Наконец она заставила себя подняться, но у нее не хватило сил вновь забраться на лошадь. Держась за седло, она, шатаясь от слабости, поплелась рядом с лошадью.

«Надо бежать отсюда», — стучало у нее в голове. Впереди показалась сверкающая на солнце гладь водоема. Пошатываясь, Шейла вышла на поляну и опустилась на колени у самого берега. Она хотела зачерпнуть ладонями воды и плеснуть себе на лицо, но никак не могла унять дрожь в руках.

Она повернулась и увидела Рафагу, склонившегося над ней. Прежде чем она успела отшатнуться, он прижал влажную ткань к ее лицу, вытер пот со лба и верхней губы. Почувствовав приятную прохладу, она закрыла глаза, не задумываясь о том, кто принес ей желанное облегчение.

— Тебе не понравилось это зрелище? — Рафага снова намочил тряпку и прикоснулся к ее шее.

— Это варварское, жестокое наказание! — Она вздрогнула при воспоминании о теле Хуана, покрытом кровавыми рубцами.

— Все наказания жестоки, — спокойно возразил он. — Разве у меня был иной выбор?

— Не знаю, — пробормотала Шейла.

— Если ты придумаешь гуманное наказание, человечество будет тебе благодарно.

Он свернул тряпицу жгутом у нее на шее и, взяв ее за плечи, помог ей подняться. Открыв глаза, она поймала на себе его пристальный взгляд.

— Наверное, тебе не стоило смотреть на все это, — медленно произнес Рафага.

Наверное, подумала Шейла, но теперь было поздно об этом говорить. Ее все еще качало от слабости. Он поднял ее на руки, и она не выразила протеста, когда он понес ее на руках к дому.


Сцена наказания Хуана долго преследовала Шейлу. Однажды ночью она проснулась от кошмара, и Рафага успокаивал ее, как испуганного ребенка, крепко прижав к груди и поглаживая по голове, пока она не перестала дрожать.

Дневные часы она проводила в глубокой задумчивости, размышляя о жизни, ее ценностях и противоречиях. И все это время внутренний голос без устали напоминал ей: «Надо бежать отсюда». Необходимость этого Шейла понимала хорошо.

Спустя неделю теплым весенним днем они с Рафагой ехали верхом. Неожиданно Рафага поскакал к крутой тропе, ведущей из каньона. Когда они выбрались из узкого прохода между скалами, он повернул лошадь под прямым углом и направился вдоль слабо обозначенной звериной тропы. Шейла предоставила Аррибе самой выбирать путь.

Тропа привела их на узкое скалистое плато, поросшее невысокими деревьями. Шейла спешилась, следуя примеру Рафаги, а он тем временем ослабил подпругу седла, чтобы дать гнедой отдохнуть после долгого подъема. Шейла бросила на землю поводья и пошла к выступу в скале, туда, где стоял Рафага.

С плато открывался вид на необозримые просторы внизу и на горные вершины Сьерра-Мадре, протянувшиеся к северу. От высоты у Шейлы закружилась голова, она присела на плоскую скалистую площадку и стала любоваться окрестным пейзажем.

Как всегда, вскоре ее мысли сосредоточились на Рафаге. Он стоял неподалеку на краю Плато, согнув одно колено, так что вся тяжесть тела пришлась на другую ногу. Складки пончо скрывали очертания его стройного сильного тела.

Внимание Шейлы привлек его профиль. Шляпа была низко надвинута на покатый лоб, скрывая его блестящие черные волосы.

Темные глаза смотрели куда-то вдаль. Бронзового оттенка кожа туго обтягивала его точеное лицо. Глубокие складки, протянувшиеся от крыльев носа до уголков рта, подчеркивали линию его по-мужски красивого рта и волевого подбородка. Это был ярко выраженный тип лидера, агрессивного, непоколебимого в своих действиях и уверенного в себе. Шейле не терпелось выяснить, как и почему он стал таким.

— Кто ты, Рафага? — спросила она.

Он повернулся к ней, удивленно подняв бровь, как будто позабыл о ее присутствии.

— Я — человек, я — мужчина, — просто ответил он.

Шейла подумала, что никто из ее знакомых так бы не ответил. Они наверняка упомянули бы о своей профессии и достижениях, чтобы придать себе больше веса. Рафага был не таков.

— И все-таки? — не отставала Шейла. — Как твое настоящее имя? Откуда ты родом? Чем занимался? Почему оказался здесь?

Она увидела на его губах насмешку, как будто он находил ее вопросы глупыми.

— Что за сказки тебе наплели про меня?

— Кто? Ларедо и Хуан? Они действительно рассказали мне несколько историй, совершенно разных, — призналась Шейла. — Ты когда-нибудь сидел в тюрьме?

— Да, — последовал краткий ответ.

— За что?

— За преступление. Это самая распространенная причина. — Свои слова он сопроводил чуть заметной улыбкой.

— Какое преступление?

— Разве это важно? — вопросом на вопрос ответил Рафага. — С тех пор я совершил достаточно много других преступлений, чтобы помнить о том, первом.

Шейла поняла, что продолжать расспросы бесполезно. Он не намеревался раскрываться перед ней и был достаточно умен, чтобы избежать словесных ловушек.

— Ты сбежал из тюрьмы? — Она решила зайти с другой стороны.

— Да.

— Почему?

— Если бы ты хоть раз попала в тюрьму, ты не стала бы спрашивать. — Он бесстрастно посмотрел ей в лицо. — Сидеть в клетке как животное — пытка пострашнее публичной порки, особенно когда знаешь, что те, кого любишь, стыдятся тебя. Положение становится еще хуже, если ни у тебя, ни у твоей семьи нет денег, чтобы хоть чуточку облегчить твою участь. Тогда ты мечешься по камере как дикий зверь. За последнее время в содержании заключенных кое-что улучшилось, но… — Он выразительно пожал плечами и не стал продолжать.

Шейлу заинтересовали слова «те, кого любишь».

— У тебя есть семья? Братья, сестры?

— У меня была семья. — Рафага отвернулся и посмотрел на горную гряду.

— Была? Все твои близкие умерли?

— Для меня — да, — глухо ответил он. — Я не могу вернуться к ним, не запятнав их репутации своим нынешним положением.

— Ты скучаешь без них. — Шейла не сознавала, что вслух высказывает свои мысли.

— Я больше не знаю их, а они — меня. — Он поймал ее взгляд. — К прошлому нет возврата. Никому еще не удалось вернуть ушедшее. Только дураки могут пытаться сделать это.

— Как получилось, что ты стал… — Она запнулась. Слова «бандит» или «изгой» не подходили к нему, хотя и были точны. — Наемником? — нашлась она наконец, правда, и этот выбор ее не совсем удовлетворил.

— Волею судеб. У человека, который сбежал вместе со мной, в тюрьме остался друг. Он хотел за ним вернуться и предложил мне небольшую сумму, если я ему помогу. Денег у меня не было, возвращаться в семью было рискованно. Я должен был выбрать одно из трех: голодать, воровать или помочь ему.

— Если бы ты опять оказался перед выбором, ты поступил бы точно так же?

— Что толку рассуждать об этом?! Жизнь невозможно прожить во второй раз. Мы можем изменить свой завтрашний день, но никак не вчерашний.

Он отодвинулся от края скалы и присел на корточки в нескольких футах от Шейлы. Его рука была чем-то занята, но пончо скрывало, чем именно. Секунду спустя он извлек из-под пончо темную тонкую сигару и прикурил, чиркнув спичкой о скалу и зажав огонек в руках, чтобы его не погасил порывистый ветер. Вскоре Шейла почувствовала запах табачного дыма.

— Ты был революционером? — Она откинула прядь подсвеченных солнцем волос со лба.

Он сверкнул своими черными глазами.

— В Мексике все революционеры. В праздничные дни на улицах все еще можно услышать возгласы «Да здравствует революция!». Здесь все так же, как и в вашей стране. Стоит выстрелить из одной винтовки, и пуля становится бессмертной. — Рафага замолчал, затянулся сигарой и выпустил тонкое облако дыма. Он вертел сигару между пальцами, рассматривая ее, как будто находил сей предмет необыкновенно интересным. Шейла тоже молчала, чувствуя, что он обдумывает ее вопрос, прежде чем прямо ответить на него. — Возможно, когда я попал в Сьерру, мной руководили наивные юношеские мечты о восстановлении справедливости.

Шейла уловила в его голосе нотки самоиронии.

— Что стало с этими мечтами? — тихо спросила она.

— На расстоянии кое-что видится лучше. У вас есть такое выражение, — он перевел взгляд с зажженной сигары на нее, — относительно леса и деревьев.

— За деревьями не увидеть леса, — подсказала Шейла.

— Вот именно. Я понял, что свободу нельзя завоевать с помощью оружия. Она наступит только тогда, когда пушки замолчат. И я понял то, что мудрые люди знали всегда: настоящие перемены происходят медленно.

— И в Мексике тоже?

— Конечно. У нас еще много людей, которые вкалывают в поте лица, получая за свою работу гроши, а потом идут в кабак, чтобы залить горе вином. А их жены ищут утешение в церковных молитвах.

Откровенная неприязнь, прозвучавшая в его последних словах, натолкнула Шейлу на следующий вопрос:

— Ты не веришь в Бога?

— Я верю в его существование, — признал Рафага. — Но я не верю, что все в нашей жизни совершается по его воле. Каждый из нас сам выбирает свой путь.

Рафага подошел к краю плато. Хотя он и не был с ней многословен, некоторые его мысли она узнала. А теперь он снова замкнулся и словно отгородился от нее.

— Если допрос окончен, — он бросил сигару себе под ноги и затоптал, — то нам пора возвращаться.

— У меня есть еще один вопрос, — сказала Шейла тихим, но твердым голосом.

— Что за вопрос?

— Когда ты собираешься меня отпустить? — Она пристально посмотрела на него, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

Он ничего не ответил и направился к лошадям, ступая по кочкам, поросшим травой, упрямо пробивающейся сквозь каменистый грунт. Он подобрал поводья и подвел лошадей к Шейле. В ее глазах вспыхнули золотистые огоньки, свидетельствовавшие о ее решимости добиться ответа на свой вопрос.

— Прошло уже достаточно времени, чтобы за меня заплатили выкуп. Почему же ты до сих пор меня не отпустил?

— Никаких денег я не получил. — Он протянул ей поводья.

— Я не верю тебе, — покачала головой Шейла. — За это время мой отец успел бы собрать любую сумму. Сколько вы запросили у него?