— Ты очень рвешься домой, Мелисанда? — прошептал он ей на ухо. — Это меняет дело, верно? Помиришься с проклятым викингом, если он увезет тебя домой?

Теперь он смотрел на нее и взглядом удерживал крепче, чем мог бы удержать руками. Она хотела что-то сказать, но не в силах была произнести ни слова. Рука скользила по всем изгибам ее тела, лаская бедра, живот, медленно поднимаясь к груди. Она попыталась оттолкнуть его руку, и пальцы ее невольно переплелись с его пальцами.

— Вы приказали мне укладываться. Глаза его по-прежнему смеялись.

— И ты вдруг решила послушаться? Она залилась краской, напрасно пытаясь отвести его» руку.

— Уже поздно. На дворе совсем светло.

— Совсем светло, правда, это-то меня и возбуждает.

Ничего нельзя было поделать с его рукой. Теперь он ласкала ее груди, и соски терлись об его грубую, жесткую ладонь. Тонкий огонь пронизал ее, она запрокинула голову, и по ее телу волнами прошло неистовое, ненасытное желание, из самой глубины ее существа поднималась неутолимая жажда, какая-то сладостная боль. Она стиснула зубы, пытаясь справиться с подступающими слезами. Ужасно было не то, что он делал с ней, что держал ее силой. Ужасно было, что она уже сама страстно желала его прикосновений.

Она снова попыталась бороться, вырваться из-под его тяжести, изо всех сил отталкивая его руку. Мгновение — и ей это удалось.

— И вы думаете, что можно годами не замечать меня, пренебрегать мной, а потом требовать?.. — крикнула она в отчаянии.

— Увы! — усмехнулся он. — Я так стараюсь не пренебрегать вами!

— Милорд! Вы же одеты!

— Ну, миледи, дело поправимое. Если это вас так стесняет…

Она хотела убежать, но он поймал ее. Губы его горячие, жесткие, настойчивые, прижались к ее губам. Близость его возбуждала ее, сердце бешено колотилось, дыхание пресекалось.

Наконец он оторвался от ее губ и встретился с ней взглядом. В его глазах она опять увидела насмешку и вызов.

Она ударила его кулаком в грудь, но он, рассмеявшись, поднял ее легко, как перышко, и бросил на постель.

Она смотрела на него, задыхаясь, беспомощно ловя ртом воздух. Его перевязь, расстегнутая, валялась на полу, рубашку и плащ он стянул через голову. Она попыталась приподняться, но не успела — он был уже с ней в постели. Губами он нашел ее губы, нежно дразнил, теребил, сосал.

В вихре огня потонуло ее сопротивление.

— Домой, — услышала она его шепот. — Помните, миледи, только я могу доставить вас домой.

Это уже не имело никакого значения. Он сжимал ее в объятиях, целовал ее шею и груди. Все закружилось вокруг нее, и она полетела в пропасть. Потом они лежали рядом, Конар нежно гладил ее плечо. Наконец, он вздохнул, словно бы и в самом деле жалел, что пора расставаться, и приподнялся с постели.

— Уже поздно. — Минуту он молчал, затем положил ей руку на бедро. — Любовь моя, я правильно понял? Если я повезу тебя домой, ты готова спать со мной?

И снова он как будто смеялся над ней.

Она рассердилась и не ответила.

— Мелисанда, я с тобой говорю.

— Да!

— Ты согласна спать с викингом? В бешенстве она повернулась к нему и прошипела в лицо:

— Я согласна спать хоть с сатаной.

— А викинг и сатана — это одно и то же, правда?

— Да! — закричала она в исступлении.

— Ах, бедная моя Мелисанда, — вздохнул он, наматывая на палец ее черную, блестящую прядь. — Никак мне не удается сделать тебя счастливой. Я в отлучке значит, я тобой пренебрегаю, я возвращаюсь за тобой значит, принуждаю тебя спать с дьяволом. Но ты как будто не очень из-за этого страдаешь?

Стиснув зубы, она отводила голову, стараясь высвободить свою прядь, а он улыбался и не думал ее отпускать. И, склонившись к ее лицу, он опять взглянул на нее с насмешкой и вызовом.

— Мелисанда, я уже сказал тебе и повторяю. Я не отпущу тебя. Никогда. И ты больше не будешь жаловаться на мое невнимание к тебе.

Она только застонала в ответ и прикрыла глаза, чтобы не видеть его. Когда он отпустил ее волосы, она быстро повернулась к нему спиной.

— Укладывайся в дорогу, — приказал он. — А я пойду вниз к брату — еще одному проклятому дьяволу-викингу.

И, недолго помолчав, он тихо прибавил:

— А ты, кажется, неплохо поладила с Брианом и Брайсом! Не позволяй себя провести: у них темные волосы и зеленые глаза моей матери, но в душе они — самые настоящие дьяволы-викинги.

— Уходи, — пробормотала она со стоном.

Он засмеялся и встал. Она слышала, как он одевается. И с бессильным возмущением вдруг ощутила как бы ожог — это он звонко шлепнул ее по заду, отпечатав свою ладонь на ее нежной плоти.

— Пора вставать, Мелисанда. Так можно и целый день проспать.

И он вышел через маленькую дверь, еще одним взрывом смеха встретив брошенную ему вдогонку подушку.

Оставшись, наконец, одна, она, вся дрожа, выбралась из кровати, налила воды из кувшина в таз для мытья и, схватив полотенце, стала яростно растираться, полная решимости смыть с себя следы того, что произошло. Лучше всего бы принять ванну, но она не хотела дожидаться, пока подадут воду и лохань. Еще и еще раз омыться с головы до ног! Закончив, она осталась стоять с закрытыми глазами, покусывая губу.

Она все еще чувствовала его. Ощущала его прикосновения.

И тут она поняла, что так будет всегда.

Она бросила на пол мокрое полотенце и потянулась за одеждой. Собраться будет нетрудно. Сундук с вещами, который она привезла с собой, до сих пор стоял нераспакованный. Она успела вынуть только кое-что из одежды, духи, масло для растираний и зубную мяту.

Она быстро оделась и стала спускаться по лестнице. Сердиться ли на Мергвина за то, что он, похоже, отвернулся от нее ради Конара? Но ведь Мергвин — хороший друг. Чем-то он напоминает Рагвальда, хотя они такие разные и так по-разному занимаются своими «науками».

Мергвин никогда и не пытался отрицать, что верит в колдовство. Он считал, что мир населен духами, и при необходимости охотно прибегал к древним друидическим обрядам и заклинаниям. Силу нордических надписей на камнях он также признавал, если, конечно, их правильно читать.

А Рагвальд изучал звезды на небесах. Его исследования не имели ничего общего с суеверием, они были по-настоящему научны.

И все-таки кое в чем они были очень похожи. На упреки в язычестве они тут же с возмущением возражали ей, что они как-никак христиане и служат христианским правителям, а если Мелисанда сомневается в Олафе, правителе Дублина, так что ж из этого? Ведь, в конце концов, на все воля Божья!

Она спускалась по лестнице, и сердце ее стучало! домой! Может быть, Конар и не понимает, как это было жестоко — заставить ее покинуть родину. Может быть он и вправду не желает ей зла. Что там ни говори, а Олаф и Эрин обращались с ней по-родственному, и она ни в чем не знала нужды, если рядом был кто-нибудь семьи Конара.

И только одного ей недоставало — родного дома. Недоставало Рагвальда, Филиппа, Гастона, даже отца Мэтью — всех, кто остался из ее семьи.

На мгновение она остановилась, чтоб перевести дыхание, затем опять двинулась вниз, надеясь, что встретит там Мергвина или Дариа, Рианнон или детей Бриана и Брайса. Но внизу она услышала только голоса Эрика и Конара.

— Я бы охотно здесь еще пожил. Право, брат, я остался, если бы в этом была нужда. Но у вас тут как будто все спокойно.

— Пока все спокойно. Но мы начеку, — ответил Эрик!

Стараясь не шуметь, Мелисанда спустилась еще на несколько ступенек и остановилась, увидев обоих братьев. Они беседовали наедине, сидя в громадных кресла перед пылающим очагом с чашками эля в руках, как две капли воды похожие друг на друга, — сыновья Норвежского Волка: могучие, широкоплечие, золотоволосые, уверенные в себе победители.

— Вот дома сейчас тревожно, — сказал Эрик брату.

Мелисанда вздрогнула, ей показалось, что они говорят о ее доме, но она тут же сообразила, что речь идет Ирландии.

— Отец всегда сумеет защититься, — продолжал Эрик. — Город огромный, стены крепкие. Правда, после смерти деда Найал не очень-то хорошо справляется с малыми королями — все время раздоры и стычки. Но что важно, — решительно предупредил он Конара. — Отовсюду идут вести, что датчане готовят вторжение. Пора вспомнить о наших викингских обычаях! Если бы, скажем, здесь началась война, я созвал бы родичей со всего света, и мы бились бы вместе, плечом к плечу. Датчане не удовольствуются тем, что захвачено, они пойдут дальше и дальше. Их тысячи и тысячи, — так гласит молва, — и скоро они окажутся в самом сердце франкских владений.

— Но крепость неприступна, — возразил Конар. — Не хуже отцовского Дублина. Стены такие мощные, что, сидя за ними, нетрудно отбить и самую крупную армию.

— Крепость — пожалуй, — согласился Эрик. — Но главные бои развернутся в окрестностях. Подумай, брат, где только ни сражались викинги, взять хотя бы нас — Вестфолдов! — Он широко повел рукой. — От русских равнин до Средиземного моря. Даже в землях ислама. И если датчанам хватит отваги, они сумеют пробиться в глубь страны. Кто-нибудь должен дать им отпор.

— Меня тревожит, — сказал Конар, — что франкские бароны недооценивают противника. — Он задумчиво смотрел в огонь, как бы пытаясь заглянуть в прошлое. — Когда отец прибыл в Ирландию, он сразу же стал захватывать лошадей и использовать их в бою. Принято считать, что викинги — просто морские разбойники, что мы только и способны ударить с налету. Кто не видел своими глазами, тот и представить не может, как быстро мы всему обучаемся. К примеру, отец поселился в Ирландии, и теперь наши корабли несут на борту хорошо обученных боевых коней. Многие викинги, правда, и сейчас доверяют только морю да своим кораблям, но есть и такие, кто готов использовать завоеванное. Они станут драться верхом и будут обращать против своих врагов то, чему у них же научились.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — откроешь глаза своим союзникам.