Джейн Фэйзер - Поцелуй вдовы

Хью отступил на шаг и начал раздеваться. Джиневра с вожделением наблюдала за ним. Он снял гаун, потом дублет, расстегнул рубашку. Он снимал одежду не торопясь и аккуратно развешивал ее на стуле у окна.

Джиневра любовалась его широкой грудью, поросшей курчавыми волосами, на удивление тонкой талией… В ее взгляде вспыхнул огонь, когда он принялся снимать чулки. Она не могла оторвать глаз от его плоского живота, мускулистых бедер, возбужденного естества.

– Вас устраивает, мадам? Джиневра кивнула и облизнула губы. – О да.

Когда Хью развешивал чулки на стуле, Джиневра подошла к нему сзади и стала гладить его по ягодицам. Он замер. Ее ласковые пальцы скользнули ему между бедер. Он положил руки ей на бедра, и она прижалась к нему всем телом.

– Кажется, настало время справедливости, – с тихим смехом сказал он, поворачиваясь к ней. – А теперь вы, миледи, усладите мой взор.

Он стянул рубашку с ее плеч, спустил ее до талии и подставил ладони под груди с набухшими сосками. Наслаждаясь их тяжестью, он принялся ласкать соски, а потом стал гладить ее тело, руками исследуя все его изгибы, – ведь в ту сумасшедшую ночь ему было не до этого. Джиневра, обнаженная до талии, со струящимися по плечам волосами, стояла не двигаясь, и только ее грудь бурно вздымалась и опускалась.

Хью спустил рубашку ниже, и она упала к ногам Джиневры. Теперь Джиневра стояла в одних шелковых чулках. Он разглядывал ее, любуясь ее зрелыми формами. Перед ним была не девочка. Он видел оставшиеся после родов едва заметные растяжки на бедрах и животе, синие вены, оплетавшие ее отяжелевшую после кормления грудь, уже не девичью талию. Однако все эти несовершенства только подчеркивали ее красоту.

Положив руки ей на бедра – Джиневра затрепетала от его прикосновения, – он повернул ее к себе спиной и провел языком вдоль позвоночника. Джиневра застонала, повернулась к нему, обвила его шею руками. Она целовала его, прижимаясь к нему всем телом. Поддерживая ее, Хью стал подталкивать ее к кровати. Джиневра упала навзничь, и он повалился на нее, а потом лег рядом и приподнялся на локте. Джиневра заложила руку за голову, как бы предлагая себя для любви.

Улыбнувшись, Хью положил руку ей на живот. Его рука стала медленно скользить вверх, к плечам, и вниз, к животу. Джиневра стонала от его ласк и шептала его имя. Потянувшись, Хью взял губами ее сосок, и она забилась в сладостных судорогах, чувствуя, как увлажнилось ее лоно. Не в силах больше сдерживать себя, она повернулась на бок и обхватила его плоть.

Хью выгнулся и, приподнявшись, стал раздвигать ее ноги. Джиневра тут же открылась, отдаваясь ему. Он принялся целовать ей ноги, бедра, медленно подбираясь к тому месту, где сосредоточилась ее страсть. Наконец его язык нашел твердый бугорок. Потеряв голову от вожделения, Джиневра вцепилась Хью в волосы и приподняла бедра, подставляя себя ласке, которая вела ее к сладостной развязке. Она была уже на грани взрыва, когда Хью вдруг отстранился. Застонав, она закинула ноги ему на бедра, притянула х. себе и впилась в губы, разжигая в нем тот же огонь, что горел в ней.

Хью вошел в нее, и Джиневра на секунду замерла, наслаждаясь ощущением, будто он заполняет ее всю. Затем Хью вышел из нее. Он двигался очень осторожно. Джиневра потянулась за ним и втолкнула его в себя. Они смотрели друг на друга и видели свои отражения в глазах.

Обоим казалось, что их души сплетаются. И когда Хью в следующий раз вошел в нее, их тела слились в одно. Они стали единым целым.

Наконец Хью откатился в сторону и лег на спину, положив руку Джиневре на живот. Они медленно приходили в себя, их дыхание постепенно выравнивалось. Джиневра глубоко вздохнула и повернулась к нему.

Хью провел рукой по ее щеке. Она улыбнулась, но он сразу почувствовал, что за этой улыбкой уже собираются тучи.

– Tristesse de l'amour[14]? – ласково спросил он.

– Возможно. – Джиневра нежно погладила его по щеке. – Спасибо, Хью.

– Тебе не за что благодарить меня, – проговорил он, сжимая ее запястье. – Я дал тебе то же, что дала мне ты.

– Сомневаюсь, – возразила Джиневра. – Это не должнo повториться, Хью. Ты понимаешь? – Хью отрицательно покачал головой: – Нет, Джиневра, не понимаю. Она села и с видимым усилием произнесла: – Жаль… жаль, что ты не понимаешь, как все это пугает меня. Я не должна, я не имею права отступать в этой борьбе. Я рискую слишком многим, Хью. Гораздо большим, чем ты. Это-то ты понимаешь?

– Да… да, естественно, понимаю. – Он тоже сел и обнял ее за плечи. – Но разве это обязательно должно разделять нас?

– Да, обязательно, – ровным голосом проговорила она. – Потому что это застилает мне глаза и мешает видеть все отчетливо. – Помолчав, она сказала: – Мне нужно вернуться к себе.

Хью наблюдал за тем, как Джиневра собирает одежду.

– У тебя не найдется накидки? – спросила она, обнаженная, с ворохом вещей в руках, подходя к кровати.

– Да, конечно.

Между ними снова возникла напряженность. И Джиневра намеренно способствовала этому. Радостные минуты единения не изменили действительности, разделявшей их.

Хью едва не застонал от разочарования. Ему захотелось встряхнуть Джиневру, заставить ее признать, что их любовь сильнее всего на свете. Однако он промолчал. Он встал с кровати и достал из шкафа халат.

– Этот подойдет? – Он накинул халат ей на плечи.

– Спасибо, – бросила Джиневра и направилась к двери. У двери она остановилась и, взявшись за щеколду, повернулась к Хью. – Я действительно благодарна тебе.

Хью лишь беспомощно махнул рукой. Секунду Джиневра, казалось, колебалась, а потом решительно отодвинула щеколду и выскользнула из комнаты.

Как ни странно, утром Джиневра проснулась отдохнувшей. Она повернулась, и Светлячок, спавшая у нее под боком, бросила на нее возмущенный взгляд, встала, лениво потянулась и спрыгнула на пол. Мускат, который спал, свернувшись клубочком, между девочками, последовал примеру своей сестры. Оба котенка подошли к двери и требовательно воззрились на Джиневру.

Стараясь не разбудить дочерей, Джиневра встала и, открыв дверь, выпустила котят в коридор. Может быть, за вчерашний вечер они успели изучить дорогу в сад.

Тилли села на кровати и зевнула.

– Ты поздно легла спать, цыпленочек, – заметила она и перевела взгляд на небрежно брошенное платье – ночью Джиневра была слишком утомлена, чтобы убрать его. На спинке стула висел халат Хью.

Джиневра накинула на себя халат, хранивший запах Хью, и ей на мгновение показалось, будто он обнимает ее. На душе стало тоскливо. Ей больше не суждено быть с ним. А он дал ей именно то, в чем она так остро нуждалась. Но другого раза не будет. До тех пор пока она вновь не обретет свободу – если таковое возможно. Вчера ночью их души соединились, и тогда это принесло радость обоим. Сейчас же, при холодном утреннем свете, она смотрела на все другими глазами, и глубина собственных эмоций ужасала ее. Если она намерена победить в схватке с хранителем печати, нужно бороться с Хью, а это равносильно борьбе с самой собой.

– Значит, вот как обстоят дела, – сразу все, поняв, пробормотала Тилли. – Не сказала бы, что очень удивлена.

– Ничего в этом хорошего нет, – проговорила Джиневра. – Это не должно было случиться.

– Ну, может быть и так, – протянула Тилли, своим тоном давая понять, что не во всем согласна с хозяйкой.

Она встала с кровати и потянулась.

– Итак, Тилли, начинается, – сказала Джиневра. – На восходе я должна сопровождать лорда Хью в Хэмптон-Корт.

Тилли сразу помрачнела и, бросив взгляд на кровать, где спали девочки, вопросительно вскинула бровь.

– Я им все объясню, – заверила ее Джиневра.

– Где Светлячок? – спросила Пиппа, заговорив сразу, как только открыла глаза. – Мне приснилось, что я ее опять потеряла.

– Она ушла с Мускатом, – ответила Джиневра.

– Ой, их надо найти! – подскочила Пен. – Они здесь ничего не знают.

– Тогда поторопитесь.

Джиневра, жестом подзывая к себе Тилли, подошла к гладильному прессу и тихо, чтобы не услышали девочки, сказала:

– Я хочу надеть черное платье с черным чепцом. Думаю, сейчас мне лучше всего выглядеть скромной вдовой. Чепец украсим серебряным ободком. Кулон надевать не буду, хватит футляра для ароматических шариков. Не хочу выставлять перед ними свое богатство.

– Верно, цыпленочек, очень мудро.

Тилли достала черное шелковое платье. Ткань была дорогой, но простой: без вышивки и драгоценных камней.

– Сейчас принесу горячей воды.

Тилли вышла из комнаты, а Джиневра принялась помогать дочерям одеваться: она завязала Пиппе кружевной бант, а у Пен поправила воротник.

– Знаете, девочки, сегодня у меня есть дела, – как бы, между прочим, промолвила она.

– Какие дела? – тут же поинтересовалась Пиппа, глядя на мать через плечо.

– Мы с лордом Хью и другими людьми будем обсуждать то поместье, – пояснила Джиневра. – Вот, готово. – Она поцеловала обеих и подошла к умывальнику, на который Тилли уже успела поставить кувшин с горячей водой.

Обмакнув в воду салфетку, Джиневра подержала ее на лице, а потом протерла шею и верхнюю часть груди, вспоминая при этом ласки Хью.

Мастерство в любовных утехах, нежность, желание доставить ей удовольствие – вот что отличало человека, которого обожал его сын и которому безоговорочно доверяли ее дочери. Но сегодня и в ближайшие дни ей придется иметь дело с его второй натурой, фактически с совершенно другим человеком. И характерной особенностью этого человека является безграничное чувство долга. Более того, у него есть цель, ради которой он готов погубить ее. И этот человек никогда не отвернет от своей цели и не изменит своему долгу.

– Куда ты едешь? – спросила Пен.

– В Хэмптон-Корт. Когда вернусь, расскажу, что я там увидела.

Девочки, заинтригованные такой новостью, смотрели на нее во все глаза. Забыв о своих котятах, они принялись забрасывать мать вопросами, на которые та отвечала, облачаясь в черное вдовье платье. Джиневра даже не успела нормально позавтракать – у нее хватило времени только на кусок хлеба с молоком, а ведь она не знала, когда ей удастся снова поесть.