И если король настроен столь решительно, ей нужно остановить этот процесс. Виновна она или нет – это не имеет значения. Они заберут у нее то, что им надо, – ведь они уже не раз поступали так с другими.

При мысли, что ни ее ум, ни ловкость и хитрость не помогут ей в сражении против мощной государственной машины, Джиневру охватило отчаяние. Однако в следующее мгновение на смену ему пришел гнев. Она не сдастся без борьбы! Речь идет не только о ее будущем, но и о будущем ее дочерей. Ради них она не имеет права отчаиваться и сдаваться.

Джиневра медленно прошла в дом и поднялась в свои покои. Ее губы были плотно сжаты, в глазах горел огонь решимости. Она воспользуется всем оружием, что есть в ее распоряжении. Им придется оглядываться на закон, привести веские доказательства ее предполагаемой виновности в преступлениях. Они будут вынуждены допрашивать ее по каждому из выдвинутых обвинений. Они станут изобретать доказательства, запугивать свидетелей, чтобы те давали нужные им показания, но она знает закон. Лучше, чем многие законники. Она сможет защитить себя даже перед лордами Звездной палаты. Ведь фактических доказательств ее причастности к смертям мужей нет. Да и откуда они могут быть?

Она не может сражаться с ними физическими средствами, зато у нее есть ум и знания.

Джиневра стояла посреди своей спальни и прислушивалась к карканью грачей в тополях у реки. Она думала о лорде Хью – о том, что она увидела под маской резкости и неприступности. Да, она ненавидит и презирает того, кто ради своих грязных целей готов выдвинуть против человека ложные обвинения, однако это не помешает ей применить главное женское оружие.

Джиневра вынула из гладильного пресса итальянское платье из янтарного бархата, расшитое черным шнуром. Четырехугольный вырез был украшен гагатом. В разрезе юбки сюрко[5] был виден котт[6] из черного шелка, расшитого золотом. Джиневра пристально разглядывала платье, а потом удовлетворенно кивнула. Оно отлично подходит для ее целей.

– Боже мой, цыпленочек, какая кутерьма! – вбежала в комнату Тилли. – О, ты сегодня наденешь это платье? Ох, и роскошное оно, ты правильно решила. Да, а что это за гости, если в их честь ты надеваешь такой наряд?

– Они приехали от короля, – ответила Джиневра, раскладывая платье на кровати.

– От короля! – ахнула Тилли. – А что королю вдруг понадобилось от нас?

– Мне это тоже очень интересно, – мрачно бросила Джиневра. – Распусти шнуровку. – Она повернулась к Тилли спиной, и ловкие пальцы старой камеристки быстро расшнуровали корсаж.


Хью провели в богато обставленную просторную комнату. Ставни были открыты, и помещение наполнял аромат роз, росших внизу.

Робин стоял на коленях на приоконной скамье.

– До чего же красивый сад, сэр! Как затейливо подстрижены кусты – в виде фазанов, змей и оленей. Никогда такого не видел.

Хью подошел к сыну и положил руку ему на плечо. За садом виднелась река, ее русло извивалось между зеленых лугов, на которых паслись овцы. Все в Мэллори-Холле дышало благополучием и порядком.

– Почему мы предъявляем права на землю леди Мэллори, сэр? – Робин поднял взгляд на отца. Его ярко-голубые глаза были точной копией отцовских. – Если у нее есть документы, я имею в виду.

– У нее есть документы, но Роджер Нидем не имел права завещать этот участок, сынок. Он принадлежал его первой жене, а она была нашей дальней родственницей. Леди Мэллори заморочила Нидему голову всякими юридическими тонкостями и убедила его завещать этот участок ей в случае его смерти. Однако эта земля принадлежит семье его первой жены и должна быть возвращена ей. – Хью прошел в глубь комнаты. – Эти спорные земли богаты свинцом. Неудивительно, что леди Мэллори не хочется отдавать их – ведь она долгие годы получает немалые доходы от добычи свинца. Эти земли, Робин, послужат хорошей основой для твоего будущего благосостояния.

Робин слез со скамьи.

– А вернуть эти земли сложно?

Хью рассмеялся, вспомнив слова лорда – хранителя печати.

– Судя по тому, что я узнал о леди Мэллори, думаю, это будет очень сложно. Но существует много способов освежевать лису. – Он открыл окованный железом сундук, доставленный его людьми. – Итак, что мы наденем в честь Пен?

– Она очень красивая, – сказал Робин. – А вы что думаете?

– Кто, Пен? – Хью с улыбкой взглянул на сына.

– Да… да, Пен тоже, но я думал о леди Мэллори.

– А-а… – Хью кивнул и занялся изучением содержимого сундука. – Мне кажется, «красивая» не самое подходящее слово, чтобы описать ее светлость. Что ты наденешь: синий дублет с серебряным гауном[7] или желтый с красным?

– Синий. – Робин взял у отца одежду и быстро сбросил с себя короткий шерстяной гаун и льняной дублет. – А вы что наденете?

– Еще не решил. – Сняв дублет, рубашку и холщовые чулки, Хью подошел к умывальному столику и умылся. – Тебе тоже надо сменить рубашку и чулки.

Робин с сомнением оглядел свою рубашку.

– Она еще не грязная. Я надел ее всего неделю назад.

– И с тех пор ты не слезал с седла, – напомнил ему Хью. – От тебя попахивает, сынок, а если мужчина хочет произвести хорошее впечатление на дам, от него должно пахнуть приятно. Кстати, и помыться тебе стоит. – Он бросил сыну влажное полотенце.

Робин, покраснев до корней волос, поймал его на лету.

Хью рассмеялся и, сев на кровать, принялся надевать чистые чулки. Он занимался воспитанием сына с тех пор, как мальчику исполнилось пять лет. Каждую свободную минуту между военными поручениями короля он посвящал Робину. Его мать умерла во время вторых родов, произведя на свет мертвого младенца, и Хью глушил тоску тем, что заботился об оставшемся сыне. Робин очень походил на мать. Иногда выражением лица или жестом он так сильно напоминал Сару, что у Хью перехватывало дыхание, а тоска обретала былую остроту и горечь.

Когда мальчик подрос, Хью стал брать его в походы, сначала непродолжительные. Путешествие в Дербишир было его первым продолжительным походом и очень сблизило отца и сына.

Наблюдая за тем, как сын готовится к празднеству, Хью застегнул украшенные драгоценными камнями подвязки. Он чувствовал, что Джиневра испытывает к дочерям ту же страстную любовь, что и он – к Робину. Интересно, они тоже напоминают ей об умершем муже? И любила ли она лорда Хэдлоу так же сильно, как он – Сару?

Хэдлоу сразила стрела охотника. Таинственная стрела без хозяина. На ней не было опознавательных знаков, которые помогли бы установить, кому из охотников она принадлежала. Ведь обычно на стрелах есть значок владельца, чтобы не было споров по поводу того, кто завалил дичь. А лорда Хэдлоу сразила стрела без опознавательного знака. В результате смерти его жена стала собственницей обширных земель между Мэтлоком и Честерфилдом. Земель, богатых углем и железом. И богатых дичью лесов, окружавших поместье Хэдлоу в Мэтлоке. Сейчас эта женщина владеет таким количеством поместий и охотничьих угодий в графстве, что потребуется более полугода, чтобы объехать их с инспекцией.

Хью снова подошел к окну, застегивая на ходу рубашку. Глядя на ухоженный сад и изумрудные луга, на древние камни замка и пестрые от цветов террасы, он понимал, почему Джиневра предпочла Мэллори-Холл другим поместьям. А может, она вышла за Стивена Мэллори только для того, чтобы заграбастать эти земли?

Что за люди были ее мужья? Он мало, что знал о них, даже о ее первой муже, который в результате первой женитьбы породнился с отцом Хью. Роджер Нидем был значительно старше своей шестнадцатилетней невесты. Возможно, вдвое. Не очень-то приятная перспектива для юной девушки. Однако ее выдали замуж без ее согласия, и она не имела права роптать. Но кто заставлял ее выходить замуж за трех других? Она заключила эти союзы по собственной воле. И сама составила брачные договоры. Образованные благородные дамы не были такой уж диковинкой. Леди Мария, незаконнорожденная дочь короля, была выдающимся латинистом и ученым. Поговаривали, что ее четырехлетнюю сестру, леди Елизавету, уже начали обучать точным наукам. Ум же, натренированный в правовых науках, – это совсем другое дело, думал Хью.

В доме должны быть слуги, старые или ушедшие на покой, которые знают свою госпожу много лет, которые были рядом с ней всю жизнь и многое могут рассказать о ее замужестве. Вот, например, эконом. Или старший егерь. Или учитель. А возможно, и камеристка. Утром он закинет свою сеть и посмотрит, какая рыбка попадет в нее.

Он надел алый бархатный дублет и застегнул на талии пряжку кожаного ремня. В этот момент зазвонил колокол, призывая всех на вечерню.

– Пошли, Робин. Уже пять. Нельзя заставлять нашу хозяйку ждать.

Хью сунул руки в рукава свободного гауна из украшенного богатой вышивкой алого шелка и с темно-синей шелковой подкладкой, а в ножны на ремне вложил кинжал. Окинув сына оценивающим взглядом, он снял с его плеча пылинку, и они вместе покинули комнату.

По дороге к часовне, когда они проходили мимо кухни, Робин с наслаждением вдохнул аромат жарящегося мяса и облизнулся.

По обе стороны от алтаря были две огороженные скамьи – эти места предназначались для господ. Как только Хью и Робин переступили порог погруженной в полумрак часовни, все повернулись.

– Этот мальчик должен сесть с нами, – высоким чистым голосом объявила Пиппа. – Мальчик, иди сюда, – нетерпеливо позвала она.

– Пиппа, не кричи! – громким шепотом остановила ее Пен. – Ты же в церкви! И мальчика зовут Робин.

– Ой, я забыла. – Пиппа прижала одну руку ко рту, а другой продолжала энергично махать Робину.

Пока они шли к алтарю, Хью искал глазами леди Джиневру, но той нигде не было. Видимо, угрызения совести мешают ей молиться, мрачно подумал он.

– Садись рядом со мной, – свистящим шепотом сказала Пиппа и, не обращая внимания на то, что безжалостно мнет свое зеленое шелковое платье, подвинулась в сторону.

Хью сдержал улыбку. Он догадывался, что Робин предпочел бы сесть подле старшей сестры, которая робкой улыбкой подтверждала приглашение Пиппы. Кивнув, он дал сыну понять, что тот может сесть с девочками, а сам расположился с другой стороны прохода.