Оэлун сказала: «Он скачет во весь дух, спасая свою жизнь. Я зову его, но он не может услышать меня».

1

На северном берегу реки Онон листья ив и берез трепетали на жаре. Оэлун сжимала вожжи, понукая лошадь, тащившую кибитку. Колеса приминали зеленую, испещренную яркими полевыми цветами траву, которая вскоре выгорит и побуреет. Весна и раннее лето — это не более чем короткая передышка между лютыми зимними ветрами и палящей жарой середины лета.

Халат и кожаные штаны Оэлун лежали рядом, под берестяным, украшенным перьями коробом головного убора, который она надевала на своей свадьбе. Она была в одной короткой шерстяной сорочке; другую одежду она скинула еще утром. Ее дом был с ней, в глубине крытой двухколесной деревянной кибитки — решетки и войлочные полсти для юрты, которую она поставит в стане мужа, сундуки с горшками, одеждой, очагом, украшениями и кошмы для постели.

Ихэ Чиледу ехал на коне рядом. Спину он держал прямо — плечо оттягивал колчан со стрелами. Лук его был в лакированном саадаке, висевшем на поясе. Он был в длинных кожаных штанах, и его короткие ноги крепко сжимали бока гнедого коня.

В четырнадцать лет Оэлун знала, что ей пора замуж, и все-таки свадьба грянула как летняя гроза. Месяц назад Чиледу появился у олхонутов, чтобы подыскать жену, и увидел Оэлун у юрты ее матери. К вечеру он уже договаривался с ее отцом о подарках, которые даст за нее. Еще до нового полнолуния она стала женой Чиледу.

Чиледу обернулся к ней, и от улыбки складки вокруг его маленьких черных глаз стали резче. Смуглая кожа оттеняла белизну его зубов, лицо было широким и плоским. У восемнадцатилетнего парня усы еще только пробивались на верхней губе. Из-под широких полей шапки свисали кольца височных косичек.

— Ты бы оделась, — сказал он с выговором, характерным для мэркитов.

— Слишком жарко.

Чиледу нахмурился. Она бы оделась, если бы он настоял. Но молодой человек вдруг рассмеялся.

— А ты красивая, Оэлун.

Она вспыхнула от удовольствия, вспомнив все те слова, которые обычно говорил он, восхваляя ее золотисто-карие глаза, плоский носик, толстые косы и смуглую кожу. В первую ночь, которую они провели вместе, она все закрывала глаза и не могла отделаться от мысли, что ее покрывают, как отцовский жеребец покрывал кобыл. Торопливые движения Чиледу, когда он вошел в нее, вызывали боль. Он стонал, вздрагивал, быстро кончил и уснул рядом. Следующей ночью было то же самое. Она ждала большего.

Чиледу обернулся и оглядел горизонт. В открытом поле любую опасность можно заметить издалека, но здесь, где у реки растут деревья, они должны быть более осторожными.

Они медленно ехали к узкому Онону. Река была здесь мелкая, не глубже ручья; они легко перебрались бы через нее. Выше по течению кормилась стайка уток. Чиледу поскакал к ним. На берегу он спешился, достал лук и начал подбираться к далекой стае.

Оэлун натянула вожжи, кибитка остановилась. Она отвязала заводную лошадь от задка повозки и повела животное к реке. Длинные ветви ив почти достигали другого берега. В отдалении вздымались крутые склоны горного массива. Тэнгри, Небо — это бескрайняя юрта, крыши которой достигают части Этуген, Земли. Горы с их соснами и лиственницами, которые шумят и вздыхают, когда ветер шевелит их, — это обители духов, чей шепот способны услышать шаманы, это пристанища призраков, которые могут воплощаться в тела животных, чтобы оберегать человека или вести его к смерти. Небыстрые воды Онона журчали, огибая камни; в течении тоже водились духи.

Выше у реки Чиледу уже подкрался к дичи и поднял лук. На том берегу мелькнула тень под деревьями, хрустнула ветка. Оэлун подняла голову и увидела человека с соколом на запястье. Незнакомец пригнулся в седле. Был он широкоплечий, в длинном распахнутом халате и щурил глаза, большие и невероятно светлые, таких она сроду не видала. Она было вскрикнула, но перехватило горло. Человек внезапно скрылся за деревьями.

Колдовская сила странных глаз исчезла.

— Чиледу! — закричала она, дергая уздечку. — Муж!

Чиледу даже не учуял присутствия незнакомца. Интересно, как долго охотник наблюдал за ними.

— Сюда, скорей!

Чиледу побежал к своему коню, забыв про дичь. Оэлун заметила, как незнакомец объехал холмик и снова скрылся за деревьями.

— Что случилось? — крикнул Чиледу, подъезжая.

— Я видела какого-то человека там, под деревьями. — Она показала рукой. — Он уехал. Ты бы догнал его и посмотрел…

— А тебя оставил без защиты?

— Он был один, — сказала Оэлун.

— А может, ему хочется, чтобы я погнался за ним У него, наверно, друзья тут поблизости. Пои лошадей и поехали.


Они переправились через Онон и двигались на северо-запад. Чиледу ехал впереди кибитки. Оэлун постегивала лошадь кнутом. Местность была холмистая, и на подъеме лошадь сбавляла шаг.

Повозка со скрипом одолевала склон, поросший травой. Незнакомец не поздоровался с ними, он не вытянул вперед рук, чтобы показать, что не хочет причинить им зла, но, возможно, он не хотел оскорбить Чиледу, дерзко глядя на его неодетую жену.

Но все эти соображения не успокаивали ее. Племена монголов кочевали южнее, и она знала, что они враги мэркитов — Чиледу рассказывал ей об их набегах. От негодования у нее перехватило дыхание. Она бы не беспокоилась из-за незнакомого охотника, если бы Чиледу держал своих людей при себе, а не отправил обратно в свой курень после свадьбы. Ему бы поостеречься, не быть столь уверенным, что сумеет защитить жену в одиночку. Он думал лишь о том, как бы ублажить свою новую жену во время поездки, не мог подождать, пока она не поставит юрту в его владениях.

— Тебе бы надо было догнать его, — пробормотала она, — и выстрелить в спину.

Чиледу молчал. Солнце поднялось высоко, и она стала думать об отдыхе в прохладной тени ив, появившихся вдали.

Она погоняла лошадь, когда послышался далекий топот копыт. Она оглянулась. Три всадника мчались к ним с юга. На мгновенье холмик скрыл наездников, потом они снова появились.

Чиледу привстал на стременах и поскакал на вершину ближайшего холма, пытаясь отвлечь всадников от Оэлун. Она хлестнула лошадь, и та пошла рысью. Повозка стала трястись и раскачиваться. Три всадника проскочили мимо, преследуя Чиледу. Она узнала незнакомца. Он осклабился, его зеленовато-желтые глаза светились свирепой радостью.

Всадники исчезли за отдаленным холмом, на вершине которого находилась обо. Святыня представляла собой небольшую кучку камней с воткнутым в нее копьем. Оэлун бормотала молитву, обращаясь к местному духу, в честь которого была воздвигнута обо.

Чиледу не мог увезти Оэлун на своем коне — с двойной ношей тот наверняка не ушел бы от погони. Спастись Чиледу можно было, лишь ускакав от преследователей. Оэлун из-за собственной беспомощности просто трясло от ярости. Ее подвел муж. А это, видимо, значило, что он потеряет ее заслуженно.

Чиледу выскочил из-за холма — он скакал к Оэлун. Она замерла, а когда он уже был у кибитки, вскочила на ноги.

— Что ты делаешь? — закричала она, когда он резко осадил гнедого, заскользившего копытами по траве. — Я видела их лица, когда они тут пронеслись — они хотят убить тебя.

Молодой человек тяжело дышал.

— Я не могу оставить тебя.

— Не оставишь — погибнешь. Уходи… другую жену ты всегда найдешь.

Так уж получилось, что слова ее были горькими.

— Можешь назвать ее Оэлун в память обо мне… А теперь спасайся!

Он колебался. Три незнакомца показались из-за холма.

— Послушайся меня, — умоляла Оэлун.

Как ей убедить его, чтобы он спасся бегством? Она ухватилась за сорочку, стянула ее через голову и бросила ему.

— Бери на память, будешь вспоминать, как я пахну. Возвращайся к своим и приезжай за мной с подкреплением.

Чиледу прижал сорочку к щеке.

— Я вернусь за тобой, Оэлун. Обещаю…

— А теперь скачи!

Он послал вперед коня и ускакал. Мелькнули косицы на висках, когда он обернулся, чтобы взглянуть на Оэлун последний раз. Преследователи приблизились к Оэлун. Они гикали, окружая повозку. Она было подумала, что они дадут Чиледу уйти, но затем они погнались за ним. Она смотрела им вслед, пока три пыльных облачка не исчезли за горизонтом.

Оэлун опустилась на облучок кибитки. Несмотря на храброе обещание Чиледу вернуться за ней, вряд ли его соплеменники станут беспокоиться из-за какой-то украденной жены. Мэркиты подождут, пока не найдется более серьезный предлог для мести. И тогда отомстят за эту пакость заодно. А к тому времени Чиледу, утешения ради, обзаведется другой женой.

Оэлун, все еще голая, если не считать сапог, взяла одежду, надела ее и завязала шнурки на поясе. Если бы даже она бежала на заводной лошади, то куда бы она подалась? Ее лук лежал рядом, но она к нему не притронулась. Ну, заставит она незнакомцев пойти на убийство, а что толку в этом. Светлые глаза охотника ясно сказали ей, что он предпочел бы видеть ее живой.

2

Три незнакомца ехали берегом вниз по реке, возвращаясь к Оэлун. Чиледу ушел от них. Если бы они его убили, то забрали бы его коня и оружие, да и голову захватили бы в качестве трофея.

Все трое подскакали к Оэлун. Не справившись с собой, она заплакала. Светлоглазый мужчина расхохотался. Его смех разозлил Оэлун. Когда он соскочил с коня, она замахнулась на него кнутом. Он вырвал у нее кнут, едва не свалив ее на землю, и влез в кибитку.

— Плачь сколько тебе угодно, — сказал он. — Слезы тебе не помогут.

Он силой усадил ее и вырвал вожжи из рук.

— Скажи еще спасибо, — сказал другой. — Лучше быть женщиной борджигийна, чем мэркита.