От этих слов Клер вспыхнула словно порох. Оставалось лишь удивляться: неужели красивая жена сэра Томаса оказалась настолько глупа, что не смогла найти себе кого-нибудь получше, чем этот бездушный грубиян.

— Может быть, мне еще вуаль на себя накинуть, сэр Томас? Чтобы закрыть свое отвратительное лицо от посторонних взглядов!

— Хорошо бы еще плащ и накидку на волосы, — угрюмо добавил он.

— Должна ли я воспринимать это как комплимент?

— Нет, миледи. Это просто горькая правда.

Если бы тон сэра Томаса не был таким угрюмым, Клер, скорее всего, просто рассмеялась бы.

— Не думаю, чтобы мой брат пришел в восторг от ваших забот о моей красоте, — сказала Клер и невольно поежилась, вспомнив взгляд Ричарда, которым он то и дело окидывал ее с ног до головы. Его мутные глаза, казалось, раздевали ее.

Впрочем, может быть, все это ей только кажется? Ведь Элис не раз говорила, что у нее слишком богатое воображение. И все же при мысли о Ричарде Клер не оставляло ощущение тревоги. Ей чудились всякие мерзости. И не похоже, чтобы это было всего лишь плодом воспаленной фантазии.

— Лорд Ричард должен быть уверен в вашей безопасности, — твердо сказал Томас.

— Зачем? Беспокоится, чтобы не пропал ценный товар? — резко спросила Клер.

— А может быть, так проявляется его братская любовь?

Элис на ее месте, скорее всего, сумела бы остаться невозмутимой, но Клер… Она привыкла отзываться на все пылко и без промедления. Вот и сейчас при упоминании о «братской» любви Ричарда ее передернуло. Она отвернулась к окну, чтобы сэр Томас не мог видеть ее лица, и замолчала.

Рыцарь заговорил сам:

— Почему вам так неприятно слышать об этом?

Клер соскользнула с широкого каменного подоконника.

— Вы, помнится, спрашивали, не желаю ли я прогуляться перед ужином. Да, желаю, но предпочла бы при этом находиться в компании моей сестры или служанки.

— Разумеется, они могут сопровождать вас, миледи. Но при этом вам придется терпеть и мое присутствие.

Ну вот, ей все-таки удалось заставить его говорить с нею вежливо. Что ж, может быть, присутствие сэра Томаса на прогулке и не окажется столь уж неприятным, как ей думалось вначале. Похоже, он умеет быть и деликатным, и остроумным.

«А что я вообще знаю о нем? — подумала Клер, — Пожалуй, только то, что он очень красив, женат и относится ко мне с явным неодобрением. Впрочем, как мне кажется, мы могли бы с ним поладить. Во всяком случае, рядом с ним я смогу хоть немного отвлечься от того, что меня больше всего заботит: от мыслей о свадьбе Элис. О любимой арабской кобылке. О своем братце, наконец, об этом Честном Ричарде, которого справедливее было бы называть Мерзкий Ричард».

Клер тряхнула головой, давая своим волосам свободно рассыпаться по плечам. С чужих слов она знала, как это выглядит со стороны: словно волна расплавленного золота растекается у нее вокруг головы, обрамляя ее прекрасное, тонкое лицо. Клер бросила быстрый взгляд на сэра Томаса, желая увидеть, какое впечатление на него производит эта картина.

Увы, он и глазом не моргнул, словно ничего и не заметил.

— Ну что ж, пойдемте на прогулку, сэр Томас, — вздохнула Клер. — По пути вы сможете и дальше поучать меня относительно поведения, прав и обязанностей леди.

Она вытянула тонкую, точеную руку, и сэр Томас после секундного замешательства ловко подхватил ее своею — сильной, мускулистой. Сквозь одежду Клер ощущала тепло его руки.

Ей редко доводилось прикасаться к мужчинам, но тем не менее Клер знала, что они на ощупь не похожи на женщин — они жестче, горячей, и любое прикосновение к ним отчего-то вызывает волнение и дрожь. Или таким волнующим оказалось ее прикосновение именно к сэру Томасу?

Впрочем, ее рука не дрогнула, она была достаточно сильной, недаром же Клер столько времени привыкла проводить в седле! Пожалуй, ее сводный братец был прав: арабская кобылка не годится для леди. Для того чтобы управлять ею, всегда была нужна недюжинная сила. Вот теперь и пригодилось: уж если Клер удавалось держать в узде свою сильную и норовистую лошадь, то справиться с обыкновенным рыцарем большого труда ей не составит.

Впрочем, назвать сэра Томаса обыкновенным рыцарем было бы, пожалуй, не правильно. Он был на редкость высок, силен, в нем чувствовалась та уверенность в себе, которая приходит только с годами, проведенными в жарких сражениях. И еще одно — сэр Томас был к ней совершенно безразличен, и обуздать его будет все же потруднее, чем арабскую любимицу Клер.

— Вы о чем-то задумались, леди Клер? — спросил сэр Томас, возвращая ее к действительности. Она с удивлением обнаружила, что стоит как вкопанная, с вытянутой рукой, положенной поверх запястья своего непрошеного спутника.

— Я думала о лошадях, сэр Томас, — быстро нашлась Клер, решив, что этот ответ не так уж далек от истины.

Взгляд сэра Томаса неожиданно смягчился, и он сказал:

— Конечно, воздух возле конюшен — не самый свежий, миледи, но если вам так хочется, мы можем отправиться именно туда.

Клер потребовалось несколько секунд на то, чтобы осмыслить слова рыцаря. Неужели это правда и она сможет повидаться со своей любимицей, погладить ее, потрепать за мягкое ухо, шепнуть в него несколько ласковых слов. Конечно, с верховой прогулкой это не сравнить, но и на такую поблажку Клер, честно говоря, не рассчитывала.

— А я думала, что в ваши обязанности входит не подпускать меня близко к лошадям, — сказала она.

— В мои обязанности входит охранять вас и вашу сестру и сопровождать вас повсюду, куда бы вы ни направлялись. А уж куда вы при этом идете — не моя забота.

Вот теперь рука ее предательски дрогнула, а сама Клер впервые за все время улыбнулась сэру Томасу — едва заметно, но искренне. Впрочем, она всегда поступала искренне.

— Ваше сердце добрее и мягче, чем мне казалось, сэр Томас, — негромко сказала Клер.

Он посмотрел на нее так, словно хотел возразить, но промолчал и просто коротко кивнул головой и повел ее к выходу, отвернув в сторону свое красивое, невозмутимое лицо.


«Она оказалась ведьмой», — решил для себя Саймон. Самой настоящей ведьмой. За свою долгую пеструю жизнь он успел повидать немало. Ему встречались и целители, и маги, и фокусники, и прочие шарлатаны, которые не умели и не знали ничего, кроме пары-тройки примитивных трюков, с помощью которых им удавалось дурачить публику. Он и сам научился управлять людьми — и мужчинами, и женщинами — и знал, как заставить их поверить в чудеса. Знавал Саймон и колдунов, и ведьм, однако с такой женщиной, как леди Элис де Ланей, он столкнулся впервые.

Колдуны и ведьмы обладали примитивными магическими навыками, пользовались заклинаниями, готовили загадочные зелья из кореньев и трав. Каждый из них обладал уверенностью в своих силах и умел извлекать выгоду из своих знаний.

Элис не умела ничего. В растениях она разбиралась очень слабо, и это еще было мягко сказано. Применить хоть каким-то образом свой греческий и латынь не умела. Влиять на сознание других людей — тоже. Да и красивой ее нельзя было назвать, хотя Саймон находил ее пикантной и интересной. Так почему же тогда мысли о ней постоянно одолевали Саймона? Врожденное, подсознательное колдовство, не иначе.

Отношение Саймона к женщинам всегда было сложным: нежным и настороженным одновременно. Они казались ему искусительницами, способными обольстить любого своими мягкими, округлыми телами, обворожительными улыбками и сладкими речами. Если бы состоялся Крестовый поход женщин на Иерусалим, они без труда взяли бы этот город своей хитростью. Они сумели бы покорить и Константинополь во славу божию.

Считал ли он при этом женщин существами набожными? Отнюдь! Саймон знал, что женщины практичны и больше думают о благах земных, чем небесных. Все они одинаковы — и цыганки, и графини, и крестьянки, и сарацинки, и даже королевы. Все они — сестры по прекрасной плоти, и Саймон любил их такими, какие они есть.

Однако с леди Элис все оказалось не так просто. Даже если ее чувства и были приземленными, природная застенчивость маскировала их, оставляя эту женщину загадочной и оттого еще более притягательной. Ведь не только тело Саймона томилось по ней, но и его душа, — а это небезопасно для человека, который живет за счет своего ума.

Не будь он колдуном, Саймон, очевидно, направился бы за советом к священнику, который наставил бы его на путь истинный, помогающий избежать соблазна и искушений.

Но дорога в церковь была заказана ему, да и не в характере Саймона было уклоняться от рискованных приключений. А леди Элис оказалась для него воплощением соблазна.

Вот почему Саймону было так трудно отпустить Элис из своей мастерской с набором целебных трав, уложенных в кожаный мешочек.

В его распоряжении были и другие травки, попробовав настой которых леди Элис могла бы откинуть прочь застенчивость вместе со своим уродливым платьем и отдаться Саймону безудержно и пылко. Но он не хотел, чтобы все произошло именно так, потому что с каждым днем, с каждым часом эта женщина становилась для него все дороже.

А может быть, эти мысли от затянувшегося одиночества? Игра воображения. А сейчас настало время играть в другие игры.

Честный Ричард не посвятил его пока что во все свои планы. Саймон до сих пор остается для него слугой, домашним чародеем, который обязан выполнять приказы своего господина, не вникая в их потаенный смысл.

Открыться до конца Ричард сможет только тогда, когда их свяжут родственные узы. При этом Честный Ричард по каким-то своим соображениям не склонен спешить с их свадьбой. Ну что ж, значит, и Саймон должен набраться терпения.

Чего-чего, а терпения ему было не занимать. Он сумеет ждать столько, сколько потребуется, да и не очень-то его привлекает, по правде сказать, пышное венчание в церкви. Другое дело — уложить в постель застенчивую сестру своего господина, для этого ни ждать, ни получать особое разрешение Честного Ричарда вовсе не обязательно.