Мэри Блейни - Поцелуй возлюбленного

– Начни с того, почему Дэвид и Гаррет оказались на боксерском ринге, вместо того чтобы повести себя согласно правилам поведения джентльменов.

Оливия заколебалась, не зная, как солгать. Она все еще цеплялась за надежду, что на нее снизойдет божественное вдохновение. Конечно, божественное, скорее всего, несовместимо с ложью.

– Откуда тебе известно, где оказались Дэвид и мистер Гаррет?

– Уинтроп узнал об этом от трех разных лакеев. И пришёл ко мне. Если верить Пэтси, ты остановила их бой до того, как я послал кого-нибудь более сильного и умелого.

– Пэтси видела меня?

– Да. – Они оба понимали, что это равносильно тому, чтобы сделать объявление с церковной кафедры.

– Значит, теперь все знают, что они дрались?

– Да. Славно, правда? – Конечно, он имел в виду совершенно противоположное. – Мы потратили большое количество времени и усилий, чтобы спасти твою репутацию, и все оказалось напрасным.

– Ладно. – Она втянула в легкие воздух. Она собиралась рассказать правду. – Дэвид пришел в домик привратника, разыскивая Майкла… в смысле мистера Гаррета. Его там не было, но я находилась в его кровати. Я была полностью одета, Лин.

Герцог не скрывал своего изумления, и Оливия попыталась поднять руку и поспешить с объяснением:

– Я пришла в домик привратника с целью соблазнить Майкла. Он не поддался и ушел. Отказался. Сказал «нет». Он не желает меня. Совсем. Никогда. Понимаешь?

– Я вижу девчонку, которая набралась глупости, должно быть, от Мэри. Ты слишком долго работала с ней рядом.

Оливия вынуждена была признать, что, с его точки зрения, ее поведение было неумным.

– О чем ты думала, Оливия? – Он покачал головой. – Или это было одно из твоих импульсивных решений?

– Это не было импульсивным решением. Майкл сказал то же самое. – Она собиралась называть его Майклом, даже если Лин выпорет ее кнутом. Он был для нее Майклом и останется им навсегда. – Вот что я думала. – Она скрестила руки и выпрямилась. – Поскольку моя репутация так или иначе испорчена, я хотела завести любовника и узнать, что все это означает. Когда он порвет со мной, я вернусь на кухню и затем в течение всей своей жизни буду вкладывать любовь в еду, которую я готовлю.

– Но твоя репутация вовсе не… не испорчена.

– Испорчена, Лин. – Она шмыгнула носом. Она почувствовала сочувствие и доброту в его голосе, и это спровоцировало слезы. – Никто по-настоящему не верит, что я лежала больная у викария.

– Но они поверили бы, если бы ты не давала им новых поводов для сомнений. – Он снова встал. – Сейчас слишком поздно. Слишком много довольно убедительных нагромождений лжи. Ты должна выйти за него замуж.

– За кого?

– За Гаррета, разумеется.

– Нет, нет и нет! – Это какой-то кошмар.. – Он не хочет даже спать со мной, не то что жениться на мне! Ему не нравятся мои булочки с корицей, а еще он сказал, что может придумать, по крайней мере, три или четыре вещи, которые вкуснее земляники со сливками. А ведь ты знаешь, что это невозможно.

– Твои губы – одна из них, могу поспорить. Вряд ли это что-либо иное.

– Ой! – Оливия поднесла ладонь ко рту и почувствовала, что начинает краснеть. Она сморщила нос. – Ты думаешь, что он имеет в виду именно это?

– Это не очень прилично – просить брата объяснять слова твоего возлюбленного. – Он сделал паузу. – И твоего будущего мужа.

Герцог сделал несколько шагов и сел на край письменного стола.

– Послушай, Оливия, надеюсь, ты извлекла урок и больше никогда не будешь играть в такие игры.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что Гейбриел предложил Гаррета в качестве твоего жениха, когда писал рекомендательное письмо. Он сказал, что Гаррет нуждается в таком человеке, как ты, чтобы осознать, что есть еще прелесть в этом мире и что не следует томиться, окунувшись в мирную жизнь. А с тобой, дорогая девочка, не соскучишься.

– Ты говоришь, что это идея Гейбриела?

– Его предложение, Оливия. Поначалу я не слишком серьезно относился к этому. Я наблюдал за тем, как он разговаривал с тобой, как смотрел на тебя, как прикасался к тебе, и подумал, что Гейбриел, может быть, и прав.

– Ты так думаешь? – Она не была уверена в справедливости сказанного, но ей снова и снова хотелось слышать слова Лина.

– Я нанял его для того, чтобы он некоторое время был поблизости и я мог наблюдать, как развиваются события. Но это принесло такое бедствие, из которого я извлек урок и никогда впредь не буду играть с Купидоном. – Он снова вернулся за письменный стол и сел. – Ты знаешь, что Гаррет учился в Оксфорде, чтобы стать священником?

– Да. А как он познакомился с Гейбриелом?

– Я и без того много сказал. Спроси его. Я поговорю с майором, после чего пришлю его к тебе. Ступай в Зеленую гостиную и жди его там.

Оливия очень хотела быть послушной сестрой, но не могла этого вынести. Она бросилась к письменному столу и упала на колени.

– Умоляю, позволь мне вначале переговорить с Майклом, Лин! Я скорее готова стать придворной дамой у принцессы Шарлотты, чем заставить его жениться на мне, если ему претит эта мысль.

– Поднимись с колен, глупышка! – Лин помог ей встать. – Это уж слишком.

– Мы говорим о моей жизни, Линфорд! – Оливия вынуждена была прикусить губу, чтобы не добавить: «Я не хочу такого брака, как твой».

– Хорошо, Оливия, ты можешь сначала поговорить с ним.

Оливия понятия не имела, почему брат смягчился, однако она сжала его руку и поцеловала ее.

– Ты можешь поговорить с ним, но это не изменит того, что должно произойти.

Оливия шла к домику привратника, стараясь ступать как можно спокойнее. Спускались сумерки.

Ее стук в дверь был негромким, но и не робким, и когда ответа не последовало, Оливия постучала снова. Наконец Майкл открыл дверь, увидел ее и отвернулся. Он не пригласил ее внутрь, но и не закрыл перед ней дверь.

– Скажите, что хотели сказать, и уходите.

Голос его прозвучал скорее устало, чем сердито, и в нем не было раздражения, как у Лина. Это из-за того, решила Оливия, что он не хотел ущемить ее чувства.

Оливия последовала за Майклом в комнату и взяла его за руку, чтобы подтолкнуть к креслу. Он кивком указал ей на кресло напротив.

Было немного обидно, что он отверг это проявление нежности с ее стороны, но Оливия не собиралась отвлекаться отдели своего прихода. Она села напротив и сложила руки на коленях.

– Я знаю, вы думаете, что я пережила страшную травму во время похищения, и боитесь, что, если вы займетесь со мной любовью, я вообще пропаду.

Майкл закатил глаза, словно они обсуждали эту тему уже сотню раз.

– В этом есть доля правды, миледи, хотя то, как вы излагаете суть, носит скорее театральный характер.

– Ладно. Давайте выразим это иначе. Вы не считаете, что я веду себя разумно. Уже лучше.

– Это правда. – Она уронила голову на руки. – У меня было время подумать об этом сегодня днем, когда я находилась в вашей кровати и ожидала вашего прихода.

Майкл приложил тряпку к ранке на щеке и поморщился. Оливия постаралась не позволить сочувствию взять верх.

– Майкл, заняться любовью с вами и с теми мужчинами, чего я боялась, – это такая же разница, как накормить кого-то и отравить. Действие одно и то же, но между ними нет ничего общего.

Он положил тряпку и поднял перевязанную руку, чтобы прикрыть пораненную щеку.

– Кроме того, они ничего со мной не сделали и исчезли. Я сама спаслась.

Он покачал головой, даже без слов было понятно, что это его не убеждает.

– Почему никто не верит, что я могу сама о себе позаботиться, даже в такой ситуации? Там не было брата, который мог спасти меня. Я сама это сделала. И я делаю так всю свою жизнь. Вы думаете, это так легко – иметь четырех старших братьев? Думаете, так легко провести сезон в Лондоне, когда меня запросто принимают за молочницу? Думаете, легко дочери герцога завоевать место на кухне? Думаете, так легко любить кого-то, кто думает, что я слишком испорченная, чтобы знать, чего я хочу?

– Я не думаю, что вы испорченная.

Оливия подняла руку, чтобы приостановить его протест, и продолжила:

– Майкл, есть только одно общее между вами и похитителями. Вы мужчина.

– Я не желаю вашей любви. И хочу, чтобы вы это поняли. – Он встал из-за стола так резко, что тот сдвинулся. – Кроме того, вы испытываете вовсе нелюбовь. Это благодарность.

– Я знаю разницу.

Но прежде чем Оливия успела развить свою мысль, Майкл продолжил:

– Для меня спасение вашей жизни было первым шагом к тому, чтобы искупить те неверные деяния, которые я совершил. Их так много, что даже если я доживу до ста лет и буду совершать только добрые дела, я не успею это сделать.

Она встала.

– Вы пытаетесь заставить меня подумать о вас плохо? Это невозможно.

Майкл подошел к ней поближе. Взяв ее за плечи, он заглянул ей в глаза. Оливия была уверена, что они полны слез и безобразны. Но это не имело значения, если он смог заглянуть в глубины ее сердца.

– Если бы я хотел, чтобы вы думали обо мне плохо, я рассказал бы, как держал у горла ребенка нож, чтобы его мать рассказала мне то, что нужно было знать.

Оливия не хотела слушать это. Она попробовала закрыть уши ладонями, но Майкл продолжал держать ее за плечи.

– Я рассказываю сейчас правду, чтобы вытеснить ложь, которой жил в течение пяти лет. Я убивал людей, чтобы они меня не предали, я спал с женщинами, чтобы выяснить то, что они знали, я использовал это против тех, кого они любили.

Это напугало ее. Он ее напугал. Такого прошлого она не могла даже вообразить. Это был не тот человек, которого она знала.

– Но вы сожалеете об этой лжи и обманах?

– Сожалею? Нет, не сожалею. – Он отпустил ее и засмеялся, словно это был самый глупый вопрос, какой он когда-либо слышал. – Я хотел, чтобы Наполеон был разбит. Я хотел отомстить за жизни людей, которые погибли, служа Господу и королю. Моим искусством было умение лгать, и я использовал его в силу данных мне Господом Богом способностей.