухим, как песком ободранным, хотелось пить.

– Пить… – прошептал Владислав и не узнал в хриплом шепоте своего голоса.

То, что началось вокруг него через секунду, можно было сравнить разве что с ураганом. За свою практику он не помнил такой суеты, какая поднялась вокруг. Причины этого он никак не мог понять. Его бывшие подчиненные смотрели на него со смесью страха и восторга. Кроме глотка воды, который он сделал с большим трудом, его ничего не интересовало. Он помнил, что он один. Одиночество стало слишком реальным. Сколько прошло времени, он не знал. Откуда-то появился Дан с усталым осунувшимся лицом. Он постарел на добрых пять лет. Он присел у кровати и смотрел молча на Владислава.

– Дан, – прошептал он. Голос стал сильнее.

– Влад, сынок, ты меня слышишь?

– Да. Дан, Валек… Валек умер. И Дина.

– Ты знаешь?

– Да. Я видел их там… – он передохнул. – Их уже похоронили?

– Конечно, сынок. Ведь прошел уже месяц.

– Месяц?! – Владислав был поражен. – Где я, Дан?

– В своей реанимации. Ты был ранен.

– Я помню. Давно я здесь?

– Месяц.

– Почему?

– Ты не приходил в себя.

– Я всё слышал и видел, что здесь было… Я не думал, что прошло столько времени. Тебя я тоже видел.

– Полежи тихо. Тебе нужно набираться сил.

– Где Алик?

– У меня. С ним всё в порядке, не беспокойся. Полежи тихо.

– Сейчас. Что у меня во рту?

– Трубка. Дышал-то ты с перебоями.

– Попроси ребят, чтоб на нос переставили. Мешает.

– Хорошо. Сейчас полежи тихо.

– Не уходи.

– Я никуда не ухожу, – Даниил Александрович взял его за руку.

Владислав прикрыл глаза. Этот короткий разговор его утомил до полного изнеможения. Дядя просидел возле него долго. Владислав открывал глаза время от времени. Несколько раз ему делали какие-то уколы, трубку изо рта убрали. От усталости он задремал. Когда проснулся, Дана уже рядом не было, и он испугался, что так и останется совсем один. К нему подошел дежурный врач – Леша Почетный.

– Как дела, шеф? – спросил он, склонившись к нему.

– Нормально, – голос стал сильнее и он уже не шептал, а просто тихо говорил. – Где Дан?

– Приедет вечером. Где-то через часик. Он уехал совсем недавно. Беспокоит тебя что-нибудь?

– Нет. Голова тяжелая и слабость.

– Слабость пройдет. Главное, что ты в себя пришел.

– Я действительно здесь уже целый месяц?

– Да. Сегодня ровно месяц. Напугал ты всех. Не буду тебя утомлять. Попробуй ещё заснуть.

Владислав прикрыл глаза. Ему хотелось вернуться к той прозрачной стене, чтобы увидеть снова Валентина, но этого не получалось. Вместо этого росло и росло чувство беспредельного одиночества и удвоенной тоски.

Силы возвращались быстро. На третий день он уже мог садиться, не взирая на протесты коллег. Его перевели из зала в бокс. К нему началось настоящее паломничество. Всем почему-то хотелось на него посмотреть. Эти визиты и бурная радость окружающих не вызывали у него никакой реакции. Немного легче становилось, когда приходил Дан. Он не надоедал глупыми вопросами, не выражал никаких бурных эмоций. Иногда он просто сидел рядом и ничего не говорил. Владислав увидел у себя на груди слева наклейку. Голова всё также тупо болела, но он привык к этой боли на удивление быстро. На четвертый день он попросил у медсестры Кристины зеркало. Она принесла ему свою пудреницу, и он увидел свое лицо бледное, похудевшее, осунувшееся, с усталыми потухшими глазами. На левом виске также была наклейка. Обритые волосы стали отрастать, и дошли уже до длины «военкомата». На пятый день он встал, чем привел в ужас всех своих подчиненных. Тело казалось на удивление легким, движения давались с трудом. В эту ночь дежурил его хороший друг – Славик Попович. Владислав лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. В голову не шло ни единой мысли. Ему казалось, что он провалился в пустоту, и эта пустота заполнила его всего. Славик пришел и сел рядом с кроватью на вращающийся табурет. Владислав повернулся к нему.

– Почему не спишь? – спросил Славик. – Поздно уже.

– Не хочется. Выспался.

– Хочешь что-нибудь снотворное?

– Нет. Не волнуйся, я в норме.

– Как ты?

– Нормально.

– Влад, пятый день одна и та же песня: «Нормально», – Славик посмотрел на него с укоризной.

– Ты хочешь, чтобы было не нормально?

– Я хочу, чтоб было нормально, но после всего этого, что-то не сходятся концы с концами.

– Всё сходится, Славик. Я знаю, что вы меня хоронить ещё месяц назад собрались. Не время мне ещё.

– Почему ты решил, что тебя хоронить собрались? – Славик был явно сконфужен.

– Я всё видел и слышал с того момента, как у меня сердце стало. Сначала те семнадцать минут, а потом и всё остальное.

– Видел и слышал? – Славик смотрел на него как на привидение. – Влад, но ведь у тебя была полная кома, зрачки на свет не реагировали, сам не дышал, ни одного рефлекса не было. И откуда ты знаешь про семнадцать минут? Сказал кто-то?

– Я всё видел и слышал сам. Серега Шмелев тогда дежурил. Прошло семнадцать минут с момента остановки сердца, он всё возился со мной. Потом сказал, что я отмучился, а потом у меня появилась фибриляция и слабые сокращения. Разве не так?

– Всё так. Сердце стало давать сбои первый раз в операционной, потом здесь.

– Куда меня переведут?

– В нейрохирургию. Пули из головы у тебя так и не достали. Гематома рассосалась. Легкого левого часть пришлось выкинуть сразу.

– Это я знаю. Про голову не знал.

– Сильно болит?

– Нет. Так, тупо ноет.

– А дышать нормально?

– Не сказали б, и не заподозрил бы. Шов хоть косметический наложили?

– Относительно.

– И на том спасибо. У тебя курево с собой есть? – Владислав сел. – Что ты смотришь так, будто марсианина видишь?

– Есть, – растеряно ответил Славик. – А что?

– Дай сигарету и окно открой. Удавиться с тоски охота.

– Но ведь нельзя же, Влад, – слабо запротестовал Славик.

– Можно. Не волнуйся, хуже мне не станет, не помру я ещё долго.

– А вдруг?

– Не выдрючивайся, – Владислав посмотрел ему в глаза, – давай.

Они закурили. Славик потушил свет и открыл окно, впустив ночную свежесть. Некоторое время они молчали. В темноте только то ярче, то тусклее становились огоньки сигарет. Владислав глухо спросил:

– Ты не знаешь, Валек долго… – он осекся и после паузы добавил. – Не хочу Дану соли на раны подсыпать.

– Сразу. У него одна пуля в сердце вошла, вторая в солнечное сплетение.

– А Дина?

– Два часа. Так в себя и не пришла. Тебя привезли вместе с ней. Ты ещё что-то говорил. Бредил. Валька звал.

– Я помню, – Владислав вздохнул. – Как я в себя пришел?

– Это не на моей смене было. Говорят, Лерка Марусевич услышала, как ты просишь пить. За минуту до этого к тебе подходил Володя, у тебя всё было на нуле. Володю чуть инфаркт не хватил, Лерка с перепугу тонометр разбила. Всё, Влад, хватит, бычкуй. Не дай Бог что, до конца своих дней себе не прощу.

– Окно не закрывай, – Владислав бросил в окно окурок. – Шел бы ты спать, если работы нет.

– А ты?

– Я ещё успею выспаться. Иди.

Славик ушел, а он снова остался в пустоте одиночества. Ночь продолжалась долго, из открытого окна доносились слабые редкие звуки ночного города. В коридоре время от времени кто-то ходил. Несколько раз в палату входила и выходила дежурная медсестра. Владислав вспомнил, как плакал, когда прощался с отцом, Диной и Валентином. Это всё было там, у прозрачной стены. Ему очень хотелось, как ребенку прижаться к Дану или ещё к кому-нибудь и заплакать. Но это было не возможно. Он не мог плакать. Слезы остались в детстве и там, у стены.

Через несколько дней он окреп настолько, что мог свободно ходить. Его перевели в нейрохирургию. Сюда к нему приезжал Дан уже с Аликом. Увидев сына, Владислав почувствовал, как у него сжимается горло. Мальчик прижался к нему, и, казалось, боялся оторваться. Владислав присел, обнял его.

– Папа, я знал, что ты не умрешь, – зашептал ему Алик на ухо. – Мне Валик приснился и сказал, что всё будет в порядке. Я бабушке Неле рассказал, а она только плакать начала. И Зоя плакала, когда я рассказал. Они что, не верили мне?

– Верили, малыш. Просто они боялись, а вдруг что-то не получится. Сам же знаешь, бабушка Неля такая мнительная и Зоя мнительная.

– Я так скучал за тобой. А ты за мной скучал?

– Да, малыш. Ничего, я скоро вернусь домой и уже никогда никуда от тебя не денусь.

– Мне так Валика жалко, – у Алика на голубые, как у отца, глаза навернулись слезы, – и Дину жалко. Она была такая добрая,

– Не плачь, малыш, – Владислав вытер с его щеки слезинку. – Их уже не вернешь. Их теперь нужно просто помнить.

– Я знаю, им там хорошо. Мне Валик говорил, но мне всё равно их жалко. Ты знаешь? Ты тоже там был?