Их совместный портрет так и не был написан. Вилле никак не удавалось заставить их позировать вместе достаточно долго. Эндрю взял ее на работу в свой офис на Капитолийском холме. Она занималась делопроизводством, отвечала на телефонные звонки, подготавливала к отправке письма – в общем, выполняла несложную офисную работу, оставляющую ей время и силы для живописи.

– Вилла, Вилла, – прошептала Кейт, и сердце ее сжалось.

Она опять вспомнила тот момент, когда застала их вместе.

Кейт отнесла вниз свои вещи и попросила хозяев выдать ей счет.

– Что же вы меня не позвали? Я помог бы вам снести по лестнице сумки, – улыбаясь, сказал Баркли Дженкинс. – Позвольте мне, по крайней мере, донести их до машины.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, я сама, они легкие.

– Мы немного удивлены тем, что вы уже уезжаете, – произнесла Фелисити. – Ведь вы хотели оставить за собой комнату еще на неделю.

– Да, но мне захотелось до возвращения домой еще немного попутешествовать по Новой Англии.

– А, все понятно, – быстро ответила Фелисити.

Кейт очень удивило ее спокойствие. Она ожидала, что хозяева гостиницы будут недовольны ее внезапным отъездом и необходимостью возвратить ей уже заплаченную вперед часть денег. Однако Фелисити, не высказав ни малейшего недовольства, вернула Кейт семьдесят пять долларов. Кейт заметила, что у хозяйки было осунувшееся лицо и круги под глазами, да и вообще она выглядела усталой и измученной, как будто уже давно толком не высыпалась.

– Надеюсь, вы уезжаете не потому, что вам у нас что-то не понравилось? – спросил Баркли.

– Нет, что вы. Мне очень у вас понравилось. И Бонни тоже.

– Славная собачка, – сказал Баркли и стал играть с Бонни, позволяя ей лизать свои пальцы. – Похоже, она помнит меня еще с прошлого раза.

Сердце Кейт оборвалось, и ей показалось, что она услышала сдавленный вздох Фелисити:

– Баркли, – сказала та предупреждающе.

Поселившись в гостинице «Восточный ветер», Кейт объяснила Фелисити настоящую причину своего приезда, надеясь узнать от нее что-нибудь о своей сестре. Однако Фелисити сообщила, что она запомнила Бонни – или другого скотчтерьера, похожего на Бонни, – но не ее хозяйку. «Некоторые люди останавливаются в нашей гостинице всего лишь на одну ночь, – объяснила она. – Они приезжают и сразу же уезжают – как тут всех запомнишь?»

– Так вы тоже помните Бонни? – поинтересовалась Кейт, глядя на Баркли.

Он был высоким и крепким, с начинающими седеть светлыми волосами и пышными усами. У него были глаза веселого гуляки – всегда готовые к улыбке и немного мутные – очевидно, после вчерашних возлияний. Жизнь в Вашингтоне научила Кейт безошибочно распознавать эти признаки.

– Нет, – ответил он, покачав головой. – Мне, правда, очень жаль, Кейт, но я ничего не могу сказать с уверенностью. Это Фелисити мне рассказала, что вы ищете свою сестру, которая останавливалась у нас, и что это ее собака. А сам я ее не помню… Я очень надеюсь, что вам удастся найти сестру…

– Я тоже надеюсь, – сказала Кейт.

Владельцы гостиницы улыбнулись на прощание, и Фелисити протянула Кейт счет с прикрепленным к нему чеком. Баркли, несмотря на протесты Кейт, отнес ее вещи к машине. Один сверток она несла сама, не выпуская его из рук. Пока Баркли укладывал вещи в багажник, Кейт стояла рядом с машиной, и вдруг до ее слуха донеслись удары молотка. В тумане эти удары звучали особенно громко и казались совсем близкими.

Кейт огляделась вокруг, ища, откуда могли доноситься эти звуки, и ее взгляд остановился на сарае, стоящем неподалеку от дороги, которая вела к побережью, волнолому и далекому мысу, где находился маяк. Сарай был старый и покосившийся, крыша его местами прохудилась, а в середине – провисла. К сараю была приставлена лестница, на самом верху которой стоял парень, прибивающий что-то молотком под свесом крыши. Его стройный темный силуэт отчетливо вырисовывался на фоне белого тумана. Заметив Кейт, находящуюся в ста ярдах от него, он прекратил работу и приветливо помахал ей рукой. Она ответила ему тем же.

– А он не упадет оттуда? – спросила Кейт.

– Кто-кто, а Калеб не упадет, – заверил Баркли, покачав головой.

– Так это ваш сын?

– Да. Мы занимаемся строительными работами – целыми днями что-нибудь строим и ремонтируем. И, нужно сказать, такого работника, как мой сын, еще поискать: он и по стропилам, как кошка, лазает, и тяжеленные тюки с материалом таскает – по одному на каждом плече, и на вершину маяка запросто забирается, чтобы заделывать щели.

– У вас замечательный сын, – сказала Кейт, удивляясь, почему за все время пребывания в гостинице она ни разу его не видела.

– Спасибо. А по субботам он приводит в порядок этот старый сарай. В общем, никогда не сидит без дела. Потом маяк перейдет к нему – в нашем роду ведь все были смотрителями.

– А в чем заключаются ваши обязанности?

Баркли улыбнулся, обрадованный возможностью поговорить.

– Ну, раз вы спрашиваете, я с удовольствием вам расскажу… Маяк – это кирпичная башня, построенная на железном каркасе. Маячную башню нужно постоянно ремонтировать и подновлять, потому что она очень быстро разрушается от морской воды и соленого воздуха. Мой отец работал по двадцать четыре часа в сутки без выходных. Он следил за состоянием маяка и регулировал подачу световых и звуковых сигналов. Двадцать лет назад на маяке установили автоматическую систему, и работать стало намного легче. Теперь работу маяка регулируют чувствительные датчики.

– Значит, сейчас всю работу выполняет машина? – с некоторой грустью спросила Кейт.

Ей казалось намного более романтичным, чтобы маяком управлял смотритель и чтобы он, наблюдая за проходящими мимо судами, думал с гордостью, что это, благодаря ему, мореплаватели в безопасности, и их корабли благополучно проплывают мимо скалистых берегов.

– Да, теперь маяком управляют датчики, а мы должны следить за состоянием оборудования и вовремя заменять вышедшие из строя детали. Для подачи световых сигналов используется прожектор с галогенно-вольфрамовой лампой мощностью в тысячу ватт. Если лампа перегорит, то включается запасная. Когда на море сильный туман, датчики реагируют на увеличение влажности воздуха – система автоматически срабатывает, и маяк начинает подавать звуковые сигналы. А во времена моей юности туманные сигналы подавала сирена, которую нужно было включать вручную. Она часто ломалась, и поэтому я должен был сидеть там и следить за ее работой. Так что, в то время, когда Джон постигал науки в Йельском университете, а потом в Джорджтауне, я сидел и следил за тем, чтобы сирена подавала двухсекундный сигнал каждые тридцать секунд. Вот Калеб этого уже не застал, и он даже не представляет, как сейчас просто работать.

– У вас замечательная семейная традиция, – сказала Кейт.

– Да, это точно, – задумчиво согласился с ней Баркли и, захлопнув багажник, уже другим, бодрым голосом произнес: – Ну, все в порядке. Счастливого пути, Кейт… Если будете когда-нибудь в море в наших краях, обращайте внимание на свет маяка Сильвер Бэй. Каждые шесть секунд он испускает белый луч света, а мель освещается красным.

– Спасибо, я буду держаться от нее подальше, – произнесла Кейт, открывая заднюю дверцу машины, чтобы Бонни запрыгнула на сиденье.

Распрощавшись с Баркли, она положила на переднее сиденье сверток, который все это время держала в руках, и села в машину. Прежде чем уехать из Сильвер Бэй, ей нужно было побывать еще в одном месте. Она не знала точно, как найти этот дом, но адрес у нее был. Она отыскала его в адресно-телефонном справочнике, немало удивившись тому, что координаты судьи – пусть и вышедшего на пенсию – было так легко выяснить. По дороге Кейт включила обогреватель, стараясь унять дрожь.

Найти дом судьи не составило большого труда. Он находился в тихом элитном районе неподалеку от церкви и муниципалитета. Дом был серо-голубого цвета, с белыми ставнями и крытой шифером мансардой. Аккуратный дворик перед домом был обнесен металлическим забором. На клумбах цвели белые и желтые хризантемы. На крыльце Кейт увидела тыкву, которую она купила для Мэгги.

Как только она подъехала к дому, залаял Брейнер. Пес смотрел в окно и заливался лаем, сгорая от нетерпения выбраться из дома, чтобы встретиться с Кейт и Бонни. Кейт надеялась, что, услышав его лай, дети выбегут на улицу, и она сможет сама передать сверток Мэгги.

Однако из дома никто не выходил. Было десять часов утра, и машин на подъездной дорожке у дома не было. Кейт подумала, что, Джон, возможно, уехал на работу или отправился куда-нибудь с детьми – в кафе или на футбольный матч.

У Кейт перехватило дыхание, когда она подумала о семье О'Рурков. Такие милые, любящие дети. Кейт очень хотелось узнать их поближе и подружиться с ними, но она понимала, что это невозможно. Она прекрасно помнила, какое лицо было у Джона, когда дети вчера пригласили ее на пиццу. Его ледяной взгляд говорил ей, что он не хочет сближаться с тем, кто пытается получить какую-то информацию о его клиенте. Но Кейт понимала даже больше.

Он не хотел сближаться ни с кем.

Отогнав от себя мысли про Джона О'Рурка, Кейт поднялась по каменным ступенькам и нагнулась, чтобы положить сверток на крыльцо, как вдруг услышала, что тяжелая дверь, ведущая в дом, начала открываться.

Кейт подняла глаза и увидела перед собой старушку. Она была маленькая и сгорбленная, с белыми как снег волосами, собранными в пучок. На бледном, испещренном морщинами лице светились ярко-голубые глаза. Одета она была в черное платье и белый передник. Старушка, улыбаясь, глядела на Кейт с любопытством и теплотой.

– Кто же это пришел к нам в гости? – по-прежнему широко улыбаясь, спросила она с мягким ирландским акцентом.

– Меня зовут Кейт Хэррис, – ответила Кейт, выпрямляясь. – Но я не в гости, я просто пришла передать вот это Мэгги.

– Мисс Маргарет?