– Правда всегда имеет значение, Лолли.

– Что толку, если никто в нее не верит?

Он перестал растирать ее плечо.

– Мы будем знать правду. Я обещаю, что доставлю вас домой в целости и сохранности. – Он поцеловал ее в шею. – Я держу свое слово.

Гаррет отпустил ее и откинулся на спину.

– Вы понятия не имеете, что говорят люди. Не надо думать самое худшее, и во имя всего святого мы не станем делать то, что может ухудшить правду.

Она тоже легла на спину.

– Хорошо.

– Если вы не можете уснуть, вспомните какой-нибудь приятный случай из детства и расскажите мне его.

– Вы так делали в армии?

– Нет, то, что я хотел забыть, я складывал в ящик, рыл глубокую яму и закапывал. Вы, конечно, понимаете, что все это я проделывал мысленно.

– Это походило на закапывание мертвых? – спросила она, повернувшись, чтобы увидеть хотя бы отчасти его лицо.

– В точности. – Он не повернулся к ней, продолжая говорить: – Я чувствовал боль и потому старался освободиться от нее.

У Лолли настолько сжалось сердце, что стало трудно дышать. Потолок – это самое удобное место, куда можно устремить взгляд, когда тяжко на душе. Интересно, он смотрел на ту же часть потолка, что и она? Туда, где на балке виднелась большая трещина?

– Расскажите мне приятную историю, Лолли. Чтобы мы оба могли заснуть.

– Хорошо. Я помню, как вся наша семья отправилась на пикник, прихватив еду, которую я приготовила. Мне было десять лет. Мы так хорошо провели время. Папа никогда не смеялся, но в тот день он казался таким же неразумным, как и мои братья. Мы устроили соревнование по бегу, а еще играли в прятки.

Оливия улыбнулась, вспомнив, как Гейбриел пытался спрятаться, забравшись на дерево.

– Папа поцеловал маму прямо на наших глазах – всего лишь в щечку. Но она была удивлена, как и все мы. Он сказал, что при моем волшебном прикосновении к еде они все подпадают под какие-то колдовские чары. Я была счастлива в тот день как никогда в жизни.

Он молчал, но Оливия чувствовала, что он не спит.

– Я могу вас представить улыбающейся, Лолли. Я пока что не видел улыбки на вашем лице. Но стоит мне закрыть глаза, как я вижу улыбку десятилетней девочки. Вот что делают чары.

– Откуда вам это знать, если вы никогда не видели моей улыбки?

– У меня отличное воображение.

Он произнес это так, словно представил в своем воображении что-то еще. Оливия закусила губу и улыбнулась.

– А какое у вас самое счастливое воспоминание о детстве, мистер Гаррет?

– Мое детство проходило гораздо раньше вашего, Лолли.

Она бросила на него взгляд. Всего лишь взгляд. Он смотрел в потолок, сложив руки на животе.

– Я могу подождать, мистер Гаррет. У нас целая ночь впереди.

– Гм, – пробормотал он. – Полагаю, что самым счастливым моим воспоминанием является выигрыш спора с отцом. – Он тихонько засмеялся. – Скорее это был не спор, а нечто вроде философской беседы.

– Вы мне расскажете? – Даже побуждая его продолжить рассказ, Оливия подумала: неужели мужчины рассматривают жизнь как сплошное состязание друг с другом?

– Я вернулся из школы домой, полный высокомерия двенадцатилетнего мальчишки, который научился одной или двум вещам в школе. – Это случилось после обеда, когда мы еще сидели за столом. Мой старший брат был в Оксфорде и поэтому отсутствовал. Мать и сестра отправились в музыкальную комнату. До отца и меня долетали от туда ужасные звуки, и мы не спешили к ним присоединиться, поэтому отец попросил меня выбрать отрывок из Библии и защитить грешника, о котором идет речь.

– Ваш отец был религиозным человеком?

– Очень.

Последовала пауза. Оливия надеялась, что он продолжит рассказ. У него есть брат и сестры. Он не самый старший. Это главный вывод из семейной истории.

– Я выбрал притчу о блудном сыне и, естественно, должен был защитить сына, который забрал деньги, потратил их и вернулся домой, когда понял, что отец простит его.

– Мне знакома эта притча. Викарий каждый год читает нам на эту тему пылкие проповеди.

– Моя точка зрения заключалась в том, что настоящим грешником этой притчи был сын, который остался с отцом, этот добронравный и послушный сын, который пожаловался, когда отец приветствовал возвращение сына.

– О Господи! – Это был весьма необычный взгляд на историю с блудным сыном.

Мистер Гаррет засмеялся.

– Да, моему отцу это совсем не понравилось. Но когда я объяснил, что блудный сын верил в отца даже после многолетней разлуки и знал, что будет прощен, так разве он не обладал даром большей веры? А вот сын, который жил с отцом, совсем его не понимал. На этом сыне лежит гораздо большая вина.

«Ладно, – подумала Оливия. – В этом есть резон. Интересно, что сказал бы на это викарий».

– Мой отец долго ничего не говорил. Наконец, когда мне показалось, что я больше не выдержу этого молчания, он сказал: «У блудного сына вера сильнее. Хорошо. Твое будущее принадлежит церкви, если не юриспруденции».

Оливия почувствовала, как он покачал головой.

– Я думал, что лопну от гордости.

– Это очень славная история. Я буду засыпать и представлять вас мальчиком, который лопается от гордости.

Повернувшись, она поцеловала его в плечо – эта часть тела была к ней ближе всего – и заснула.

Большой Сэм не был ее возлюбленным, решил Майкл, глядя во тьме в потолок. В этом он уверен. У нее не было опыта общения с мужчинами. Должно быть, она даже моложе, чем он думал. Она миловидна, здорова, хорошо сложена, и ей достаточно будет приблизительно двух недель в светском обществе, чтобы выйти замуж. Если только она не была какой-нибудь сварливой мегерой или не принадлежала к разряду женщин, которую ни один мужчина не устроит.

Майкл мог бы узнать о ней и больше. Он теперь понял, что определить, к какому кругу относится человек, помогает его акцент, а также манера одеваться.

Это работало в двух направлениях. Его акцент, его словарь, то, как часто он ругался, – все это создавало о нем мнение, когда он играл определенную роль.

Рауль Дессо говорил на утрированно грамотном французском, соскальзывая иногда на родной акцент, хотя из-за амбиций он стал армейским капитаном, а не тем, кем должен был стать в силу своего рождения.

Сейчас, когда он вернулся в Англию, это казалось уже не важным, от этого не зависела жизнь или смерть, но он привык оценивать людей по внешности и по их речи, это сделалось его второй натурой. Не каждый негодяй говорил грубо. Не каждая девушка столь же невинна, как кажется.

Он мог предположить, что Лолли была избалованной, даже испорченной, но не более того. Вероятно, она воспитывалась с расчетом хорошо выйти замуж и переехать вместе с семьей в Лондон. Возможно, ее похитил тот, кто хотел за ней поухаживать, но получил отказ.

Теперь он рассуждает, как персонаж романа Минервы Пресс.

Несмотря на просьбу Лолли обнять ее, Майкл был уверен, что она отнюдь не пыталась его соблазнить или даже пофлиртовать с ним. Она прошла через жестокое испытание, и оно еще не закончилось. Ему следовало бы уступить ей кровать целиком и поспать на полу, но он и без того отдал ей чуть ли не все, чего ей хотелось, и когда-то нужно было остановиться.

Сейчас ему не нужно было даже поворачивать голову, чтобы увидеть, как она выглядит спящей. Он рад был смотреть на Лолли во время отдыха, когда не боялся за ее жизнь и знал о ней достаточно, чтобы осознавать, что на лице отражаются все ее мысли, что ей трудно солгать.

Ее новая прическа была столь же своенравна, как и она сама. Он никогда не произнес бы это вслух, но порадовался, что Лолли обладает этой чертой характера. Именно благодаря этому качеству она выжила, что бы там похитители ни планировали.

Если ее волосы были непокорными и живописными, то лицо, которое они обрамляли, отличалось миловидностью, а улыбка его украшала еще больше. Все черты ее лица были открытыми и правильными; взгляд прямой, щеки обретали румянец или бледность в зависимости от испытываемых чувств, полные розоватые губы обещали страсть.

Майкл закрыл глаза и сказал себе, что, если ей привидится плохой сон, она обязательно захочет, чтобы он утешил ее. Да, он мог бы ее утешить, а ее податливое женское тело могло бы, в свою очередь, утешить его.

Однако шаг за пределы благоразумия может стать роковым для такой честной натуры, как Лолли-Без-Фамилии. После ночи с Майклом она может полностью потерять веру в мужчин, пусть у нее и осталось этой веры совсем мало. Майкл повернулся к Лолли спиной и отодвинулся чуть подальше.

Он должен думать о чем-то другом, иначе пролежит без сна всю ночь.

Оливия проснулась в тот момент, когда он отвернулся от нее. Она снова закрыла глаза и постаралась подумать о чем-то таком, что способно вызвать улыбку. Как ни странно, это были ее волосы. Мысль о коротких волосах приводила ее в ярость еще двенадцать часов назад.

Они стали кудрявыми, без тяжести длинной косы. Завтра она найдет зеркало и посмотрит, как теперь выглядит.

Наверное, не так уж плохо – короткие кудрявые волосы были у мамы и Джесса. Даже приятно быть похожей на маму и иметь хоть что-то общее с Джессом.

Это было ошибкой – подумать о брате.

В ее голове теперь зазвучало предложение, которое повторялось снова и снова. Это был не сон, это было последним, что она услышала перед тем, как лауданум погрузил ее в забытье.

«Ее брат поднесет нам землю на серебряном блюдечке».

Деньги. Джесс кому-то должен. Вероятно, очень много. Должно быть, это и было причиной ее похищения. Много раз она заявляла, что азартные игры его разорят. Он не мог отдать землю, которую ему завещала мама.

Она не должна сейчас предаваться страхам или дурным воспоминаниям. Она должна пораскинуть мозгами и найти способ спасти Джесса до того, как это станет известно старшему брату. Как она сумеет добраться до него в Лондоне? Оливия поняла, что перед ней стоит задача гораздо более серьезная, чем добраться до дома и столкнуться со сплетнями.