Глава 18

Фиона, кивну и, повторила слово, затем опустилась на стул и принялась за прядение.

– Ты должна продолжать учить меня и во время работы, сказала она Бреаке. – Я хотела бы сказать ночью Дагу хоть несколько фраз по-норвежски.

Бреака стала произносить слова, которые они уже выучили. Фиона нетерпеливо повторяла их, стараясь быстрее овладеть незнакомым ей языком – тем единственным инструментом, с помощью которого она могла получить доступ к сознанию Дага.

Это важное занятие было внезапно прервано громкими воплями: маленький Гуннар, весь в слезах, с криком вбежал в комнату, за ним гнался его брат Ингульф.

Мина устало поднялась и негромко что-то произнесла.

Ингульф тут же принялся сердито возражать, то и дело укачивая на брата.

Фиона без труда догадалась: братья что-то не поделили, и только теперь Гуннар оказался наконец в безопасности.

Неожиданно Мина глубоко вздохнула, словно ее пронзила острая боль; лицо ее побледнело. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Фиона тут же поспешила к ней на помощь, в то время как Бреака бросилась выгонять поссорившихся детей на улицу.

Когда Мина опустилась на стул, Фиона, подобрав веретено, снова принялась за прерванную работу, и тут неожиданно ей в голову пришла отличная мысль. Разве обязательно прясть в помещении? Прялка – довольно небольшое устройство, шерсть тоже не занимает много места: почему бы не заниматься этой скучной работой во дворе – ведь это куда как приятнее?

Новые отчаянные крики, раздавшиеся снаружи, помогли осуществлению ее плана.

– Послушай, Бреака, – негромко обратилась Фиона к сидевшей рядом подруге, – почему бы нам не работать во дворе, где мы без труда могли бы приглядывать за детьми? В конце концов, мы можем уйти с ними в сад и дать Мине возможность отдохнуть от их ссор.

Похоже, Бреаку такая мысль удивила, но она не стала возражать и объяснила Мине суть сказанного.

Жена Сигурда с готовностью согласилась принять этот план, и все трое принялись собирать прялки и веретена. Дети вприпрыжку направились за ними. Фиона шла медленно, наслаждаясь густым запахом хмеля, доносящимся из сада: в подобные жаркие дни на своей родине они с Дювессой частенько укрывались под усыпанными спелыми фруктами ветвями яблонь. Кажется, все это происходило так давно; тогда она была еще совсем ребенком, знающим об опасностях окружающего мира не больше, чем знали о них Гуннар с Ингульфом Как же быстро все изменилось в ее жизни! В одну темную страшную ночь она превратилась в рабыню и потом стала женщиной.

Вдруг Фиона с испугом обернулась назад. Что, если кто-нибудь снова обвинит ее в намерении убежать?

Стараясь поскорее вернуть столь редкое для нее теперь душевное спокойствие, девушка продолжила путь.

В это время дети принялись наперегонки карабкаться по деревьям, а затем начали собирать яблоки. Наконец, утомившись, они улеглись в тени неподалеку и стали грызть твердые зеленые плоды. Бреака предупредила их, чтобы они не ели много, а то у них заболят животы, но дети не обращали на ее слова никакого внимания, и Фиона решила, когда освободится, сделать отвар ромашки, чтобы дать им его на ночь.

Чуть отдохнув, Ингульф с Гуннаром затеяли новую игру – кто быстрее съест яблоко. Фиона только покачала головой и продолжала прясть. Она так углубилась в это занятие, что не сразу почувствовала, как Ингульф схватил ее за руку.

– Гуннар, – произнес малыш дрожащим от страха голосом.

Повернувшись к старшему сыну Сигурда, Фиона едва не вскрикнула: мальчик стоял, схватившись руками за горло, и безуспешно пытался что-то сказать; лицо его налилось кровью.

Бросив веретено, Фиона подбежала к ребенку: она сразу же поняла, что кусок яблока застрял у него в горле, перекрыв доступ воздуха.

– Скорей! – крикнула она Бреаке. – Беги и приведи сюда кого-нибудь из мужчин!

Бреака без промедления бросилась исполнять приказание. Фиона попыталась перевернуть Гуннара и поднять его за ноги, но у нее не хватало сил, чтобы держать его так и одновременно стучать по спине. Она бросила отчаянный взгляд в сторону двора.

Время шло, но никто не появлялся. Ингульф рыдал, прижавшись к Фионе; ей и самой хотелось плакать. Опустившись на одно колено, она положила на другое тело малыша и снова принялась старательно хлопать его по спине. Раз… два…

Неожиданно с очередным резким хлопком кусочек яблока вылетел из горла – Гуннара.

Фиона с облегчением поглядела на ребенка, но тут же ей снова стало не по себе: лицо его оставалось синим и неподвижным; он не дышал! Она перепугалась еще больше. Неужели слишком поздно?

По ее лицу потекли слезы. И тут же отчаянная решимость овладела ею.

– Нет, – прошептала она. – Ты будешь дышать. Будешь. – Девушка встряхнула ребенка, а потом снова принялась хлопать по его спине. Фиона не знала, был ли это третий, четвертый или десятый удар, когда она услышала, как ребенок втянул в легкие воздух. Она перевернула его лицом вверх. Светло-золотые ресницы его затрепетали.

– Дыши, – зашептала она. – Дыши.

Постепенно узенькая грудь Гуннара стала ритмично подниматься и опадать, в то время как теплые цвета жизни медленно возвращались на личико ребенка.

Когда прибежали посланные Бреакой мужчины, Фиона беспомощно рыдала, сжимая в объятиях еще не до конца пришедшего в себя сына Сигурда.

– Она пыталась убить ребенка! Любой, у кого есть глаза, может видеть, что она что-то сделала с Гуннаром!

Ярл, сидя в своем парадном кресле, что-то недовольно буркнул в ответ на слова Бродира и повернулся к Сигурду.

– А ты что скажешь, племянник? Ведь мы говорим о твоем сыне.

Сигурд только покачал головой. Даг отметил, что его брат все еще не совсем оправился от потрясения и его лицо было мертвенно-бледным.

– Ингульф говорит, что ирландка спасла Гуннару жизнь: его брат уже не дышал, и… эта женщина помогла ему.

– Как можно верить словам того, кому только пять лет от роду! – Голос Бродира дрожал от ярости. – Эта ведьма могла околдовать или запугать его, чтобы он ничего не вспомнил.

– Мой сын никогда не лжет, – на удивление спокойно произнес Сигурд, и все сидевшие вокруг стола ярла почувствовали в этих словах угрозу.

– Извини меня, товарищ по оружию. – Бродир потупил глаза, и на его щеках заходили желваки. – Я и не думал сомневаться в словах мальчика. Но в таком объяснении нет смысла. Если Гуннар был мертв, как она могла оживить его? Во всем этом есть какое-то колдовство. Откуда мы знаем, что она сперва не навела на ребенка порчу, заставив его не дышать?

– Бреака сказала, что ребенок подавился яблоком; никакого колдовства в этом нет. Мне случалось видеть взрослых людей, у которых кусок побольше застревал в горле.

Даг постарался произнести эти слова как можно рассудительнее. Он не опасался того, что его брат выступит против женщины; Сигурд был так рад, что его сын остался в живых, что ему и в голову не приходило выяснять, каким образом спасли ребенка. Однако постоянные обвинения со стороны Бродира в колдовстве беспокоили его. Почти все его товарищи по оружию верили в сверхъестественные силы, а ирландка вдобавок ко всему порой так странно вела себя; не требовалось слишком большого воображения, чтобы приписать колдовские способности такому человеку, как она. Разве он сам, когда был в лихорадке, не счел ее феей?

– Не нравится мне все это, – пробурчал ярл. – С тех пор как среди нас появилась эта девчонка, она уже стала причиной двух серьезных конфликтов.

Кнорри поднял сморщенную руку, останавливая Сигурда, который собирался что-то возразить.

– Возможно, она действительно спасла жизнь ребенку, в жилах которого течет также и моя кровь, но это не уменьшает моего недоверия к ней. Я обязан думать о спокойствии каждого из нас. – Выразительно взглянув на Бродира, ярл повернулся к Дату:

– Неужели ты не можешь держать ее в узде? В дни моей молодости женщины-рабыни не прохлаждались в саду подобно ленивым гусыням: они либо работали на кухне, либо услаждали нас ночами. Лупи ее, закуй в цепи, не давай ей одежды – но сделай так, чтобы она не попадала больше в переделки.

– Хорошо, дядя. – Даг покорно кивнул, прекрасно сознавая, что ничего из этого все равно не выйдет.

– А что ты скажешь про ее дьявольскую силу? – спросил Бродир. – Если бы она была только непокорной рабыней, это можно было бы легко из нее выбить; но эта чужестранка – колдунья, и к тому же очень опасная. Пока она жива, мы все рискуем своими жизнями. Твоя жена, – Бродир укоризненно посмотрел на Сигурда, – допустила ирландку к своим травам. Откуда нам знать, что эта бестия не подсыплет что-нибудь в пиво и не отравит нас всех?

Кнорри вздохнул и вяло провел рукой по лбу.

– Я устал от этих разговоров. Она возилась с сыном Сигурда; пусть сам Сигурд и оценит намерения этой женщины.

Ярл на секунду прикрыл глаза, потом снова открыл их и капризно приказал:

– Пусть кто-нибудь принесет мне рог пива, да похолоднее!

Рориг, сидевший с края стола, бросился выполнять просьбу своего повелителя. Молодой воин первым прибежал к Фионе и детям в саду, но никто до сих пор не попросил его рассказать об увиденном. Даг не сомневался, что он и сейчас еще находится под впечатлением зрелища, представшего его глазам. Да и кого бы не тронула такая картина? Бродира, угрюмо подумал он. Тот не раздумывая представил спасение ребенка как попытку убийства. Назвав ирландку во всеуслышание колдуньей, он вселил смятение в души большинства обитателей поселения: колдунов и знахарей норвежцы не столько уважали, сколько боялись. Даг не сомневался, что сам Бродир вряд ли верит собственным словам, – он всего лишь проводит в жизнь свой подлый план, настраивая всех против Фионы.

Сигурд поднялся из-за стола. По тому, с каким трудом давалось ему каждое движение, Даг понял, как повлияло на брата все пережитое.