Ему, конечно, нужно было бы сказать: «Нет». Ведь Крестовый поход — это война христиан с неверными, война за освобождение Святой земли от мусульман — что там делать посланнику ада, черному магу и колдуну, каким был Саймон Наваррский?

И все же он был там. Жег, грабил, убивал вместе со своими солдатами и правых, и виноватых. И так продолжалось до тех пор, пока он не понял, что убивает он прежде всего себя самого. Тогда-то он и поклялся себе, что никогда больше не поднимет свою руку на человека, и много лет держал свое слово.

— Не отвечайте, — сказала Элис, видя замешательство Саймона. — Иначе вам придется солгать. Ваше тело говорит яснее любых слов.

«Это еще не все, о чем может сказать мое тело, — подумал Саймон. — Если она опустит руки ниже, то обнаружит кое-что поинтереснее старых царапин. Правда, она настолько невинна, что вряд ли сможет оценить по достоинству размеры моего орудия».

Элис хлопотала вокруг его обнаженного тела, и Саймон наслаждался прикосновениями ее пальцев, запахом ее волос, мелодичным журчанием голоса.

Наконец она осторожно коснулась следа от самой страшной раны, полученной Саймоном от своего же товарища. Тот ударил его боевым топором, защищая награбленное за время Крестового похода добро, до которого Саймону не было ровным счетом никакого дела.

Он ударил Саймона и оставил его умирать под палящим константинопольским солнцем. А нашли его люди Эль Адира и увезли с собой. Они вылечили Саймона, подняли на ноги, учили его древней восточной мудрости.

Пальцы Элис еще раз коснулись чудовищного шрама.

— Вы были на волосок от смерти, — прошептала Элис.

— Да.

Голос Саймона прозвучал как-то странно, необычно, но Элис не придала этому значения. Вместо этого она наклонилась и коснулась шрама губами. Этот поцелуй, казалось, влил в Саймона новые силы.

Не в силах больше терпеть, он осторожно сжал лицо Элис ладонями и заставил ее поднять голову. Элис поцеловала его изуродованную правую руку, ту самую, что всего несколько минут тому назад лишила жизни молодого рыцаря.

А сейчас в руках Элис таял и готов был умереть сам Саймон. Он вдруг отчетливо осознал, что при всем своем могуществе он не способен устоять перед этой маленькой девушкой. Она погубит его. Она знает его тайну. Возможно, самым разумным было бы выкинуть ее в окно следом за Эйданом из Монтроуза, а затем бежать отсюда. В другую стра-ну, к другому хозяину. Ведь чародей пригодится повсюду. Подыскать себе господина, который не будет, в отличие от Ричарда, настолько падок до вина и женщин, и жить спокойно.

Нельзя сказать, что до этого Саймону не доводилось убивать женщин. Он сам, своими руками, поджигал дома в Константинополе, и в огне гибли и женщины, и дети. И пускай он не видел их лиц — зато он отчетливо слышал их крики.

Так что убить эту молодую девушку, случайно узнавшую страшную тайну, он мог бы без труда. Для этого достаточно было покрепче сжать хрупкую шею Элис.

Она посмотрела на Саймона внимательно и мудро.

— О чем вы думаете сейчас, милорд? — спросила она.

— О том, что вы погубите меня. Я должен убить вас прежде, чем вы это сделаете.

На лице Элис не дрогнул ни один мускул. Она не завизжала от ужаса, как любая другая женщина на ее месте, и не бросилась бежать. Элис из Соммерседжа даже не попятилась назад.

— Возможно, это было бы самым мудрым решением, — спокойно произнесла она. — Но только вы этого не сделаете.

— Почему?

Элис улыбнулась, и лицо ее сделалось прекрасным. И кто только сказал, что она в чем-то уступает своей младшей сестре?

— Потому, милорд, что на самом деле вы вовсе не такой безжалостный и бессердечный человек, каким хотите казаться. Вы знаете, что такое честь. Вы не сможете поднять руку на беззащитную женщину.

Саймон смотрел на нее, а в голове у него далеким эхом раздавались женские крики и треск разгорающегося пламени. Где и когда это было? За сотни миль отсюда и за сотни лет. И было ли это вообще?

— Я думал, что только ваша сестра глупа, но я ошибся, — жестко сказал Саймон. — Вы тоже глупы, и к тому же некрасивы. Так что похвастать вам нечем.

Кровь отлила от лица Элис. Саймон подумал, что его слова как орудие убийства ни в чем не уступают мечу или кинжалу. Он знал, что поступает с Элис жестоко, и рана, нанесенная им, не заживет долго. А может быть, и никогда. На лице Элис были написаны гнев и отвращение.

Саймону хотелось протянуть к ней руки, обнять ее за плечи, прижать к груди, но он не шелохнулся, и это было самым жестоким его поступком за весь сегодняшний вечер.

Годфри никогда не утруждал хозяина лишним стуком в дверь. Вот и сейчас он возник в комнате совершенно беззвучно, но Саймон тренированным чутьем уловил его появление. Он поднялся на ноги — осторожно, стараясь не задеть при этом Элис, застывшую, сидя на полу с низко опущенной головой.

Саймону достаточно было один раз взглянуть на Годфри, чтобы понять: тело Эйдана из Монтроуза уже найдено.

— Отведи леди Элис в ее комнату, Годфри, — обычным тоном распорядился Саймон. — Позаботься о том, чтобы вас никто не заметил, Я уже устал от сплетен.

Годфри кивнул. Элис поднялась с пола. Ноги у нее подгибались и дрожали, но Саймон не подал ей руки, словно боялся еще раз притронуться к Элис. Девушке помог Годфри.

Саймон смотрел, как она поправляет на себе уродливое коричневое платье, и думал о том, что, возможно, напрасно он не сорвал его сегодня с Элис и не насладился ею.

Он взял бы ее по-цыгански и по-арабски. Он провел бы ее по самым темным тропинкам страсти и потаенных желаний, и она, наверное, была бы счастлива.

Но вместо этого он смертельно ранил ее.

Что теперь? Теперь Элис наконец оставит его в покое, не станет отвлекать от работы, не будет приходить сюда и смотреть на него с надеждой и заботой.

Он не шевельнулся, когда Элис проходила мимо. Если ее невидимая рана кровоточила, то рана Саймона затянулась корочкой засохшей крови. Тело его — обнаженное, освещенное бликами пламени, — не шевельнулась, как будто никакой Элис здесь не было.

И все же Элис остановилась перед Саймоном, хотя Годфри тащил ее за собой. Пусть чародей пытался посеять в ее душе ужас. Пусть.

Она остановилась прямо перед Саймоном, и он увидел слезы, блестевшие у нее на глазах.

— Саймон Наваррский, — спокойно произнесла Элис, не давая пролиться слезам. — Вы очень злой человек. Но вам не удастся так легко от меня избавиться.

И она, приподнявшись на цыпочки, поцеловала Саймона в губы и как ни в чем не бывало пошла к двери, оставив за спиной потрясенного увиденным Годфри.

— Следуй за ней! — грозно приказал Саймон. — Доставь ее в целости и сохранности. Если с ней что-то случится, я…

Он не договорил, да все было понятно и без этого. Годфри еще раз кивнул и бросился следом за Элис.

Наконец-то в комнате стало пусто и тихо. Остался лишь тонкий запах духов Элис и ощущение ее теплых рук и мягких губ. Возможно, самым простым сейчас было бы приказать Годфри привести сюда какую-нибудь служаночку и взять ее — быстро и грубо, только для того, чтобы немного угасить костер страсти и похоти. Может быть, после этого ему удалось бы вернуться в свое обычное состояние. Наверное, у него просто очень давно не было женщины.

Элис до сих пор не знает всей правды о нем и никогда не должна узнать ее. Она сумела увидеть в нем многое из того, что Саймон пытался скрыть под маской служителя дьявола, но есть вещи, которых она не должна ни видеть, ни знать. Обгоревшие женские трупы на залитых жарким солнцем улицах Константинополя.

Он был жесток, необыкновенно жесток, и не стал бы отрицать это. В прошлом он не раз проделывал ужасные, чудовищные вещи. На его душе лежат такие грехи, которых не простит ни один, даже самый милосердный бог.

Саймон подошел к окну, резким толчком отворил деревянные ставни. Двор замка был залит светом факелов, словно театральная сцена. Саймон выглянул вниз и обнаружил, что тело Эйдана из Монтроуза лежит гораздо ближе, чем он надеялся. Значит, увы, совершенно ясно, из какого окна его выбросили. Кто-то из слуг, сновавших внизу, поднял голову и увидел Саймона. Рассмотрев, кто перед ним, слуга поспешно осенил себя крестным знамением.

«Как я устал оттого, что меня ненавидят, — подумал Саймон, — и как я сам устал ненавидеть всех вокруг!»

Он снова захлопнул ставни, а затем, вспомнив побледневшее от боли лицо Элис, сжал в кулак правую руку и изо всей силы ударил себя в бок, по только что затянувшейся ране. Брызнула кровь.

Она не ушла бы, если бы не Годфри. И все же ей удалось на прощание смутить Саймона и заставить его задуматься.

Рана, которую он нанес Элис, была тяжела, но не смертельна.

Она даже не слишком бы приняла эти слова к сердцу, но ведь Саймон сказал их уже после того, как не раз дал Элис понять, что считает ее привлекательной, умной и даже красивой. Зачем?

Сама Элис никогда не считала себя красивой да и не то чтобы мечтала стать красавицей — ведь она видела, сколько мучений приносит порой красота ее младшей сестре. Нет, без красоты прожить легче.

Но зачем Саймону Наваррскому нужно было делать все это: смотреть на нее своими мерцающими янтарными глазами, нежно касаться ее щек, целовать, всячески намекать на то, что она желанна ему, а затем обрушить на голову Элис холодный ушат своих жестоких слов.

Годфри шел быстро; Элис едва поспевала за ним. Она решила заговорить со слугой, которому так доверял Саймон, не для того, чтобы попытаться проникнуть в какую-нибудь еще тайну чародея, нет, но для того, чтобы попытаться лучше понять, кто же такой на самом деле лорд Саймон Наваррский.

Элис задержалась возле лестницы, поднимавшейся вдоль внутренней стены башни. Вокруг не было ни души. Они с Годфри пошли медленнее, и теперь Элис могла заговорить со слугой Саймона.

— Это он отрезал тебе язык?

Годфри остановился и грустно посмотрел на Элис.

— Дай знать: это он? Это лорд Саймон отрезал тебе язык для того, чтобы ты не мог никому рассказать правду о своем господине? Но нет, я не верю, что он способен на такое. Скажи, Годфри, это не он?