Карина жадно, отчаянно вжималась в неё всем телом и мелко дрожала. Слава, сейчас такая родная, в чистой домашней футболке, её любимая, единственная... Кто-то посмел её связывать, бить, резать ножом. Не руку этой мрази надо было прострелить, а сразу промеж глаз пулю всадить. Она не чувствовала жалости к этим гадам, пусть бы их всех до одного пристрелили там – и тех троих тоже. Ни одной сволочи не надо было оставлять в живых. Просто за то, что они посмели поднять руку на Славу. Карина, трясясь, мысленно всаживала в них очередь за очередью, превращая тела в кровавое месиво – до исступления, до давящей боли в груди, выворачивающей всё саднящее нутро наизнанку.

– Ну, ну... – Слава гладила её по лопаткам, тепло щекотала губами. – Всё, солнышко, успокойся... Не хватало, чтоб ещё и тебя кошмары мучили. Зря я всё это рассказала...

– Нет, Слав... Не зря. – Карина, вырываясь из когтистых лап этого ужаса, пыталась восстановить нормальное дыхание, вытирала слёзы с похолодевших щёк. – Когда любишь, делишь с любимым человеком всё – и радость, и боль. Только так и может быть. Только это и правильно. Без этого любовь – не любовь. Ты брала себе часть моей боли... Теперь моя очередь.

Губы Славы защекотали мокрые ресницы Карины, осушая их тёплым дыханием.

– Девочка моя любимая... Только мыслью о тебе я и была жива. Ты и сейчас согреваешь меня каждую секунду. Мне достаточно просто видеть тебя, целовать тебя... Тебе даже ничего не нужно делать. Ты возвращаешь меня к жизни просто фактом своего существования. Ты – моя радость.

Она больше не отталкивала руку Карины, и та смогла коснуться пальцами шрама. Начинался он в двух сантиметрах над бровью, пересекал её наискосок, а его чуть заметный «хвостик» лежал под глазом. Карина накрыла его губами, и ресницы Славы затрепетали, закрываясь.

– Когда всё это случилось?

– Где-то в начале апреля.

Карина обняла Славу изо всех сил, прильнула щекой к щеке, стараясь удержать слёзы под зажмуренными веками. И после всего этого Слава выслушивала её жалобы на недобросовестных жильцов и разрешала проблемы с ними... Ни словечком не обмолвилась по телефону, что её буквально только что вызволили из плена, вырвали из когтей смерти – живой, лишь оцарапанной, с новым шрамом... Только обычное: «Как ты, солнышко? Как дела?» А Карина, занятая своими неурядицами, не догадалась, не уловила ничего в её голосе... Должна, должна была!

– Я ничего не знала, – сдавленно прошептала Карина, жарко зацеловывая щёки Славы и гладя по упругому ёжику. – И грузила тебя своими мелкими бедами... с которыми должна была справиться сама!

Слава, закрывая глаза, с наслаждением ловила поцелуи, подставляла губы, а кольцо её объятий сжималось крепче.

– Принцесса моя... Мне всё только в радость было, – улыбнулась она ласково, с дымкой усталости в глазах. – И голосок твой слышать ангельский – счастье, и помочь тебе – совсем не трудно. Не помнила почти ничего, но когда рассказали ребята – кровь в жилах застыла. Я как мёртвая была тогда, душа – одна сплошная глыба льда. Думала, всё – не оживу, не стану прежней, домой приеду – тебе улыбнуться не смогу. А с тобой поговорила – и вроде жизнь опять трепыхнулась во мне. Дни считала, дождаться не могла, когда наконец к тебе вернусь.

Ночь и следующие несколько дней прошли в борьбе с последствиями неразумного «снятия стресса». Карина скупила в аптеке все запасы янтарной кислоты и давала Славе таблетки каждый час. Сиделка, медсестра, заботливая мама – неважно, с кем её можно было сравнить сейчас; важно, что Славе её тепло требовалось каждую минуту, будь то очередной стакан воды, тарелочка супа или те же таблетки. Взгляд, прикосновение, массаж, звук голоса, улыбка, нежность – внешняя сторона, а внутри – соединённые незримой ниточкой души.

– Слав, тебе надо научиться переключаться с тяжёлых воспоминаний на что-то хорошее. Самое простое – на меня. – Карина поднесла к глазам Славы заколку, которую носила почти не снимая, чтобы обновить на ней запах своих волос. – Бери её с собой. Как только почувствуешь неладное, сразу доставай. Что ты ощущаешь, когда видишь её и вдыхаешь запах?

Слава, сидя на озарённом солнцем диване, взяла зажим, с задумчивой усмешкой поднесла к носу.

– Чувствую, будто ты рядом.

– Попробуй закрыть глаза и представить меня. – Карина уселась рядом, поджав ноги под себя.

Веки Славы сомкнулись, на губах пунктиром проступила улыбка.

– Легко.

– Видишь моё лицо? – Карина придвинулась ближе, с нежной болью всматриваясь в первые серебряные волоски, блестевшие на висках Славы.

– И не только. – Та, не открывая глаз, улыбалась всё заметнее. – Если опустить взгляд чуть ниже, открывается твоя дивная шейка... А потом ещё пониже. Расстёгивается пуговка на блузке...

– Эй, насчёт «пониже» мы не договаривались! – засмеялась Карина.

– Ш-ш... Не мешай мне представлять, – отмахнулась Слава пальцем. – Вот блузка расстегнулась... Соскользнула с плеч. А под ней – лифчик, который я тоже расстёгиваю...

– Слав, ну давай серьёзно! – Карина встряхнула её за плечи, ущипнула.

– А я не шучу, – продолжала та, отстраняя тормошащие руки девушки. – Всё на полном серьёзе. Ещё пониже... Там такие сексуальные брючки, которые офигенно сидят на тебе, облегая твою попку. Сейчас ты останешься и без них. А что у нас тут? Трусы кружевные – одна штука. Сейчас будет ноль целых ноль десятых...

– Слава! Ну что за безобразие! Ты на приёме у врача! – Карина пыталась изображать негодование, но её жарко душил смех и щекотная искорка возбуждения.

– Совсем не безобразие, дорогой доктор, – возразила Слава, всё так же подставляя закрытые глаза солнечным лучам, лившимся в окно. – А потрясающая красота. Вы сказали: «Представляй меня». Я представляю. А уж КАК я это буду делать – это решать мне.

– Хорошо, представляй, как хочешь, – хихикая, Карина потёрлась носом о щёку Славы. – Главное, чтобы было приятно.

– Вот-вот. – Слава вдруг открыла глаза, и солнце зажгло в её сузившихся зрачках озорные искорки. – А ведь всё это можно проделать и наяву, доктор. Все представленные вещи есть в вашем гардеробе. Не могли бы вы надеть их, а потом... – Слава многозначительно вскинула бровь, – медленно, под музыку снять?

– Ты что, хочешь стриптиз? – ахнула Карина, смешливо закусив губу.

– Назовём это терапией, – усмехнулась Слава, скользя тыльной стороной пальцев по её щеке. – Чтобы было совсем уж... приятно.

Плотные занавески задвинулись, оставив только одну тонкую полоску солнечного света, которая скользила по фигуре Карины, словно лаская изгибы её тела под гипнотический ритм «Mea Culpa» Энигмы. Строгая блузка туго охватывала её грудь, а те самые сексуальные брючки – телесно-бежевого цвета, с аккуратными стрелками – многообещающе подчёркивали упругие, округлые ягодицы и тонкую талию. Первой Карина сняла заколку и небрежно-изящным движением бросила Славе. Та ловко поймала её, не сводя с девушки жадно-ласкового взгляда. Распущенные тёмно-каштановые волосы то колыхались плащом, то взлетали гривой. Первая пуговица блузки расстегнулась, приоткрывая тёплую ложбинку груди, и солнечная полоска обжигающе пробежала по декольте, озарив кожу ярким светом. Карина дразнила солнце, давая ему себя ласкать, бегать по телу сканирующим лучом. Она делала всё по наитию, придумывая движения на ходу и чувствуя на себе жар любящего, любующегося взгляда. Эта пристальная нежность раскрепощала и зажигала где-то под колотящимся сердцем огонёк вдохновения. Карина, описывая бёдрами круги, расстегнула молнию на боку и позволила брюкам соскользнуть к её ступням. Полоска солнца просканировала её длинные гладкие ноги в чулках, а полы блузки пока ещё прикрывали верхнюю часть ягодиц, но из-под подола уже шелковисто блестели кружева белых трусиков. Подобрав брюки в грациозном наклоне, Карина бросила их Славе, а сама опустилась на ковёр и изогнулась на нём кошкой, вскинула ноги. Солнечный сканер блеснул на чёрных лакированных ремешках её туфель, а каблуки-шпильки острыми стилетами рассекли его. Луч облизал плечо, высвободившееся из-под блузки и пересечённое бретелькой лифчика. Ещё одна пуговица долой – и открылось второе плечо, а солнце пыталось прогнать тень из ямочки под ключицей. Карина откинула волосы и подставила ему шею, скользя по ней пальцами. Широко разведя в стороны колени, она поддразнила дневное светило серединкой трусиков, а потом изящно закрылась и перевернулась на бедро. Блузка уже почти упала, держась на последней пуговице, и Карина чувственно подцепила её пальцем. Стоило потянуть этот момент, сделать на нём острый, возбуждающий акцент. И вот – блузка распахнулась. Карина, сомкнув лопатки и изогнувшись назад, стряхнула лёгкую шёлковую ткань с плеч.

Теперь солнце считывало все изгибы её тела, зажигалось на нём яркой полосой, то выхватывало пупок, то скользило по бёдрам. Золотистый луч шаловливо спустил одну бретельку лифчика, облил медовой лаской плечо. Карина снова прильнула к ковру, в порыве вдохновения извиваясь то кошкой, то змеёй. Свернувшись клубком, она упруго распахнулась навстречу солнцу и открыла наконец грудь. Лифчик полетел Славе, а луч запечатлел сканером соски с коричневатыми ареолами.

Поднявшись, Карина приблизилась к Славе и победоносно поставила ногу ей на колено.

– Дальше можно самой, доктор? – улыбнулась та.

Карина милостивым кивком позволила ей расстегнуть туфлю и стянуть чулок сначала с одной ноги, потом со второй. Остались только трусики, и ладони Славы заскользили по ним, а губы защекотали дыханием шею Карины.

– Вот это всё я и буду представлять себе.

Последняя деталь гардероба соскользнула с Карины уже в постели. Прильнув к девушке всем разгорячённым от нетерпения телом, Слава любовалась трусиками у себя в руке, время от времени зарываясь в них носом.

– А можно, я буду носить с собой не заколку, а вот это? – окидывая кокетливую кружевную вещицу ласково-мечтательным взглядом, спросила она.